Диссонанс

–Да, она тебя знает с самого детства, ведь она – часть твоего сознания. Зла тоже тебе не желает, потому что в случае твоей смерти умрет и она. Правда, желать исцеления эта девушка тоже не может, потому что жить хочется всем. А что касается моих намерений, – он сделал паузу, – то у меня их просто нет. Главная причина, почему я хочу тебе помочь – избавиться от столь шумного соседа по палате. Ты постоянно говоришь, ходишь туда-сюда, совершенно не даешь ничего читать или просто размышлять в уединении. А иногда еще и включаешь музыку. Так что помочь тебе – мой долг.

–Конечно, снова все убедительно. – Я поменял позу: сел, просто вытянув ноги и опершись спиной о стену. – Причин верить не прибавилось.

–Тут ты прав. Верить мне не стоит. А вот слушать – надо, потому что все, что я говорю, направлено на твой разум, а не на твое сердце. – После этих слов внутри что-то щелкнуло, опять стало возрождаться чувство тревоги. – Давай по порядку. Почему ты считаешь, что она настоящая?

–Зачем мне вообще с тобой разговаривать? Я даже не знаю, кто ты такой.

–Меня зовут Вадим. Насчет профессии и прошлого, думаю, нет смысла рассказывать. Я здесь лежу уже почти год. Достаточно?

–Да, это самая исчерпывающая биография, которую я только слышал. Не надо придуриваться, ты просто снова хочешь меня запутать.

–Зачем мне это?

–А зачем демоны этим занимаются? Или маги?

–Такого совершенно не ожидал, признаюсь. Хочешь сказать, есть магия, потустороннее и прочее? Забавно. Такой промывки мозгов еще не приходилось видеть.

–Знаешь, мне не нравится наша беседа. Можешь валить, куда хочешь, только оставь меня в покое, хорошо?

–Я знаю правду. И вижу, что в глубине души ты все еще сомневаешься в ее аргументах.

–И я знаю правду. И все ее знают в одинаковой степени. Только не надо тут этого психологического приема типа «ты сам все знаешь», это старо и обыденно. И вообще диалог у нас состоит из клише. Пока. – Я лег на бок лицом к стене.

–Хорошо. Попробую попроще. Вы танцевали, я помню. Значит, ты ее касался. Это точно был один из ее аргументов. Плюс ты сказал, что она тебя знает с детства до этого момента. Отвечу сразу на оба суждения. Повторю: все дело в твоей памяти. Она – ее порождение, причем настолько сильное, что имеет доступ ко всему тому, что скрыто у тебя в голове. В том числе к тем воспоминаниям, до которых даже сам ты быстро добраться не можешь, хотя сейчас вряд ли такие есть. Насчет касаний могу сказать то же самое – это память. В своей жизни ты прикасался к людям, поэтому, как только ты касаешься галлюцинации, твой мозг воскрешает это ощущение. Поэтому все эти аргументы ничего не стоят. Поверь, ты сильно потерялся. Я не могу понять, когда именно ты можешь меня видеть, а когда нет, но все остальное совершенно ясно. Твой лечащий врач похожего мнения, только он не собирается доводить тебя до амнезии, потому что считает это негуманным. Интересно, какие способы он придумает. Вероятно, никаких, ведь если твоя память уцелеет, то уцелеет и болезнь. – Вадим замолчал. Я не смел повернуться. Все, что он говорил, вновь казалось очень логичным. Создавалось впечатление, что сам его визит – это путь от камеры до плахи. Вот появляется Вадим – читается приговор; как только начинается диалог – стартует путь до места казни, меня ведут под локти два сильных охранника, а в дали постепенно обрисовывается в деталях лицо палача в маске; вот он договорил – голова слетела с плеч. Я лежал и не мог ни о чем думать. Мысли исчезли. Было непонятно, как реагировать на происходящее, особенно когда не ясно, что именно происходит. Повернулся – мой сосед по палате поднимался со стола и медленно уходил, а в один момент просто пропал. Значит ли это, что скоро вернется Алла – не знаю, обычно так и происходит. Теперь стоит ждать ее. Только уже это совершенно безрадостно. Тревога росла и росла с каждой минутой. Чувство собственного бессилья давит сильнее, чем стены в этой палате-комнате или даже не знаю, где именно. Снова лег лицом к стене, поджал ноги к груди, потом опять выпрямил. Это становится совершенно невозможно.

00:01

Раньше об этом упоминать не приходилось, но с тех пор, как Вадим впервые посеял сомнения в моей душе насчет происходящего, меня не покидает страх. Это сложно описать словами. Из головы не выходит мысль о собственной невменяемости. Это страх того, что жизнь разрушена, причем необратимо. Вот пару минут назад казалось, что есть перспективы, цели, друзья, а теперь все это разом уничтожено, а осталась только слабая надежда на исцеление. Но ведь даже если получится выбраться отсюда, разве жизнь станет прежней? Все, кроме самых-самых близких, будут обходить стороной, когда узнают о том, откуда я вернулся и через что прошел. Они не смогут до конца поверить в мое здоровье. А страх связан еще и с тем, что ведь может стать хуже – я не смогу выздороветь, и застряну здесь до самой смерти. Или навсегда, если говорить об этом месте с точки зрения Аллы, ведь я не могу состариться. Второй вариант хуже. Даже если я вменяем сейчас, то ведь это не защищает меня от безумия в будущем. Хорошо, что сейчас никого нет. Алла и Вадим пытают меня, играя в аналог «хорошего» и «плохого» копа. Опять лег, достало печатать. Интересно, смогу ли я искусственно вызвать «приступ памяти»? Закрыл глаза и выбрал один ничем не примечательный день.

Сентябрь. Желтое солнце окрашивало всю окружающую действительность в соответствующий цвет. На земле лежали листья, которые уже устали от сравнений с трупами. Я сидел и слегка раскачивался на качелях в своем подъезде. Удивительный день – никого нет. Такое случается довольно редко, ведь это целая череда совпадений. Витя еще не вернулся из своего путешествия на юг, оно

неожиданно продлилось еще на две недели; Ангелина уехала к родителям в область, а мои собственные родители поехали праздновать день города. Я отказался составить им компанию, поэтому остался здесь в абсолютном одиночестве. Парадокс: вокруг столько людей, но, тем не менее, чувствуешь себя дубом в еловом лесу. Казалось бы, все-таки круг знакомых довольно широк, весь Интернет в моем распоряжении, а все равно не хочешь выходить за привычный круг общения. Это похоже на зимнее утро, когда лежишь в постели и не собираешься вылезать из-под одеяла, потому что в комнате прохладно. Поэтому я сейчас на качелях, время близкое к вечернему, солнце постепенно садится, но все еще сильно. Детей мало, только несколько парней пинают мяч неподалеку от меня, представляя, что находятся на футбольном поле в окружении десятков тысяч людей, внимательно следящих за каждым их действием. В действительности же у них всего один зритель, и тот смотрит скорее не на них, а на одинокое дерево, растущее поодаль от нескольких остальных. Приятно, что в нашем подъезде вообще есть деревья, а то ведь вся архитектура сводится к небольшой детской площадке и грустных автомобилей, ждущих своих хозяев в любую, даже самую плохую погоду. Если бы меня звали Андрей, то я непременно задумался о своем сходстве с этим одиноким деревом, возможно даже написал бы что-нибудь большое на эту тему; острое ощущение, что осенью ты, как и это растение, увядаешь, теряешь силы, иногда возникает, но все-таки быстро проходит. Весной же, когда, казалось бы, сил должно быть полно, их все равно не прибавляется. Чем же я похож на это дерево? Пожалуй, только тем, что нахожусь поодаль от всех остальных, похожих на меня. Можно сколько угодно называть это независимостью, но это скорее обособление. От скуки стал раскачиваться чуть сильнее, но качели при этом не превратились в крылатые. Жаль, что они не летят, да месяц все-таки не подходящий, на дворе сентябрь, плюс семнадцать градусов, а апрель остался далеко позади. Детство кончилось. Можно съездить к дедушке с бабушкой за город, постараться вернуться в недалекое прошлое, когда было весело весной делать из луж на улице ручьи, бегать с палками, стараться изобрести что-нибудь новое и искренно верить, что получится собрать новую модель велосипеда. Только вот теперь дорога до детства – настоящая Зеленая миля. Во-первых, расстояние между границей города и населенным пунктом, где я рос, действительно примерно одна миля, а во-вторых, по приезду кажется, будто умираешь – ощущение изоляции не покидает ни на минуту, только если не получается отвлечься. Там не осталось друзей.

Стало любопытно, выдержит ли ветка одинокого дерева мой вес, если я попробую повесится. То самое любопытство, которое движет науку вперед с самых древних времен мутирует во что-то бессмысленное. Не сказать, что мне сильно грустно, просто представил кадр для фильма: персонаж ночью хочет повеситься, дома у него ничего не выходит, прыгать с крыши он рисковать не хочет, потому что боится выжить после падения, другие средства в голову не пришли, поэтому приходится искать подходящее место; персонаж выходит на улицу, видит дерево, бросает веревку на ветку, подставляет что-нибудь под ноги, закрывает глаза, толкает этот предмет и уже готовиться умирать, как вдруг ветка обламывается. В итоге он передумывает умирать. Для добавления колорита этот человек должен быть психоаналитиком, которого доканывает депрессия. Или слишком избито?

Все еще качаюсь, а дети уже разошлись по домам. Возможно, они пошли в одну квартиру и там продолжают играть, только не в футбол, разумеется, а, например, в компьютер. Или делают уроки на завтра. Просто не могу сказать, сколько им лет. Когда мне надоест воздух, пойду домой задыхаться, а пока буду раскачиваться. Если посмотреть на часы, уверен, окажется, что прошло не так много времени, как можно подумать.

Открыл глаза. Этот сон кончился. Вокруг ничего не изменилось. Сам себе напоминаю Гарольда в сцене, где он и Мэрион лежат в квартире головами друг к другу. Только проблема в том, что нет Мэрион. Есть только Алла, которая наверняка скоро придет и увидит, насколько плачевное мое состояние.

–Как дела? – Алла появилась в проеме с улыбкой на лице, но после того, как увидела мою гримасу, сразу стала серьезной. – Что, он опять приходил? – медленно подойдя к кровати, она села на ее край и положила руку мне на лоб, – как ты себя чувствуешь?

–Опять температуру проверяешь? Я хорошо себя чувствую, только нет ни малейшего желания общаться. – Алла села на стул.

–Не надо замыкаться в себе, это не приведет ни к чему хорошему. Знаешь, что бывает, когда человек глубоко уходит в себя и изолируется от окружения? Безумие.

–Неужели? А тот факт, что я загадал желание изолироваться от всех? Пожалуйста, оставь меня.

–Лучше тебе не станет, даже если останешься один. Я понимаю, что сейчас ты очень запутался, я постараюсь помочь. – Отвечать не хотелось, а терпения слушать было все меньше. – Пожалуйста, расслабься, отвлекись от стресса. Послушай, то, что ты видишь здесь – правда. И я хочу, чтобы ты это окончательно осознал. Если пропадут сомнения, то тебе должно стать легче, и твой демон сюда больше не придет.

–Хватит меня мучить, пожалуйста, – я отвернулся.

–Понимаю, тебе тяжело, но если так реагировать, то навсегда останешься в таком состоянии. Смотри. – Поворачиваться не стал. – Давай, посмотри, у меня с собой улика.

–Надоело слушать ваши аргументы.

–Пожалуйста, посмотри, – сквозь вздох, повернулся и увидел в руке у Аллы тетрадь. Это было очень неожиданно, ведь эта тетрадь – мой дневник, который я вел, когда был подростком. – Он настоящий, можешь коснуться, – рукой дотронулся до обложки. – Если ты говоришь, что я – порождение твоей памяти, то откуда у меня предмет с таким содержанием? – Алла открыла тетрадь на случайной странице, положила ногу на ногу и начала размеренно читать. – «Дорогой дневник. Так принято начинать записи, я видел это во многих фильмах и мультиках. Сегодня не произошло ничего особенного. Обычный день. Проснулся, послушал музыку, пока дома никого нет, попил чай и поехал в школу. Там тоже привычно. Списал домашку, поскучал на уроках. На истории было офигенно шумно, учитель никак не мог успокоить некоторых. Один мой одноклассник называет их «недоразвитыми». Слишком высокомерно. Некоторые даже ели семечки, много мусорили. Находиться в их обществе невыносимо. После уроков пошел к бабушке, там поел и вернулся домой. Похвалили за четверку по математике. Не вижу причин для похвалы, было просто. Сходил к Вите, посидел у него немного, пока его не погнали делать домашку. Я ничего делать не собираюсь. Сейчас смотрю концерт «Queen» по «Культуре», скоро надо ложиться спать. Вот такой день. Пока, дневник». Узнаешь? Тебе здесь тринадцать лет.

–Я помню, – мой голос стал совсем томным, силы уходили.

–Если я – порождение твоей памяти, как и эти комнаты, то скажи, способна ли твоя память дословно воспроизвести запись, которой больше десяти лет?

–Теоретически – способна.

–Ты это сейчас всерьез?

–Да. Я ведь писал это когда-то, значит, воспоминания могли остаться. Тем более, если этот дневник – видение, то и запись из него может быть искажена. Нельзя сказать, что он достоверен.

–Хорошо, – Алла выдохнула и быстро пошла на кухню. Вскоре вернулась с тарелкой, на которой лежали какие-то порезанные фрукты желтого цвета. – Теперь другой вариант. Допустим, что я – память. А что если ты попробуешь то, что не пробовал никогда? – Она протянула тарелку мне, – это ананас. Ты его никогда не ел. В памяти не может быть того, чего никогда не было.

–Давай, – я взял дольку ананаса и съел. То, что никогда не приходилось его есть – правда, и сам аргумент очень весом. Только уже никаких эмоций это не вызвало. Казалось, будто все силы, необходимые, чтобы хоть как-то реагировать, безвозвратно пропали. Сомнений меньше не стало. Не стал говорить вслух, но ведь вкус может быть «додуман». Нельзя доказать, что это – настоящий ананас. Значит, вкус может быть вымышленным. Я принял спокойный вид. По крайней мере, так казалось мне самому. Сел, облокотившись на подушку, которую прислонил к стене, и стал внимательно смотреть на Аллу. Тот факт, что она похожа на Одри Тоту в образе Амели все запутывал, ведь это еще один аргумент в пользу того, что вся внешность Аллы создана по памяти. Хотя, не могу сказать, что она – клон актрисы, черты лица разнятся. Сейчас, в период обостренной памяти, я легко способен восстановить любую картину. Опять сел за дневник. Он – мой необитаемый островок внутри необитаемого острова. Внутри дневника все совсем мертво. Слова лишены жизни. Пауза затянулась и никак не прекращалась.

–Очень странно, что ты так много записываешь в дневник, – Алла это сказала с некоторым даже подозрением.

–Тебя это удивляет?

–Просто странно. Тебе это настолько важно? Ты записываешь все даже во время разговора. Раньше я не придавала этому большое значение, а сейчас задумалась. Зачем ты это делаешь? – заметил, что тарелка с ананасами стоит на краю кровати, а моя собеседница сидит, держа правую ладонь на правой щеке с выпрямленным указательным пальцем, то есть делая как бы пистолет; левая ладонь лежала возле колена, а одна нога опять закинута на другую. Создавалось впечатление, что Алла сейчас усиленно думает, что делать, причем ситуация для нее запутана не меньше, чем для меня.

–Так я точно ничего не забуду. Помнить получается только прошлое, а детали настоящего выпадают. Прочитав дневник, я могу еще раз подумать над всем, что происходит.

–Опиши, как выглядел твой демон.

–Напоминает допрос.

–Я просто спрашиваю. Мне интересно знать.

–А почему ты второй раз назвала его «демон»?

–Других слов не пришло в голову. Давай, опиши. Как он выглядит?

–Мужчина средних лет, с короткими волосами, уже забыл, какого цвета, в солнцезащитных черных очках, в темно-синей или черной рубашке и брюках.

–Он тебе никого не напомнил? – создалось впечатление, что просто обязан был напомнить. Именно таким тоном был задан вопрос.

–Напомнил кого-то, но я даже не могу вспомнить, кого именно.

–Не показалось странным, что он в рубашке, брюках, а не в смирительной рубашке, в очках?

–Я спросил только про очки. А остальное как-то незначительно.