В кабинете полицеймейстера Санкт-Петербурга фон Клюге было накурено, хоть топор вешай. Конрад Карлович любил курить и не выпускал сигару изо рта, особенно, когда нервничал. А сегодня утро выдалось нервное: прямо у входа в присутствие к нему подскочил какой-то тип в тужурке, картузе и кашнэ и, заорав «Долой самодержавие!», выстрелил в упор. Прострелил борт шинели, но тела не задел, и неповреждённый Конрад Карлович ударом в ухо свалил покусителя наземь. Подскочивший городовой скрутил гада и уволок в узилище. Это ли не повод для переживаний?
– К вам господин Золотов, ваше превосходительство, – просунулся в кабинет секретарь.
– Пусть войдёт! – буркнул фон Клюге, и в кабинет вошёл помощник полицмейстера.
Хозяин хмуро кивнул ему на кресло для посетителей:
– Садитесь, Владимир Константиныч.
– Примите мои уверения в искреннем к вам сочувствии!
– А, ерунда! – махнул рукой главный полицейский, слегка рисуясь, – Наша служба, сударь мой, и опасна и трудна! Шинель жалко, только второй раз надел. Вот, заштопать отдал…
Отец-командир был по-немецки слегка скуповат. Вздохнув, предложил:
– Да вы рассказывайте!
– Курить у вас можно, Конрад Карлович? – осведомился подчинённый, доставая портсигар.
– Не можно, а нужно!
Закурив, Золотов приступил к делу:
– Двадцатого октября в трактире «Самарканд» на Пяти Углах совершено дерзкое убийство на глазах многочисленных свидетелей. Застрелен в упор коллежский регистратор Весьегонов, чиновник почтового ведомства. Стреляла старуха-нищенка, но сразу же исчезла, как в воздухе растворилась. Ведётся розыск, но результатов пока нет. Далее: одиннадцатого ноября найден с проломленной головой у порога собственного жилища в Елонинском переулке некто Сапунов, лицо без определённых занятий. Как удалось выяснить, беглый каторжник. При нём не найдено ни денег, ни ценностей, ни часов, сняты калоши и пальто. Ограбление, да. Ещё в Пскове девятнадцатого ноября у себя на квартире убиты двое: Тихонов и Полтаев. Они жили втроём, но третьего сожителя, Прухина, в тот день не было дома. У обоих перерезано горло, едва не обезглавлены. Деньги и ценности не тронуты. Тихонов – работник мебельной артели, помощник мастера, Полтаев же – бежавший с каторги преступник, проживавший без вида. Свидетельница, мещанка Анисья Столбова, показала, что незадолго до того, как ей на голову полилась со второго этажа кровь, она видела незнакомого усатого человека в черкеске и папахе, спросившего у неё, где найти Полтаева.
– И что? Какую вы видите между этими убийствами связь? – пожал плечами фон Клюге, – Два случая, вообще, в Пскове…
Золотов прищурился сквозь завесу дыма:
– А связь очень интересная, Конрад Карлович: везде обнаружена фотографическая карточка. Почтовая открытка, изображающая статую Немезиды.
– И в Пскове тоже?
– Да.
– Странно… Как будто кто-то намекает на месть?
– Вот и я так думаю.
Полицеймейстер побарабанил пальцами по столешнице.
– Что Сыскное? Вы с Путилиным говорили?
– Говорил. Он тоже озадачен донельзя. Будет искать связь между жертвами. Тогда, говорит, возможно, что-нибудь, да прояснится.
Сонцев-Засекин потёр подбородок, прикидывая, как бы поделикатнее приступить к делу. Решил не заморачиваться, а атаковать в лоб. Всяко лучше, чем бегать вокруг куста, как говорят англичане! Да, и не дипломат он, а простой офицер. Впрочем, Георгий тоже не слишком сложный.
– Послушай, Георгий: тебе в Санкт-Петербурге нужно будет жить достаточно долго. За учёбу платить, за квартиру, кушать, одеваться, то, да сё… Поступай к нам на службу!
На лице грузина проявились неприязнь и сомнение.
– Это куда? В жандармы, да? Или в полицию?
– Нет! Мы – специальная секретная служба по борьбе с терроризмом.
– Надо подумать, Леонард.
– Ну, думай, конечно. Платить будем шестьсот рублей в месяц, плюс премии за каждую акцию – четыреста.
Это были очень большие деньги, сравнимые с генеральским жалованием.
Увидев блеск в глазах вербуемого, поручик развил наступление:
– И наша полная поддержка в случае чего, начиная с самого лучшего адвоката и кончая побегом!
– Э! Согласен! – улыбнулся Георгий, – Где расписаться, да?
Следующим намеченным к устранению был Никонов, возглавлявший один из кружков народовольцев на Лиговке. Петровский снова надел личину вора и отправился на встречу с Круглым. Тот приветствовал «Ангела» щербатой улыбкой, которая сразу погасла, когда выяснилось, где предстоит «работать».
– Не мой это район, понимаешь?
– Ну, и что?
– А то! У нас, деловых людей, уговор: в чужой район не соваться. Узнают, что я там промышляю, на правилку поставят.
– Жаль… Шибко этот урод мешает. Ну, что же, нет – так нет.
Круглый заёрзал. Жадность одолевала – шесть сотен, это вам не комар чихнул!
– Погоди, Ангел. Коли урод, то другое дело. Я там знаю кой-кого. Набавь кусок, всё устрою.
– Для че?го ещё кусок? – сымитировал польский акцент штабс-капитан.
– А человеку за помощь!
Петровский сделал вид, что колеблется. Закурил, выпустил дым, затягивая паузу.
– Бардзо добже. Послезавтра сделаешь?
– Ну, неужели!
Получив аванс, Круглый исчез. Петровский, допил пиво и тоже поднялся, чтобы уйти, как вдруг к нему подошёл совсем молодой, лет семнадцати, парень в рваной поддёвке и худых сапогах.
– Дяденька Ангел! Может, я тебе на что сгожусь? Ей-богу, жить не на что, третий день не жрамши!
– Да на что ты мне? – удивился штабс-капитан.
– А на то же, на что и Круглый! И возьму я дешевле!