– Нет!
Сын протягивает мне свернутые трубочкой салфетки. Это для мамы.
Я молча беру их и затыкаю уши матери, а потом помогаю ей подняться. Она не хочет. Она садится на колени и целует мертвое тело моего мужа прямо в лоб. Только теперь она встает, рисуя в воздухе крест кончиками трех соединенных друг с другом пальцев. И шепчет молитвы об упокоении.
Что-то вроде: «Помилуй Господь его душу и прими его во Царствие Свое».
Я заставляю сына взять маму за руку. Они в безопасности. Их уши закрыты, как и мои. Мы не слышим Тона, а значит живем.
Осталась лишь…
– Моя дочь…
Я кричу:
– Оставайтесь здесь! Я сейчас вернусь!
Не знаю точно: услышали они меня или нет. Я не успела дождаться их ответа, даже ответа взглядом. Я просто бросилась бежать в сторону полыхающего «Макдональдса», куда отправилась моя дочь с бумажным корабликом за мороженным за несколько мгновений до того, как все это случилось.
– Закрой уши! Прошу! Закрой уши!
Я понятия не имею, где она.
Я не знаю: слышит ли она меня.
Я не уверена: жива ли она.
Я могу только верить… только надеяться… на лучшее…
– Закрой уши, милая! Закрой!
Я прорываюсь через руины. Мир все еще рушится. Арматура падает, штукатурка осыпается. Трещины раздвигаются. Пол осыпается и проваливается.
Люди умирают.
Прямо у меня на глазах – они истекают кровью и падают замертво.
Точно так же, как умерла мама Оли Синицыной и мой муж…
Кто-то догадался закрыть уши. Возможно, они слышали новости или услышали мои крики – крики безумной женщины с салфетками в ушах, которая почему-то все еще жива…
– Закрой уши!
Немногие, кто остались в живых, продолжали выбираться из зала, закрывая уши ладонями или втыкая в них все, что могло перекрыть доступ Тону.
Где она?
Где моя дочь?
Почему я ее не вижу?
Только не…
Я подбегаю к вывеске «Макдональдс» и начинаю осматриваться. Слишком много всего: камней, трупов, кровь, трещин.
Где же она? Где?!
– Только живи, прошу, милая… просто живи… не умирай… мама тебя ищет… мама найдет тебя, малышка… просто живи… я уже рядом… я ищу тебя…
И я увидела… не дочь, а то, что ей принадлежало – бумажный кораблик.
Тот самый бумажный кораблик, плавающий на алых волнах кровавой лужи…
Рядом с горой обломков.
– Нет!
Я бросаюсь туда.
Она там, за обломками.
– Нет, нет, нет… только не так…
Она не может умереть, как Оля Синицына!
Нет!
Я начинаю разбрасывать обломки. Делать это нужно с умом, чтобы ее… не придавило.
Начинаю с самых верхних и раскидываю прочь каменные булыжники.
Она жива… она должна выжить… должна…
Я вижу ее одежду. Ее ноги, ее тело… голову…
Я выкапываю ее из груды камней, молясь Господу, чтобы он оставил мне мою дочь. Только не сегодня. Не в ее день рождение. Не сейчас. Не так.
– Я уже здесь… милая… я с тобой… с тобой, солнышко… мама нашла тебя… мама нашла…
Я выкопала ее.
Она лежала на животе, зажимая руками уши…
Она услышала меня.
Либо она обо всем догадалась сама, либо услышала, как я кричала. Возможно, это случилось еще в тот момент, когда я бежала к сыну.
Она жива, жива… вот только…