Факультет

Перед русским языком все тряслись больше всего. Мы символично сдавали его 13 июня…

Число не радовало. Обилие вопросов и отсутствие на них ответов не радовало. Плохая погода не радовала. Холод в аудитории… Правильно: тоже не радовал. А что же радовало?

Порадовала – не порадовала, а немного повеселила нас Кондратенко. Она выскочила из аудитории, как ошпаренная:

– Ой, такое спрашивали! Ой, такое!!! Сложное! Правописание «не» с глаголами и деепричастиями!

«Гос» по русскому языку объективно был самым сложным. Этими «пятерками» и «четверками» мы гордимся, пожалуй, больше всего. Я, по крайней мере, очень горжусь своей «пятеркой». Жаль, что нельзя заказать ее бюст и поставить его на свой письменный стол. Мы бы любовались друг другом: я и моя «пятерка» по русскому языку…

С литературой вышло смешно. Вопросов было больше ста. Складывалось впечатление, что человек, их задававший, вообще ничего не читал. Он спрашивал обо всем – от былин до современности… Особой популярностью пользовался вопрос: «Роман Ф.М. Достоевского «Братья Карамазовы» (по выбору экзаменующегося)». Данное в скобках примечание не давало нам покоя: то ли экзаменующийся должен был выбрать одного из братьев, то ли он имел право в случае чего вообще отринуть этот вопрос…

Недели две, с большой от набившихся в нее мыслей головой и умалишенным видом человека, который никак не может понять, что же он потерял, я рылся в кучах учебников, конспектов и художественных книг… И что же, как вы думаете, мне попалось на экзамене по этой самой литературе? Привожу полностью:

1. «Ревизор». Новаторский характер комедии.

2. Интеллигенция и революция в прозе 20–30-х годов.

3. Поэмы А.Т. Твардовского.

И к этому нужно было идти пять лет? «Ревизора» я кусками знал наизусть. Интеллигенция вся пошла по Булгакову. А «Василия Теркина» и «За далью даль» я помнил еще со школы. Огорчение и разочарованность. Такой «гос» можно было сдать, вообще не открывая ничего…

И вот теперь нам остался один последний экзамен – педагогика и методика. Он один отделяет нас от нашего высшего образования.

– Мне приятно, что именно вы выбрали методику литературы, – сказала нам Пантелеева, когда мы пришли к ней на консультацию перед нашим последним «госом».

Мы имели право выбрать любую из методик. Все почему-то кинулись сразу на русский язык. Абсолютно все. Так, по крайней мере, показалось мне сначала. Однако когда я пришел на консультацию, то понял, что ажиотаж был поверхностным: все лучшие – здесь.

Экзамен прошел на печальной ноте конца. Я рассказал о специфике изучения лирики в школе, процитировал Макаренко о том, что «лучшее половое воспитание – это отсутствие всякого полового воспитания», вызвав полное одобрение наших педагогов, и вышел в коридор с последней в своей жизни «пятеркой»…

«Госы» кончились. Институт кончился. Пора расходиться…

76.

В субботу, 29 июня 1991 года, в 12.00 мы идем в институт в последний раз. Ощущение – как будто присутствуешь на собственных похоронах. Нам вручают дипломы.

Вообще, с вручением дипломов вышло как-то не очень хорошо. Преподавателям следовало бы понимать, что пять лет мы следили за ними глазами на лекциях и семинарах. А глаза… Через глаза смотрит в мир человеческая душа. И плохими ли мы были студентами или хорошими, но души были у нас наверняка…

На вручении дипломов нам плюнули в души. Нас пришли проводить лишь Людмила Львовна Иванова, Альберт Сергеевич Смирнов и наш декан Сергей Александрович Сомов. А где же были все остальные? Людмиле Тимофеевне было приятно, что мы выбрали методику литературы? А нам не было бы приятно, если бы она пришла проводить нас «в последний путь»? А что же наш ректор не дошел до нас? А где же…

Прощальное слово куратора Смирнова было оригинально.

– Прикипел я душой к этому курсу, – сказал Альберт Сергеевич, – но ничего, думаю, что скоро это пройдет, и я это переживу.

По актовому залу, где мы сидим нарядными кучками, проносится шорох недоумения. Наконец декан вручает нам дипломы: сначала красные. Их пять: у Кати Богомоловой, Инны Цурихиной, Оли Балакиревой, Лены Стрелковой и Светы Елфимовой. Потом синие…

– Я хочу поздравить тех, кого хочу, – встает Людмила Львовна и начинает раздавать свои «дипломы».

Те, кому она вручает на память открытки с благодарностью за отличные знания, явно польщены. Как, по сути, мало надо душе человеческой, чтобы растаять…

Мы спускаемся по лестницам к выходу. На втором этаже толпятся абитуриенты – работает приемная комиссия. Что же: время, как неоспоримо доказывают нам стрелки часов, идет по кругу, и все повторяется вновь.

Мы смотрим на младое племя грустно и мудро.

– Как там у тебя? – говорит мне Эдик на крыльце. – Славный домина, здоровый, ядреный?

И мы все вместе оглядываемся на институт. Годы прошли – мы расходимся на орбиты, которые, быть может, никогда больше не пересекутся. К этой минуте мы шли пять лет. Все, к чему идут долго, оказывается весьма грустным. Мы уходим из института навсегда…

77.

Цитата. Думаю, она могла бы сойти и за эпиграф. Но у произведения их и так уже три. Так что я решил поместить ее в конце:

«Я полагаю, что ни в каком учебном заведении образованным человеком стать нельзя. Но во всяком хорошо поставленном учебном заведении можно стать дисциплинированным человеком и приобрести навыки, которые пригодятся в будущем, когда человек вне стен учебного заведения станет образовывать сам себя».

М.А.Булгаков. Жизнь господина де Мольера.

78.

После окончания института мои однокурсники как-то очень часто стали давать интервью в газетах. Вернее, в газете. Газета называлась «Мурманский вестник». И в ней работала тогда Наташа Стасюк – тоже наша однокурсница. Что отчасти развеивает метафизический смыл наших частых появлений на страницах этого средства массовой информации.

И я стал собирать вырезки…

Инна Цурихина:

«…профессия учителя – страдательная и всегда жертвенная. Жертвуешь, как правило, личным временем, личной жизнью. Счастливых минут не прибавляют и бытовые проблемы, которые есть у всех. Но существуют разные женские типы. Мне кажется, я в большей степени создана именно для профессионального счастья, нежели для семейного…»

30 июля 1994 года.

И как это Инку поймали в середине лета? Кому вообще взбрело в голову писать об учителе летом?

Марина Долгирева:

«Я бы вернулась в школу, если бы не это государственное небрежение».

14 января 1995 года.

Мало кто из нас работает в школе. От профессии остались значки-«поплавки» с золотой, развернутой на самой интересной странице книжечкой и гербом несуществующего государства на голубом фоне. Да дипломы – билетики с корабля, на котором нас учили не тому, что нужно в жизни…

Оля Балакирева (о годах учебы):

«Мне бы хотелось вернуть это время: оно дорого мне тем, как я смотрела на жизнь. Казалось, что все по плечу, что все главное – впереди…»

5 октября 1996 года.

Мы ушли из института, и оказалось, что впереди у нас только пенсия и…

79.

Некрологи.