– Истину глаголешь, отрок! – прогудел его товарищ, здоровяк с красным шелушащимся лицом.
Они подошли ближе и принялись рассматривать сборник.
– Мне нравится! – заявил высокий, – Я покупаю! А ты, Женя?
– Я тоже возьму, для Леночки, – пожал плечами краснолицый, – Марина Михайловна! Не откажите в любезности, напишите: «Леночке Клюевой с искренней симпатией».
Таня вывела сие посвящение каллиграфическим почерком и расписалась с росчерком.
– Позвольте представиться, – наклонил голову высокий, – Степан Воропаев, студент-химик. А это так, Володя Кривин и Женя Хлодский, мои, так сказать, ассистенты.
Все трое засмеялись.
– Очень приятно познакомиться, господа, – улыбнулась Таня, чувствуя, как холодок разливается в животе, ибо этих людей ей предстояло убить.
– Вы знаете, Марина Михайловна, – продолжал Воропаев, – мы очень интересуемся литературой и частенько собираемся за рюмкой чаю обсудить что-нибудь новенькое. Вот, ваше творчество, например. Мы бы с удовольствием лицезрели вас сегодня вечером! Вы почитаете нам, а мы поаплодируем! А потом расскажем, кому только сможем, о вашем таланте! Весь факультет узнает! Весь университет!
– Ну, я не знаю… – сделала вид, что колеблется, Таня, – Удобно ли?
– Да что ж тут неудобного? – удивился Хлодский, – Нормальная встреча автора с читателями-почитателями! Мы сейчас пойдём и созовём всех наших, а вы приезжайте в девять часов вот по этому адресу.
И он вложил в Танину руку визитную карточку.
– Хорошо, – согласилась «поэтэсса», – Я приеду.
– Ура! – воскликнули хором все трое и быстро вышли из магазина.
Эммануил сиял.
«Какой успех! Отличная затея с портретом и автографами! Надобно будет это повторить, в систему ввести!»
Совершенно новую идею о рекламе с участием автора ему подсказал агент Семёнов.
В половине девятого Таня взяла извозчика и назвала адрес.
– Плющиха? – переспросил возница, – Дотудова полтинничек, барышня.
Таня не стала торговаться.
– Погоняй, любезный. Не хочу опаздывать.
– Не извольте беспокоиться, мигом домчим!
Мужик привстал, громко крикнул «Н-н-о-о!», засвистал, закрутил кнутом восьмёрку над лошадиными ушами. Конь вздохнул и пошёл рысцой. Не спеша.
– А быстрее? – поинтересовалась Таня, начиная нервничать.
– Да и так уж быстрей быстрого! Устал Савраска, ить, с утра катаемся. Жалею я яво.
Таня выхватила у возницы кнут и огрела им коня. Тот удивился, всхрапнул, и перешёл на корявый галоп.
– Вот тебе целковый, любезный. Сие надбавка за скорость.
Извозчик рубль взял, но спина его выражала сильнейшее неодобрение.
Танины часики показали без пяти девять. Вот и нужный дом. Небольшой, в четыре окошка. Дождавшись, когда пассажирка покинула сани, извозчик слез с козел и протянул коню морковку.
– И чего торопиться зазря? И так доехали бы… Ну, может, на минуточку позжее. Конь, разве он не тварь Господня? Нешто он не чувствует? Больно же, кнутищем-то! – бормотал мужик, гладя конскую морду, – А ты кушай, кушай морковку-то, Саврасушка милый! Ишшо часок покатаемся, тоды и отдохнём…
Конь хрупал морковкой и благодарно тыкался мордой в щёку хозяина.
Логинов и Семёнов подъехали на другом извозчике и затаились в тени высокого забора напротив.
Взойдя на крылечко, Таня постучалась, и Хлодский немедленно открыл ей.
– Проходите, проходите, Мариночка!
Таню такое омикошонство слегка покоробило, но она не подала виду.
В сенях Хлодский принял её пальто и распахнул дверь в комнату.
– Милостивые государи и государыни! Позвольте мне представить вам авторессу замечательных стихов! Вот сборник, только что в продажу поступил!
Он потряс книжечкой. Все захлопали. Таня скромно поклонилась, быстро окинув присутствующих из-под ресниц. Восемь молодых людей и четыре девушки. Коротко стриженые, эмансипированные, вызывающе и нескромно одетые. У одной волосы выкрашены в голубой цвет!
– Просим, просим! – зазвучали в разнобой голоса.
Таня прошла к столу, но садиться на предложенный стул не стала. Как назло, все выученные стихи полковника выскочили из головы! Что же прочитать? О! Идея! И она принялась декламировать стихотворение из романа Тамигина «Последняя надежда Императора», в переложении на русский Андреем Ивановичем Горским, преподавателем французской литературы.
Она была сладка, как мёд,
Как бабочка, прекрасна.
Любовь хрупка, как тонкий лёд:
Не повреди напрасно!
Цветок, пчелою опылен,
Раскрылся в полной мере.
И я, любовью окрылен,
Навеки буду верен
Той, что огонь во мне зажгла
Неистовый и жаркий!