Мрак

Просыпаюсь. Утром? Ночью? Не знаю. Темнота. Болит живот. Ужасно болит. Организм слабый. А-а-а! Кричу в голове. Может, не стоило использовать то горькое молоко? Справляйся, организм!

А! Как плохо, как больно! В глазах звездочки, удары молний, давление в голове, виски стучат, кровь, горячая, бежит по венам. Щеки надулись – дышу, жарко.

Неужели. Неужели я так умру?! Пытаюсь встать – не могу… Телефон далеко. Я не могу встать, я скрючилась от боли. Под рукой пульт. Нечаянно нажимаю, ворочаясь, на кнопку. Включается телевизор. Новости. Слышу краем уха, стоная от боли: «Люди наконец оправились от последствий вируса…»

Слова ведущей заглушает шум в ушах. Болезненный шум. В перепонки стреляет, стучит, я дергаюсь от каждого удара, как от укола иглой.

Слушаю телевизор: «…эпидемия страшного вируса завершилась двадцать дней назад…»

Как? Как закончилась??! Нет, не может быть! Двадцать дней! Скрючиваюсь от дикой боли! Встать! Нет, я не могу встать… не могу…

Я же догадывалась, что вирус закончился, что же я не вышла?.. Я… Да… Честно… я бы не вышла – и сейчас…

Искупление

Никому не нужный, неудавшийся художник Дмитрий Фалин прозябает в бедности

и безвестности в заброшенном доме.

Действие начинается.

Большие капли дождя громко падают на подоконник. От весенней свежести пробегают мурашки.

Дмитрий лежит на кровати в полусне. Открывая глаза, он видит силуэты в советских шторах.

Что-то мокрое касается его руки.

«А! Кто здесь?!»

Ответа не последовало.

В груди появляется неприятное чувство. Он хочет укрыться одеялом сильнее, закутаться в него, но одеяла нет: бедность. Холодная простыня обжигает кожу.

Лунный свет пролезает через оконную ограду и играет световым шоу на потолке.

Дима спускается рукой на пол и касается ледяного бетонного пола. Сползает туда всем телом с закрытыми глазами. Ему страшно открывать их: хочет и не хочет видеть, что там, под кроватью.

Лёжа на полу с повернутой головой, он открывает глаза.

На него смотрит белая, как труп, рожа. Она улыбается.

Хотелось кричать.

Сущность не двигалась.

Сердце билось сильнее…

«Ч-ч-что ты?» – опускаясь до визга, спросил Дмитрий.

Губы рожи задрожали и начали резко опускаться вниз. Оно вытянуло длинный палец с когтем на конце и нацарапало с мерзким звуком на полу: «Я есть твое искупление… Ты совершил зло.

…найди падшую женщину и помоги ей, тогда ты получишь свой талант и прощение…»

Фалин забылся.

***

Под тусклый свет вечерних сумерек следующего дня художник проснулся. На полу.

«Откуда это нечто знает, что я натворил? Какой же я неудачник», – думал он. – «Мне придется найти проститутку и помочь ей стать человеком, раз так…»

Он наскрёб из-под нестираной простыни свои сборы (каждый месяц он просил денег в переходах метро) почти тысячу рублей (этого было вполне достаточно) и вышел на улицу.

На улице было по-весеннему прохладно. Талая вода из луж заливала тонкие тряпичные ботинки: пальцы окоченели.

Около дороги недалеко от его дома выстроились в ряд женщины. Художник чувствовал, что от него зависит, кто из них станет человеком, а кто останется прозябать падшим существом.

На губах шлюх виднелись гнойные нарывы, которые они старались прятать какими угодно способами: прятались в платочки, думая, что в сумерках на это не обратят внимание, смотрели искоса и прикусывали жёлтыми зубами самые заметные гнойники.

Он выбрал более, как ему казалось, падшую, чем другие, чтобы искупить побольше своего греха, с запасом.

Заплатив повышенную сумму, Дмитрий смог уговорить ее пойти к нему домой.

***

Они сели рядом друг с другом на раскладушку. Он смотрел на ее больное, некрасивое лицо и уж слишком дряблое для молодой девушки тело. Она была так ужасна и жалка! В руках у Димы появился какой-то странный мандраж, а в груди приятное ощущение. Фалин почувствовал невероятный прилив любви к ней.

Художник не знал, с чего начать восстановление ее личности. Время было лимитированное, поэтому и проститутка не спешила предпринимать что-либо. Она ждала свой час.

«Давай порисуем?» – спросил Дмитрий. И, не дожидаясь ответа, прыгнул к холсту.

Он бегло нарисовал сточенным карандашом пару фигур и с глупой улыбкой смотрел на женщину: ждал реакции.

Она поморщилась.

"На, попробуй ты!"

Обрубок карандаша легко опустился ей на колени.

Девушка неуверенно поднялась и резанула излишне острым карандашом по бумаге. Получилась неровная, рваная линия. Она рисует плохо – думал Фалин и любил её ещё больше.

"Ничего-ничего, пробуй ещё!"

Она сделала ещё несколько линий, взяла краски…

Художник чувствовал приближение сна. Он закрыл глаза и упал на свою железную недокровать.

Проснувшись, увидел, что девушка нарисовала несколько картин за ночь. В них было видно что-то иное. То, чего не было видно у всех остальных художников современности. Это был – талант.