Сгорим мы вместе в нем дотла,
Но жизни нам не жалко!
– Браво! – закричали все, – Ещё! Ещё!
– Но позвольте, господа! – улыбнулась Таня, – Дайте, хоть, дух перевести!
– Человек! Шам-пан-ска-ва! – по-барски крикнул Воропаев, и Хлодский хлопнул пробкою.
Вино разлили во что попало: в гранёные стаканы, в чайные чашки. Таня покосилась на этикетку: игристое вино откуда-то с Кубани. Выпила. Оказалось вкусно! Все оживились, повеселели. Видимо, успели выпить до Таниного прихода. Литературная тема прервалась. Начались разговоры, смех. Открыли ещё одну бутылку шипучки. Таня больше слушала, чем говорила.
Подсев со стаканом в руке на подлокотник Таниного кресла, Воропаев обвёл собравшихся рукой:
– Вы видите, Мариночка, людей будущего. В будущем, через какие-нибудь тридцать-сорок лет все общественные условности рухнут. Каждый будет носить то платье, которое нравится, а не то, которое предписывает мода, заниматься тем, к чему душа лежит. В отношениях мужчин и женщин наступит полная свобода! Не будет больше дурацких ухаживаний. Достаточно будет сказать женщине: я тебя хочу – и она…
– Но, позвольте! А если женщине этот мужчина не нравится?
– Ну, тогда мужчина обратится к другой женщине, а эта, томимая желанием, сама скажет избранному ею мужчине, что хочет его!
Степан отпил из стакана и продолжил:
– Ты, как поэтэсса, обладаешь живым воображением. Вообрази: все будет общее! Вещи, еда, вино. Общими будут также жены, мужья и дети! Это называется коммунизм! И у нас коммуна уже сейчас. Мы отринули предрассудки общества.
– Странно, как-то… – промямлила Таня.
– Не веришь? Мне не веришь? – запальчиво наклонился к ней Воропаев, обдав запахом пота, – Так я тебе сейчас докажу!
Он повернулся к девушке с голубыми волосами:
– Анюта! Наша гостья не верит, что мы без предрассудков. Убеди её!
Девушка встала, насмешливо покосилась на Таню… и вдруг одним движением стянула через голову платье, под которым ничего не было. Все зааплодировали. Тане стало противно.
– Ну? Убедилась? – ухмыльнулся Степан и положил влажную от пота руку Тане на колено, – Ведь правда, так лучше?
Затем, глядя прямо в глаза, объявил:
– Сегодня ты будешь моей!
Таня поняла, что затягивать своё пребывание здесь не стоит. Она открыла сумку и, надломив трубочку взрывателя, достала оттуда платочек и промокнула губы.
– Пардон, мне надо… в сторону моря.
– Чуланчик в сенях направо, сударыня! – насмешливо махнул рукой Воропаев.
Таня, оставив сумку на полу (кто же идёт в ватерклозет с сумкою?), вышла в сени. Ощупью нашла своё пальто. Но не успела она просунуть руку в левый рукав, как в сени вышел «ухажёр».
– Ага! Сбежать намерилась! Не выйдет!
Он схватил Танино платье и рванул. Пуговки отскочили, обнажилась грудь. Таня ахнула от жгучего стыда!
– Отныне я твой властелин! – на театральный манер продекламировал Воропаев и, наклонившись, попытался поцеловать в губы.
В левом рукаве, на предплечье, у Тани был спрятан небольшой кинжал.
– Вот, барышня, вам на всякий случай. Смотрите, не порежьтесь. Шибко острый, бриться можно, – объяснил Ковальчук, вручая его перед поездкой.
Не колеблясь ни секунды, она выхватила кинжал и полоснула «коммуниста» по горлу. Раздался тяжёлый вздох, как будто бык отдувался после подъёма в гору: это воздух вышел из перерезанной трахеи.
– Что это? – спросила одна из девушек, услышав этот звук.
– А! Это Стёпа поэтэссу тискает! – рассмеялся Кривин.
Все понимающе перемигнулись. Голубоволосая Анюта помрачнела.
Кровь залила Таню от шеи до ног. Кое-как запахнув платье, с кинжалом в руке она выскочила во двор. К ней через дорогу метнулись две тени.
– Что? Вы ранены? – вскрикнул Семёнов.
– Нет… Это не моя кровь, – просипела Таня: горло свело спазмом.
Логинов набросил на неё свой полушубок, и они быстро пошли по Плющихе в сторону перекрёстка. Не успели они дойти, как грохнуло. Ох, знатно грохнуло! В ночное небо взметнулся столб пламени и дыма. Ударной волной Таню едва не опрокинуло, но мужчины удержали. У всех троих заложило уши. Семёнов что-то кричал Тане, но она не слышала. Из домов, заполошно вопя, повыскакивали полуодетые люди, одолеваемые паникой и любопытством одновременно. Смешавшись с толпою, Таня и агенты ждали удобного момента, чтобы незаметно уйти. Вскоре послышался звон колокола пожарной команды. Следом примчался извозчик, едва не трескающийся от любопытства. Логинов остановил его:
– Эй, любезный! Гони в «Славянский Базар»! Душа горит!
– Ага, сичас, посмотрю только… А што тута содеялось-то?
– Да, так, дом взорвался. Вон, тушат уже.
Удовлетворив своё любопытство, и вдоволь насмотревшись на головёшки, извозчик даже не оглянулся на седоков и резко взял с места.
– Эк, однако, рвануло! – оживлённо комментировал мужик, – Прямо, как пороховой склад в запрошлом году на Филях! Я за три улицы был, и то ухи заложило!
– Склад, не склад… Чего взорвалось, то взорвалось, назад не воротишь. Завтра из газет узнаем, – апологетически успокоил его Семёнов, – Ты знай, погоняй! На водку получишь!
У «Славянского Базара» они вышли и, пройдя с версту, взяли другого извозчика, который отвёз их в гостиницу. Час был поздний, поэтому на залитую кровью Таню, хотя и в полушубке, ни портье, ни коридорный не обратили внимания.
У себя в номере девушка разделась догола и, стоя в тазике, долго смывала кровь под умывальником. Вода была холоднющая. Вытеревшись и переодевшись, Таня кинула платье и бельё в печку. Подумав, кинула туда же и ботики. В ушах все ещё звенело, колотилось сердце. Приоткрыв дверь, крикнула:
– Коридорный!
Коридорный, рыжий вихрастый малый, пришёл через пять минут. Зевнув и перекрестив рот, спросил:
– Чего изволите?
– Коньяку принеси! Шустовского, бутылку! – приказала Таня.
Малый опешил: