Безвременник для Аэлиты. Иди вперед и не оглядывайся назад

Я присела у маминых ног, обхватив их руками, и заплакала:

– Я не уйду. Не оставлю тебя одну. Успокойся.

А мама подняла глаза и недоверчиво посмотрела на меня, покачивая головой, словно уже знала, что я не вернусь к ней.

Глава вторая

«Ты такая же странная, как и он!» – сколько себя помню, выговаривала мне мама, будто обвиняла меня в уходе отца. И все время разглядывала пристально, стараясь взглядом просверлить мою голову и посмотреть, докопаться, что же там внутри, какие мысли роятся в маленькой и никчемной голове дочери. Именно никчемной, потому что, что бы я ни делала, за что бы ни бралась, какие бы идеи ни возникали, все было не то и не так. Все не так.

А иногда мне казалось, что только отец и любил меня. Каждый вечер или под утро перед работой, когда я еще спала, он заходил в мою комнату и тихонечко, чтобы не разбудить, клал под подушку большое яблоко или шоколадку.

И конечно же, шоколадка таяла, а яблоко, если его не находили пару дней, подгнивало и оставляло на белоснежной наволочке большое рыже-черное пятно, за что мама еще больше костерила отца. А тот, придя вечером домой, делал вид, что вообще не понимает, о чем идет речь, и что это были не его проделки, а подарок «от зайчика». А так как «виновный зайчик» после совершенного злодеяния благополучно скрывался, то и обвинять было некого, и дело автоматически переходило в закрытые, в связи с невозможностью поимки главного подозреваемого.

Все это меня несказанно забавляло, и я смеялась звонким детским голоском, а отец подхватывал меня на руки, поднимал высоко над головой под самый потолок и, заливаясь смехом, говорил:

– Аэлита, вот вырастешь, и мы полетим с тобой к далеким звездам, открывать новые неизведанные миры.

И вот я выросла, но лететь к звездам мне оказалось совершенно не с кем. Отца рядом не было, а найти человека, близкого мне по духу, я не могла, да, наверное, и не искала особо.

Все подруги уже давно повыходили замуж, кое-кто даже по два раза. А я просто жила: училась, работала, читала книги, смотрела хорошие фильмы, в общем, занималась тем, чем было приятно и интересно заниматься. Подружки подтрунивали:

– Смотри, всех женихов расхватают!

Бабушки-соседки открыто ехидничали:

– Что, Аэлита, все инопланетного принца ждешь?

– Смотри, останешься старой девой.

– Нет их принцев-то сейчас, надо уже брать первого, какой посватается.

Но ведь и не сватался-то никто…

Сначала я очень переживала по этому поводу, задаваясь вопросом «Что же со мной не так?» А потом поняла, что самоедство дело вредное для здоровья и главное бесполезное, и начала жить нормальной, полноценной, одинокой жизнью.

Но самое странное в моем одиночестве было то, что все мои знакомые, искренне жалея меня, такую глубоко несчастную и одинокую, будто сговорившись, решили не оставлять меня ни на минуту, чем изрядно досаждали в часы, когда действительно хотелось побыть одной.

А больше всего раздражало, что все дружненько пытались выдать меня замуж, постоянно навязывая и знакомя с женихами разных сортов и возрастов.

Так и в это субботнее утро. С самого утра начались звонки, к одной подруге я должна была приехать домой на шашлыки ближе к вечеру, дескать, «у них собираются все Ванечкины друзья и среди них будет несколько неженатых». А другая приглашала поболтаться по магазинам, подсмотреть новые наряды, а после посидеть в модном кафе, где, якобы, «собирается вся богема нашего города», и вот там то, при случае, «можно найти интересного человека, как нельзя лучше подходящего мне».

Дело оставалось за малым – моим желанием. Но в мои планы такое времяпрепровождение никак не входило. Я хотела только одного, чтобы меня оставили в покое, так как все мои мысли были заняты «Аэлитой».

***

Выход нашелся быстро. Я отключила телефон, а затем спокойно расположилась на широченном подоконнике в своей комнате, который служил мне и диваном, и рабочим местом одновременно.

Лучи утреннего, летнего солнца падали через стекло на старые, пожелтевшие и изрядно потрепанные листы фолианта, не оставляя ни одного уголка в полутени.

Я внимательно всматривалась в каждое слово, в каждую страницу, одну за другой, сравнивала с более поздним изданием, и параллельно впитывала смысл волшебной музыки слов, словно открывала для себя роман впервые.

Что меня удивило, так это то, что экземпляр отца был весь исписан, перечеркнут жирным грифельным карандашом, что-то было добавлено, затем стерто ластиком и написано заново. В итоге, получился экземпляр, как две капли воды похожий на изначальный, за исключением некоторых, совершенно непонятных пометок, обведенных в кружок номеров глав и страниц.

Где мог отец взять первое издание романа? И что это за странные дописки? Что обозначают эти цифры? Эти главы? Столько вопросов и ни одного ответа на них!

Я старалась найти хоть какую-то зацепку, хоть какой-то ключ к этому ребусу, но просто в растерянности перечитывала страницу за страницей.

А, самое главное, читая, я все отчетливее и отчетливее осознавала, что меня терзает то же чувство неудовлетворенности, то же стремление к чему-то неизведанному и та же всепоглощающая тоска по потерянному ранее или еще не свершившемуся, что и героев этого удивительного романа, недооцененного современниками, а сейчас и вовсе забытого. В голове кружились и повторялись фразы за фразами из книги, как слова известной и до боли знакомой песни и не давали покоя. Они отложились в памяти еще с тех теплых вечеров с отцом, когда он повторял и повторял: «…птица пела об этом: Аэлита, Аэлита… Но была ли она? Или только пригрезилась? Нет!»

Я дочитала до конца и слезы крупными горошинами катились из глаз, а перед глазами стоял образ отца и единственный вопрос терзал меня «Что же искал он в этой книге?»

***

Прошел день, солнце клонилось к закату, буквы сливались и расползались по пожелтевшим страницам, становилось темно, а оторваться от книги, чтобы включить свет, у меня не хватало ни сил, ни желания. И теперь, как бы я ни старалась, разглядеть пометки, сделанные карандашом, никак не получалось. В конце книги их было особенно много. А в самом низу последней страницы, теперь уже наполовину стертыми буквами, был накарябан адрес, во всяком случае, мне показалось, что это был именно адрес, но он с трудом читался не только в полумраке, но даже если бы я зажгла свет.

Я упала на кровать, закрыла глаза и забылась.

На следующий день, в шесть часов вечера, я побежала на аллею Ветеранов, согревая в душе призрачную надежду, встретить своего нового знакомого. Я просидела на лавочке под деревьями часа три, но он так и не появился. Не появился он и на следующей неделе, а я сидела и ждала каждый вечер после работы. В голову закрадывались разные мысли, смутные сомнения по поводу этого человека терзали меня, а книга в руках словно шептала «Найди его, найди его!».

Но как можно было найти неизвестного никому человека в огромном городе-миллионнике, где я и сама иногда теряюсь среди огромного количества вновь отстроенных безликих и однотипных кварталов и домов, а ни адреса, ни номера своего телефона он мне не оставил, только эту злосчастную книгу?

Времени на раздумья у меня было предостаточно, да мне и не оставалось ничего другого, как сидеть, ждать и рассматривать книги. Я так и таскала их в сумке, бережно завернутыми в полиэтиленовый пакет, и как только выдавалась свободная минутка, доставала, и снова читала, и читала страницу за страницей.

Но тот адрес, коряво нацарапанный карандашом в конце книги, прочесть так и не смогла. Разобрать можно было только слово «переулок», окончание «-ый» и первую цифру дома «1», а вторая – очень похожа на «4» или «7».

Я перебрала на карте города все переулки: Янтарный, Ясеневый, …, Лазурный… Подходили почти все. Нужно будет объехать все эти адреса! Но их так много… И все – в разных концах города… И на это нужно затратить уйму времени.

Домой я возвращалась в двенадцатом часу, что не осталось незамеченным. Мама, в основном, сидела молча и только изредка задавала вопросы про работу и про подруг, видимо, надеясь услышать ответ: «Да, я была сегодня у Кати!» или «Да, мы с Леной бродили по магазинам». Но сама ничего не спрашивала и только с каждым днем становилась все задумчивее и удрученнее.

Но сегодня за ужином она не выдержала:

– Аэлита, адрес, который ты ищешь – Песчаный переулок, дом 14. Это я стерла его, больше ничего не трогала, оставила все, как было. Когда пропал твой отец, я искала его по этому адресу и милиция искала. Но там, только старый заброшенный дом, жильцов давно переселили, а сейчас это здание на реставрации, его несколько лет назад признали памятником архитектуры. Там не живет никто, не ходи туда, не надо…

Но все мамины предостережения я, конечно же, пропустила мимо ушей, у меня было единственное желание – сорваться и бежать в сторону старого города. Если я ничего не путаю, то этот переулок находился именно там.

Но здравый ум все-таки взял верх над сиюминутным, безрассудным порывом, и я осталась дома, дожидаясь утра.

***

Передо мной стоял несовременный, полукаменный, богато декорированный деревянной резьбой двухэтажный (если не брать во внимание цокольный этаж) дом, вероятнее всего постройки конца девятнадцатого века.

Похожих домов в старом районе нашего города было много, и далеко не все они считались памятниками архитектуры. Но этот дом действительно отличался.

Постройка выглядела добротной. Первый этаж, который по архитектурной моде тех лет был до половины окон утоплен в землю и считался цокольным, был сложен из кирпича, а верхняя часть – из окоренных толстенных бревен, скорее всего смолистой сосны. За столько лет дом не повело, не покосило, только дерево потемнело от времени, что придавало дому еще более ценный антикварный вид. Чудесные резные наличники и ставни обрамляли окна. По карнизу свисал удивительнейшей красоты ажурный фриз[2 - Фриз – резная доска, установленная на карнизе, обычно покрывается симметричным повторяющимся узором, который идентичен или перекликается с рисунком причелин.].

Сотня декоративных солнц улыбалась переулку и проходящим мимо горожанам с прорезных ограждений лоджий и навесов над ними и парадным крыльцом.

На крыше располагалась двухъярусная башенка, первый ярус которой был застеклен, со стрельчатыми сквозными арками, увенчанная шатром с фонариком.