Кроме того, стала понятна и наиболее вероятная последовательность причинения ран. Первым ударом меча была образована «лобно-теменная» рана, и цесаревич рефлекторно закрыл её кистью правой руки. В результате второго удара одномоментно на одной линии образовались три раны: «Затылочно-теменная, на краю правой ушной раковины и тыле правой кисти между указательным и большим пальцами (см. фото 4). Полагаю, что третьим ударом меча японец намеревался отрубить Николаю Александровичу голову».[307 - Никитин С. А. «Японский городовой».]
Как повели себя врачи после отречения Николая II в марте 1917 г
После отречения Николая II в марте 1917 г. врачи, как и многие из окружения императора, повели себя по-разному. Тут не было ничего нового, поскольку и высококлассные врачи остаются просто людьми. Если, конечно, не учитывать того, что «просто люди» не дают клятву Гиппократа.
Прецеденты, когда врачи оставляли неудачливых императоров, случались и раньше.[308 - Когда свергнутый Петр III находился в Ропшинском дворце, у него случилась «медвежья болезнь» – диарея (1 июля 1762 г.). Екатерина II разрешила оказать лишенному трона супругу всю необходимую медицинскую помощь. По словам одного из дипломатов, врач Петра III Лудерс выписал лекарства, но их не переслали в Ропшу. Только 3 июля Екатерина приказала лейб-медику хирургу Лудерсу лично отправиться в Ропшу. Тогда же в Ропшу был отправлен придворный хирург Паульзен, который и произвел там же, в Ропше, после смерти императора вскрытие и бальзамирование его тела.] С другой стороны, всегда были врачи, верные своему профессиональному долгу, да и просто порядочные люди. Примером чему является судьба Е. С. Боткина, который остался в Александровском дворце вместе с семьей Николая II в марте 1917 г. Тогда все было очень зыбко и смутно,[309 - Например, долгое время был не решен вопрос о денежном содержании врача. Только в августе 1917 г. приняли решение выплачивать жалованье (1000 руб. в месяц, 12 000 руб. в год) в равных долях из собственных сумм Николая II, Александры Федоровны и их четырех дочерей. Цесаревич Алексей выплачивал «из своих» сумм жалованье своему лечащему врачу В. Н. Деревенко. 17 июля 1917 г. граф П. К. Бенкендорф писал секретарю Александры Федоровны графу Ростовцеву, что при расформировании Главной квартиры Николая II выдача содержания Е. С. Боткину из Кабинета прекращена, поэтому «бывший Государь и Императрица просят Вас передать Евгению Сергеевичу, что Вам поручают временно производить ему из Собственных сумм полагаемое содержание, которое он получал из Кабинета и из Походной Канцелярии, начиная со дня прекращения выдачи ему содержания впредь до разъяснения вопроса о его пенсии или об определении ему содержания из Военного министерства». Эти деньги перечислялись на счет дочери врача – Татьяны Евгеньевны (см.: РГИА. Ф. 525. Оп. 2. Д. 743. Л. 1. О назначении содержания доктору Евгению Сергеевичу Боткину. 1917 г.).] тем не менее врач Е. С. Боткин за основу своего поведения выбрал верность долгу и порядочность русского интеллигента. Собственно, он, вероятно, и не выбирал, поскольку эти черты – верность долгу и порядочность – были для него так же естественны, как дыхание.
Когда 1 августа 1917 г. семью Николая II отправили из Царского Села в Тобольск, ее сопровождал лейб-медик Е. С. Боткин. В. С. Панкратов, комиссар Временного правительства в Тобольске, проведший 14 лет в одиночке Шлиссельбурга, отмечал, что «он был очень расположен к Александре Федоровне и часто являлся ко мне с разными от нее просьбами». И эта привязанность и верность долгу заставила Е. С. Боткина сопровождать своих царственных пациентов буквально до могилы, и совершенно справедливо, что его прах ныне покоится в усыпальнице Петропавловского собора.
Имелись ли у российских императоров вредные привычки,[310 - О вредных привычках см. подробнее: Зимин И. В. Взрослый мир императорских резиденций. М., 2011.] которые могли бы повлиять на состояние их здоровья
Безусловно, вредные привычки имелись, поскольку все они были живыми людьми со всеми присущими им слабостями. Но все вредные привычки российских императоров, как правило, не выходили за рамки относительной «нормы». Они курили, пили очень в меру, не употребляли наркотики.
Если говорить о курении, то это, действительно, было главным «пороком» Романовых. Причем как мужчин, так и женщин. С мужчинами все понятно. Среди монархов[311 - Николай I не курил. Его окружению было известно, что он не терпит курящих рядом с собой. Впрочем, он иногда позволял курить, и это расценивалось как знак расположения.] первым курящим царем был Петр I, чья трубка стала своеобразным символом его прозападных реформ. Курил трубку Александр I,[312 - В Главном штабе Государственного Эрмитажа в экспозиции «Под знаком орла» находилась стальная трубка тульской работы, принадлежавшая Александру I (чаша, мундштук и чубук, без следов обкурки). В электронной коллекции Государственного Эрмитажа представлена еще одна трубка Александра I. При этом мемуаристы не упоминают, что Александр I курил, но вряд ли ему дарили бы трубки, если бы он не курил.] курил сигары и кальян Александр II,[313 - В коллекции ГМЗ «Царское Село» хранится портсигар с папиросами, спичечница, папиросницы Александра II, а также его коллекция трубок и мундштуков для кальянов и сигар из янтаря и морской пеньки из Азиатской комнаты Зубовского флигеля Екатерининского дворца.] сигары и папиросы предпочитал Александр III, курила его супруга – императрица Мария Федоровна, очень много курил папирос Николай II, курила его супруга – императрица Александра Федоровна. Курили их старшие дочери – Ольга и Татьяна, покуривала даже Анастасия.
Трубка Александра I. Пенька, серебро, кожа
Александр II с сигарой в правой руке
Александр III с трубкой. На охоте в Спале. Конец 1880-х гг.
Николай II с папиросой. Крым. 1916 г.
Татьяна дает прикурить Ольге. Александровский парк. Царское Село. 1916 г.
Николай II дает затянуться Анастасии. Ливадия. 1914 г.
Николай II и Татьяна (папироса у Татьяны в левой руке). 1916 г.
Следует подчеркнуть, что практика курения при Императорском дворе во многом способствовала развитию ювелирного искусства в России. По сей день Галерею драгоценностей Государственного Эрмитажа и Оружейной палаты Московского Кремля украшают драгоценные табакерки – обязательный аксессуар галантного XVIII в. Во время царствования Александра III, когда расцвел талант К. Фаберже, в аристократической среде входит в моду коллекционирование портсигаров, спичечниц, гильотинок для сигар и прочих аксессуаров работы его мастеров.
Золотой портсигар. Мастерская К. Фаберже
Табакерка с портретом великого князя Павла Петровича. 1774 г.
Серебряный портсигар с вензелем великого князя Владимира Александровича. К. Фаберже
Табакерка с вензелем Петра II. 1727–1730 гг.
Кстати, кальян для Александра II был по большей части способом решения проблем его пищеварения. Эти проблемы нашли свое отражение и в придворной мемуаристике, породив байку о «кальянщиках» Зимнего дворца: «Расположение дня у государя следующее. Встает он часов в восемь, одевается и совершает пешком, при какой бы то ни было погоде, прогулку в Петербурге около Зимнего дворца по тротуару, а в Царском Селе около пруда в саду; возвратившись во дворец, пьет кофе глаз на глаз со своим доктором Енохиным; потом отправляется в ретирадное место, где заседание происходит оригинальным образом. Его Величество наследовал от своих отца и деда тугость на пищеварение, и в бытность свою на Кавказе в 1850 году, попробовав курить кальян, заметил, что кальян много способствует его пищеварению. Итак, Его Величество, воссев, где подобает, начинает курить кальян и курит, доколе занятие это не увенчается полным успехом. Перед государем поставлены огромные ширмы, и за этими ширмами собираются лица, удостоенные по особой царской милости высокой чести разговором своим забавлять государя во время куренья кальяна и совершения прочего». Судя по воспоминаниям, узкий круг лиц, присутствовавших за ширмами, «получил в Петербурге прозвание „кальянщиков“, и множество генерал-адъютантов, флигель-адъютантов и придворных добивается всевозможными интригами высокой чести поступить в почетный круг кальянщиков. Неуспех их благородных, возвышенных стремлений глубоко огорчает этих достойных сановников, наполняет горечью их полезную жизнь, благу отечества посвященную».
Подтверждает эту историю множество архивных дел под названием «О выписке из Тавриды кальянного табаку для Государя Императора». Так, в январе 1857 г. граф А. П. Шувалов через заместителя министра иностранных дел распорядился о закупке «для Его Императорского Величества кальянного табаку первого сорта».[314 - РГИА. Ф. 472. Оп. 4. Д. 540. Л. 1. О выписке из Тавриды кальянного табаку для Государя Императора. 1857 г.] Тогда же уплатили таможенные пошлины за «персидский табак, доставляемый для Государя Императора в июле 1856 г.». О том, насколько большое значение придавалось этому вопросу придворными, свидетельствует следующее замечание А. П. Шувалова: «…во время пребывания здесь персидского посла я заметил, что табак, куримый им, гораздо лучше того, который продается Его Величеству и, как я слышал, здоровее для курения», поэтому он выписал из Персии «…некоторое количество табаку куримого Шахом. Табак этот я осмелился поднести Государю Императору».[315 - Там же. Л. 4.]
М. Зичи. Передняя императора Александра II в Зубовском флигеле Екатерининского дворца Царского Села. 1865 г. (на переднем плане – придворный арап готовит кальян)
0 том, каков был расход[316 - Сегодня рекомендуется расход в 25 г кальянного табака на одну чашку.] кальянного табака, свидетельствует распоряжение о покупке и немедленном «отправлении сюда, для Его Императорского Величества, трех пудов Ширазского кальянного табаку» и преписание «продолжать на будущее время высылку оного в том же количестве, через каждые полгода». Три пуда – это 48 кг, и этот вес только на полгода! Судя по всему, и проблемы с пищеварением были серьезные, и помогал табак изрядно.
Попутно упомяну, что Николай II, находясь в Японии в 1891 г., сделал себе татуировку. Татуировку, конечно, нельзя отнести к вредным привычкам, но это было совершенно нетипично для императорской семьи.[317 - Видимо, близкий тогда к цесаревичу великий князь Александр Михайлович, служивший на флоте, рассказал будущему императору о японских тату.] Николай II, обратившись к японским чиновникам с такой нетривиальной просьбой, буквально вверг их в шок.[318 - Дело в том, что в древние времена татуировка у японцев служила видом наказания. Более того, в 1872 г. был издан указ, запрещавший делать татуировки. Поэтому просьба цесаревича повергла сопровождавших его японцев «в полную растерянность». См.: Акира Есимура. Цесаревич Николай в Японии. С. 61.] Кроме этого, японцы опасались, что родители цесаревича будут недовольны поступком сына. В конечном итоге было принято решение дать возможность цесаревичу сделать наколку, но держать это втайне. Однако эта история просочилась в газеты, и в одной из них появилось сообщение, что цесаревич «сделал на левой руке татуировку в виде дракона размером более 1 сяку,[319 - Около 30 см.] каковую с удовольствием демонстрировал своим приближенным».[320 - Акира Есимура. Цесаревич Николай в Японии. С. 64.] Впоследствии великий князь Константин Константинович Романов, командовавший Преображенским полком во время службы там цесаревича, упоминал, что «на руке у него несколько ниже локтя, заметили изображение дракона, художественно нататуированного в Японии».[321 - Великий князь Константин Константинович Романов. Дневники. Воспоминания. М., 1998. С. 376.] Не мог пройти молодой Николай и мимо другой экзотической стороны японского быта: японские авторы упоминают о встрече цесаревича с гейшами.
Что качается наркотиков, то фактов, свидетельствующих об их употреблении первыми лицами Российского государства, просто нет. Хотя в аристократическо-богемной среде морфий и кокаин, безусловно, присутствовали и были даже в моде. Впрочем, можно упомянуть о строках из письма Николая II к супруге, в которых он пишет, что «подсушивал» свой насморк кокаином. Эта фраза нуждается в пояснениях. Дело в том, что на рубеже XIX – начала XX вв. кокаин широко использовался в ЛОР-практике для местной анестезии[322 - Впервые на обезболивающий эффект кокаина обратил внимание В. К. фон Анреп в 1879 г. Экспериментируя на себе, он установил, что введенный под кожу слабый раствор кокаина вызывает сначала ощущение потепления, а затем потерю чувствительности в месте укола. В. К. фон Анреп экспериментально обосновал местное анестезирующее действие кокаина, дозирование и методику его применения, опубликовав результаты своих опытов в журнале «Archiv f?r Physiologie».] и как сосудосуживающее при насморке.[323 - Например, в мази Симановского, выписываемой сегодня по рецептам, содержится кокаин: кокаина гидрохлорид 0,1; ментол 0,2 (0,1); цинка окись (1,2); ланолин (20,0); вазелин (30,0).]
Заканчивая главу, можно констатировать, что традиция приглашения домашнего врача в семью первого лица Империи документированно восходит ко временам Московского царства. Среди этих врачей были медики различной квалификации, но их всех объединяла безграничная преданность своим высокородным пациентам.
Глава II
Как рожали при Императорском дворе[324 - Научный консультант главы – профессор кафедры акушерства, гинекологии и неонатологии ПСПбГМУ им. акад. И. П. Павлова доктор медицинских наук Б. Н. Новиков.]
Наиболее востребованными врачами российских императриц всегда были акушеры, поскольку важнейшей обязанностью супруг первых лиц являлось рождение детей, желательно мальчиков, что обеспечивало стабильность преемственности власти. Вследствие этого рождение ребенка в императорской семье было не только обычной семейной радостью, но и важнейшим государственным событием. Поэтому императорские семьи, как правило, были многодетными.
Сколько детей рождалось в семьях первых лиц Московского царства и Российской империи
Если обратиться к официальной статистике родов в царских и императорских семьях, то картина будет следующей (см. табл. 1).
Эта данные сами по себе представляют некий «акушерский интерес». Во-первых, даже в период Московского царства, когда юный возраст царицы был самым обычным делом, первые роды у московских цариц, а затем и императриц ранними не были. Самые ранние роды пришлись на трех 18-летних цариц (супруга Федора Алексеевича – Агафья, супруга Павла I – Мария Федоровна и супруга Александра II – Мария Александровна). Большая часть цариц рожала в самом благоприятном для женщины возрасте – 20–30 лет. Но были и такие, как царица М. И. Милославская, родившая свою последнюю дочку Евдокию (прожила 2 дня) в 45 лет.
Таблица 1
Во-вторых, частота родов даже в XIX в. оставалась весьма высокой, а в XVII в. роды у цариц следовали практически ежегодно. Частые роды и послеродовые осложнения, безусловно, сказывались на здоровье и были одной из главных причин смерти цариц (императриц). Например, 45-летняя Мария Милославская умерла через пять дней после тяжелейших родов. Через три для после рождения сына от родильной горячки умерла 18-летняя царица Агафья Грушецкая – жена царя Федора Алексеевича. Поэтому в Московском царстве обычным делом был второй брак 40–45-летнего царя (на момент смерти первой жены царю Алексею Михайловичу было 40 лет).
Еще раз подчеркну, что такая частота родов была связана не только с гармонией в личной жизни супругов, но и с желанием монарха обеспечить устойчивую династическую преемственность, поскольку детская смертность даже в царской семье была просто ужасающей. Поэтому отношение к смерти детей в царской семье носило фаталистический оттенок. Конечно, можно говорить о личностных особенностях, но, например, Петр I совершенно спокойно относился к смерти своих новорожденных детей, особенно девочек. Так, на следующий день после похорон дочери Натальи (3 марта 1713 г. – 27 мая 1715 г.) император отправился в Петергоф и пригласил многочисленных спутников в «увеселительный домик», где все напились, принимая венгерское из рук царицы.[325 - Логунова М. Печальные ритуалы императорской России. М., 2011. С. 68.]
Царица Евдокия Стрешнева
Царица Мария Милославская
Царица Наталья Нарышкина
Выход царя Михаила Федоровича и царицы Евдокии Лукьяновны Стрешневой после бракосочетания
Царица Марфа Апраксина
Царица Прасковья Салтыков а
Царица Евдокия Лопухина
Умирали дети императоров и в XIX в. Поэтому супруги первых лиц рожали детей без всяких ограничений, столько – «сколько Бог давал». При этом главной задачей жен монархов всегда было рождение здоровых мальчиков, которые обеспечивали династическую стабильность правящей фамилии.
Оценивалась ли придворными медиками способность невест к деторождению. Проводился ли осмотр невест повивальными бабками
С XVI и вплоть до начала XVIII в. эта процедура была обязательной, поскольку, как уже было сказано, главной задачей цариц, а затем императриц, было рождение здоровых детей. В период Московского царства акушерский осмотр повивальными бабками кандидаток в царские невесты штатно входил в процедуру их допуска пред очи царя или наследника, при этом «самые сокровенные части тела не оставались без подробного рассмотрения». Способность потенциальной невесты к деторождению оценивалась наряду с красотой, высоким ростом и нормальным сложением таза.[326 - Каноны красоты средневековой Руси всячески приветствовали крупных, ширококостных невест с широким тазом. Причины вполне прозаические: такая жена – это и работница, и многодетная мать. Худощавые девушки считались больными или порочными. Собирались сведения и о состоянии здоровья родственников потенциальной невесты. Всякое сокрытие даже самой интимной информации могло стать поводом для самых жестоких репрессий.] Также первостепенное значение придавалось наличию «девичества» у кандидатки, чтобы «царской чести порухи не было».[327 - Когда юный царь Федор Алексеевич решил жениться на Агафье Грушецкой, противники этого брака оклеветали невесту, будто бы она известна «в некоторых непристойностях». Узнав об этом, А. Грушецкая резко заявила, чтоб «о ее чести ни коего сомнения не имели и она их в том под потерянием живота своего утверждает». Когда в 1715 г. умерла вторая жена царя Федора Алексеевича, Петр I лично принял участие во вскрытии ее тела, во время которого выяснилось, что умершая царица была девственницей.] Смотрели и на то, многодетна ли семья потенциальной невесты, нет ли у будущих царских родственников каких-либо наследственных заболеваний.
В XVIII в. было по-всякому. Понятно, что когда Петр I сошелся со своей Золушкой – Екатериной Алексеевной, там ни о каких акушерских осмотрах и речи не было, поскольку о типичной «женской карьере» будущей императрицы Екатерины I Алексеевны, прошедшей «Крым и рым», было известно очень многим. Позже, начиная с Елизаветы Петровны, сбор сведений акушерского характера о потенциальных невестах возобновляется, но ни о каких предварительных гинекологических осмотрах уже и речи не было, поскольку невест стали привозить из Европы. Поэтому сбором сведений о европейских принцессах занимались российские дипломаты. В свою очередь, когда русские великие княжны выходили замуж за европейских принцев, конфиденциальная информация об их «женском здоровье» всячески приветствовалась.
Впрочем, достоверность этой информации была весьма относительной и с той и другой стороны, поскольку владетельные семейства карликовых государств Германии готовы были на все, лишь бы их дочки оказались в огромной России на положении императриц или великих княгинь.[328 - Например, когда Екатерина II, выбирая невесту для сына Павла Петровича, пригласила в Петербург на смотрины трех принцесс-сестер Гессен-Дармштадтских, то их матери и двум «неотобранным» принцессам выплатили весьма щедрое вознаграждение «за беспокойство». 3 октября 1773 г. Екатерина II распорядилась «выдать из Кабинета через Н. И. Панина ланд-графине Гессен-Дармштадтской с двумя принцессами, ея дочерьми 200 000 руб.», которые раскладывались так: 100 000 – матери; 20 000 – на дорожные издержки; каждой дочери (Амалии и Луизе) – по 50 000 руб. (РГИА. Ф. 468. Оп. 43. Д. 104. Л. 3. Копии указов императрицы Екатерины II Кабинету о назначении и выдаче денежных сумм. 1765–1796 гг.).] Примером тому – смерть во время родов первой жены Павла I.
Екатерина II сама подбирала невест своим внукам Александру и Константину, имея довольно подробные представления о состоянии здоровья и наследственных особенностях потенциальных невест. Сбор такой конфиденциальной информации являлся штатной обязанностью всех русских посланников при европейских дворах.[329 - Занимался сбором сведений о будущей супруге Александра I русский посланник граф Н. П. Румянцев, которому в январе 1792 г. Екатерина предписала: «…також старайтесь поприлежнее узнать нрав, склонности и, буде можно, о душевных свойствах и понятиях старшей принцессы, такожде о здоровом ее телесном сложении, все сие, думаю, что, сдружась с окружающими их людьми, не трудно вам будет разведать гораздо подробно».]
Так, когда будущему Александру I было еще только 14 лет, его бабушка была буквально оскорблена тем, что неаполитанский король Леопольд II предложил в невесты Александру Павловичу свою младшую дочь: «Неаполитанскому двору пришла охота весьма некстати наградить нас одним из своих уродцев. Я говорю уродцев, потому что все их дети дряблые, подвержены падучей болезни, безобразные и плохо воспитаны… Что касается до меня, то я бы не желала видеть моего внука женатым, пока он совсем не образуется, тем более, что ему теперь всего 14 лет, и он еще не развился вполне. Покамест, их величества могут выдавать принцесс, дочерей своих за кого им вздумается».[330 - Две заметки Екатерины II // Русский архив. 1863. Вып. 7. Стб. 571.]