Последняя надежда Императора. Историко-приключенческий роман. Издание 2-е

– Что ж, все спектакли в имении у себя ставит? Только соседские помещики в его театр ездят?

– Не только, сударь. Они и в Калуге спектакли дают для широкой публики, и даже в самой Москве-матушке! Сборы огромные! Аншлаги каждый вечер! Говорят, что сам наш государь-император заинтересовался, так, может, и в самый Санкт-Петербург поедут!

Миша макнул крендель в чай. Пил он из блюдечка, держа его на растопыренных пальцах и шумно прихлебывая. Такого способа употребления чая наш француз никогда не видел.

– Скажи, друг мой, – сменил он тему, – как можно отправить письмо? Почта работает?

– Почта? Работает, а как же! В Боровске, в уезде. Только, поскольку сейчас война, за границу письмо не пошлете, сударь! Вернее, цензура его задержит, как Вы есть военнопленный.

– Но, после войны, думаю, можно будет?

– Наверное… Я, сударь, сроду никому писем не посылал.

Антуан задумался. Канал связи на случай плена был предусмотрен. Нужно было послать письмо с заранее оговоренным текстом на адрес в Бордо. Но, до конца войны, это вряд ли удастся… Что ж, подождем!

Прозвонил гонг к обеду. Встав, Антуан с неудовольствием услышал в животе бульканье чая. Пил он с Мишей наравне, и, соответственно, выпил четыре чашки. Ну, да ладно! Как гласит французская народная мудрость, вода дырочку найдет.

Войдя в столовую, поцеловал ручку графине – второй раз за сегодня. Ей это явно нравилось, особенно деликатное щекотание усами, г-м. Граф пришел через минуту, все в том же стареньком сюртуке, только фартук снял. От него крепко пахло скипидаром. Поручик, тоже в партикулярном платье, уже задействовал Никифора. Все приняли по рюмашке для аппетита, закусили нежнейшей селедочкой. Лакеи двигались бесшумными тенями, накладывая на тарелки закуски.

– Я вчера гонца отправил в Боровск, к военному коменданту. Привез распоряжение: Вам, месье Карсак, необходимо встать на учет, лично посетив комендатуру. Вот, прямо завтра туда и съездим! – благодушно поведал Александр Романович, накалывая на вилку соленый рыжик, чтобы закусить им вторую рюмку.

– Раз так положено, то конечно поедем, господин граф. Только, Вам, наверное, неудобно будет из-за меня время терять, от дел отрываться?

– Пустяки! – граф хлопнул вторую рюмку и, зажмурившись от удовольствия, положил в рот рыжик, – У меня всегда дела в городе найдутся, к тому же, я должен официально поручиться, что беру Вас на к себе на постой.

– Я с вами поеду! – воодушевился Серж, – Красок купить, то, да сё… Проветрюсь, в общем.

– Знаем мы Ваши проветривания! – лукаво улыбнулась Наталья Сергеевна, – Итак, она звалась Полина?

– Нет, братец, мы на ночь не останемся! Туда – и сразу обратно, – развел руками Александр Романович.

– А! Всё равно поеду! – несколько обескураженно отозвался поручик, – Загляну к друзьям, хоть на минутку!

– Ага, к друзьям! Там, в переулке, за забором, жила веселая вдова! – хихикнула графиня.

Серж порозовел, и, чтобы скрыть смущение, выпил ещё водки. Он отомстит насмешнице!

В огромной фарфоровой супнице принесли зеленые щи. Отдельно Ефросинья поставила на стол чищеные крутые яйца на серебряном блюде.

– Ефросинья! Сколько раз тебе говорить: не клади яйца на серебро! Оно от этого чернеет, а яйца дурно пахнут! – сделала замечание графиня.

– Век живи – век учись! – довольно громко произнес поручик Ржевский и переложил свой серебряный портсигар из кармана брюк в карман сюртука.

Граф, оценив его тонкий ход, заржал. Графиня смутилась и мило покраснела. Антуан ничего не понял, так как русским не владел.

Щи из оранжерейного щавеля были необыкновенно вкусны. Потом ели карпов из собственного пруда, зажаренных в сметане, и жареную баранину с картофелем. На десерт – фрукты и сыры. Разговор был легкий. Антуан рассказывал о Париже, о Варшаве – местах, всем присутствующим отлично знакомых и любимых. После обеда братья Ржевские вернулись к своим занятиям: граф в мастерскую, а поручик – в студию к Дуняше. Графиню же ждал французский роман, дочитанный уже до половины.

Антуан решил отдохнуть у себя, почитать и, возможно, вздремнуть. Ему немного нездоровилось: все-таки крепко переохладился вчера. Вчера? А, кажется, целая вечность уже прошла… Придя в спальню, он, с помощью Миши разделся.

– Прикажете ночную рубашку, сударь? – спросил слуга.

– Нет. Я привык голым спать, – пожал плечами Карсак, потягиваясь и направляясь к кровати.

– Пятки почесать не требуется? – заботливо поинтересовался Миша.

– Чего-о?! – изумился вопрошаемый.

– Ну, на нет и суда, значит, нет! Если что – я в людской, сударь! – напомнил Миша и вышел.

Антуан лег, немного погодя накрылся одеялом и принялся за чтение.

С другой стороны стены Наталья Сергеевна аккуратно заткнула дырочку гвоздем. Щёки и уши её горели.

Глава четвертая

«Трепеща, на цыпочках, Люсиль подкралась к изголовью огромного ложа, устланного цветными шелками и атласом. Ключи от дверей, ведущих на свободу, лежали под подушкой тирана. Вытянув дрожащую руку, она на мгновение помедлила, невольно залюбовавшись лицом спящего.

– О-о! Как он прекрасен, этот деспот! – прошептала она дрожащим от внезапно вспыхнувшей сладкой греховной страсти голосом.

Ухватив связку ключей, осторожно потянула на себя. Ключи звякнули, и в следующий момент могучая рука сомкнулась железным браслетом на её хрупком запястье.

– Ага! – торжествующе вскричал Гасан Абдул Абдурахман Муамар Керим Саид Омар ибн Мухаммед.

Не разжимая стальной хватки, он вгляделся в лицо Люсиль.

– О, ты та самая пленница, которую я ещё не познал! Клянусь всеми тайными именами Аллаха и бородой Мухаммеда, пророка его, ты будешь моею!

Свободной рукой он принялся сладострастно совлекать с неё одежды…

Гордо выпрямив свой стройный, подобный кипарису, стан, Люсиль вперила пылающий взор своих прекрасных, как у юной газели, заплаканных глаз, в искаженное звериной похотью лицо Гасана Абдула Абдурахмана Муамара Керима Саида Омара ибн Мухаммеда. Она начала догадываться, что падишах намеревается совершить с ней блуд, лишить её невинности!

Огромный адамант на его чалме сверкал нестерпимым блеском в лучах восходящего солнца. Ятаган с увенчанной кроваво-красным рубином рукоятью у пояса, расшитого золотом, сиял полированной сталью, выглядя истинным воплощением кошмарной смерти. О, лучше смерть, чем бесчестье и жалкая позорная жизнь во грехе в гареме насильника-нехристя, хотя бы и падишаха! Что скажут люди!

– Ты можешь делать со мной всё, что хочешь, Гасан Абдул Абдурахман Муамар Керим Саид Омар ибн Мухаммед! Я слабая девица и не могу сопротивляться насилию! Можешь даже надругаться над моим девственным телом, но знай: я буду холодна, как мрамор! И даже это посягательство не заставит меня отречься от моей веры! – страстно вскричала девушка.

– При чем тут твоя вера? – удивился сластолюбивый хозяин дворца, борясь с неподатливыми крючками платья.

Чувствуя, как платье сползает с плеч на пол, Люсиль опустилась на колени и осенила себя крестным знамением, готовая покориться неизбежному.

– О, так ты христианка? Поклоняешься пророку Иссе, ложно почитая его за сына божия? – заинтересованно вопросил падишах, ловко распуская шнурки на её корсете.

– Да, я поклоняюсь Ему, и докажу тебе, что моя вера истинна, о Гасан Абдул Абдурахман Муамар Керим Саид Омар ибн Мухаммед!

– Как же ты докажешь мне это, о прекрасная женщина северных лесов? – хватка тирана ослабла от удивления.

– Я невинная девица, ещё не знавшая мужчины, поэтому не называй меня женщиной! – сухо напомнила Люсиль, хотя эпитет «прекрасная» заставил её слегка зардеться – Садись же и внемли! Я поведаю тебе Истину!

Падишах отпустил её и вольготно откинулся на подушки. Похоть в его взоре сменилась интересом к предстоящему рассказу.