Мрак

Дмитрий не мог поверить свои глазам. Вскоре ее картины были отданы вместе с его новыми картинами на одну из выставок.

***

Теплый свет обагрял большие комнаты выставки. За окном ливень. Промокший, замерзший Дмитрий вторгся в великолепное помещение лишним, неподходящим к обстановке.

Люди, проходящие мимо его картин, останавливали взгляд на них (некоторые даже задерживались на четверть минуты, но не больше), скучно обсуждали главные линии и проходили дальше. Дима притворялся обычным зевакой и заговаривал с людьми, объясняя смыслы своих картин; делал вид, что он случайный прохожий.

С другой стороны, в середине, висели картины Натальи (так звали ту проститутку, которую он подобрал на улице). Люди останавливались неохотно. Многим хотелось ходить из-за внутренней бодрости, навеянной свежестью за окном. Но все-таки вокруг ее картин собралась небольшая группа народа. К ним подходило еще больше «экспертов», ведомых чувством сплоченности. Самые смелые из них начинали заводить других своими рассуждениями, а другие, более вялые, кивали им головой и усиленно моргали в знак согласия. В конце концов раздались громкие аплодисменты. Абсолютно все посетители собрались у картины Натальи. Рядом с картинами Фалина не осталось ни единой души.

***

Он встретил новоиспеченную звезду на улице. Художник специально встал под дождь. Ему было приятно чувствовать себя еще более обиженным: можно сильнее себя пожалеть.

Наталья чувствовала себя невообразимо хорошо. Ей хотелось делиться со всеми своим счастьем – и она делилась. Она смеялась и радовалась.

Странно: теперь Дмитрий не только не чувствовал бесконечную любовь к ней, но и ощущал ненависть…

***

Художник забежал домой и начал кричать. После громкого крика он совершенно забыл, кричал он вообще или нет. Может, ему показалось?

Он искал «монстра искупления» под кроватью, в шкафу. Ему совсем не было страшно.

Однако, когда Дмитрий прилег, на коже появился страх, доходящий до безумия. Его ногти попытались разорвать бетон. Дима сжимал кисти рук, хватая пол. Из пальцев полилась кровь, и они совершенно освободились от гнета жестких ногтей – стали мягкими.

«Монстр искупления! Он все знает обо мне! Мне нужно бежать к ней, к Наталье, сейчас же!» – подумал Фалин.

Подумать-то подумал, а отправился на встречу только через несколько месяцев.

***

Дмитрия пустили к Наталье (уже популярной художнице), потому что она рассказывала о нем.

Квартира была богато обставлена: дорогие цветы, модная мебель. Художнику было неуютно. Он побыстрее проскочил в рабочую комнату.

Наташа не обратила на него внимания, погруженная в работу.

Фалин сел рядом с ней. Он долго смотрел сбоку на ее глаза и губы. Девушка сделала вид, что не заметила его, но художник знал, что это для виду.

Дима подмечал, как старательно морщатся ее брови, как нижняя губка оттопыривается при работе.

Он старался незаметно приблизиться к ней.

Их ноги соприкоснулись. Внутри у него заиграли краски: маленькие иголочки закололи.

Она не отсаживалась.

"Ей тоже, тоже нужно это!" – пронеслось в мыслях.

Его нос был в ее волосах.

Он аккуратно опускал дрожащую руку ей на плечи и горячо выдохнул воздух ей в ушко. Он решил поцеловать ее…

…бам! Нос разбит.

Она разбила ему нос!

Художник побежал в ванную комнату. Встал перед зеркалом и смотрел, как жидкая кровь течет по его небритым губам и подбородку и неприятно щекочет их.

Он почти не чувствовал боли. Только странное онемение.

К крови примешалось что-то прозрачное – слёзы.

***

«Я вывел ее в люди, но сам я – никто!» – вопил Фалин (шепотом). – «Искупление! Искупление! Я искупил? А где хоть что-нибудь! Какая-нибудь награда?! Я – никто!»

Его руки задергались.

«К черту такое искупление! Это не искупление! Почему ей так хорошо?! Нет!»

В зеркале появилась та самая бледная рожа.

«Уходи! Уходи, чертовщина! Ты знаешь обо мне слишком много!»

Дмитрий разбил край зеркала, взял осколок и резанул им по воздуху.

«Тварь! Сгинь!» – Фалин пятился назад. – «Я не хотел убивать его! Я не хотел!»

Перед мужчиной предстали воспоминания: большой дом, успех – Даня Ричер; руки сжимают осколок бутылки, и та впивается в пальцы, разрезая их. На руках жаркое дыхание чужого рта, зубы кусают кожу. Стекло входит в шею легко: скрип и треск рвущейся кожи напоминает разрыв новенькой рубашки по швам. Теплая жидкость на руке, запах железа…

«Что?! Нет!»

Фалин вспрыгнул. Он разрезал горло Наталье. Она лежала на полу, еще живая.

«Зачем ты сделала это?! Зачем! Вынудила меня!» – он пнул мыском туфли ее по лицу.

Она задыхалась в конвульсиях. Ей было больно. Жалкое создание… Ей было так плохо, что Фалин вдруг понял – он любит ее. До безумия.

Мысли

Мысли. Куча мыслей. Вокруг так много всего! Я столько всего не успел. Господь мой, Божечки…

Они идут за мной… Я знаю, что они идут. Что я натворил? Зачем? Зачем?! Ну нет! Этого быть не может… Они не могут сделать этого со мной… Только не со мной… Будет больно, будет так больно!

Как же страшно… Мамочка, моя мамочка…

Забегаю к себе в дом! Черт! Они будут искать меня тут…