Оценить:
 Рейтинг: 0

Пей за наших ребят…

<< 1 2 3 4 5 >>
На страницу:
4 из 5
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

– Да вон – хоть на Пионерской. «КЗ».

– Не понял…

– «КЗ» – фабрика «Красное знамя». Носки с чулками делают… Там девок холостых много…

– А других нет? У меня что-то с чулочно-носочными не очень получается…

– И других полно… Завод «Вулкан»… Или вон туда иди… На Крестовский остров… Там есть строительное ПТУ. Я у них с ветеранами встречаюсь. Точнее, они меня по праздникам зовут… Как ветерана… Хорошие ребята. У тебя как с малярками-штукатурками получается? – Мужичок хихикнул.

– Не знаю, – сказал Жора. – Не пробовал.

Строительного училища Жора не нашёл, но встретил девушку, которая весело прыгала через лужи, размахивая портфелем. Где строительное ПТУ она не знала, так как сама училась в педагогическом – на воспитательницу детского сада. И вообще в этом парке оказалась случайно, просто прогуливала занятия в редкий для Ленинграда солнечный весенний день.

Девушка была красивая, в длинном приталенном пальто из джинсовой ткани с металлическими пуговицами, на которых было написано по кругу «Лондон-Париж-Рим». Стальные набойки высоких каблучков звонко цокали по ещё не успевшему высохнуть после затянувшейся зимы асфальту.

На бутылку, которую Жора неуверенно достал из кармана, она посмотрела с наивным удивлением, так смотрят дети на кролика, которого фокусник вынимает из своей шляпы. А когда поняла, что в ней содержится, и что новый знакомый от чистого сердца предлагаем этого выпить, громко рассмеялась. Георгию почему-то стало очень стыдно. Так бывает, когда сидишь в дружеской компании, и настало время принять выписанное доктором лекарство, а все смотрят на тебя и допытываются: ты, что, действительно больной или придуриваешься. Он повертел бутылку в руках, стараясь показать, что ему тоже не понятно, как такой необычный предмет мог оказаться у него в кармане, чем вызвал ещё большее веселье. Ему самому неожиданно тоже стало смешно. Развивая мизансцену, он походкой Чарли Чаплина подошёл к ближайшей урне и, придерживая бутылку двумя пальцами за горлышко, аккуратно опустил её в глубину жестяного ведра.

Ему было легко и весело с этой девчонкой.

Хотелось сделать что-нибудь очень хорошее, за что после возвращения на базу ребята сказали бы: «Ну ты, Георгий, даёшь… Мужик. Уважуха». Но что делать, он не знал. Они просто гуляли по городу, и он рассказывал ей всякие смешные истории из своей жизни. Как они с Андрюхой расплескали половину кухонных отходов, заправляя телегу-ракету. Как он на первой тренировке бегал от Бархатова по рингу, когда тот хотел показать ему левый хук в челюсть. Вспомнил Василия Петровича – школьного физкультурника, которого за пьянство с работы и из дома выгнала жена – директор школы. Оказалось, что он знает много смешных историй. Она весело смеялась и переспрашивала, когда что-то было не понятно.

Потом они сидели в деревянном домике на пустой детской площадке и ели пирожки с капустой из целлофанового пакета. Пирожки были холодные, и после них захотелось пить. В магазине они купили бутылку лимонада «Буратино». Лимонад был тёплый, и половина его с шипением вылись на пол, когда Жора показывал, как надо открывать пробку о край подоконника. Красивая продавщица с начёсом из обесцвеченных перекисью волос стала ругаться матом, и они убежали. В общем было весело.

Потом он проводил её домой – на Торжковскую. По дороге девушка рассказала, что живёт с мамой в однокомнатной квартире, которую родители выменяли после развода. Но с отцом продолжает дружить. У него новая жена и маленький сын. С ними она тоже дружит, и иногда даже остаётся посидеть с братиком, когда молодожёны ходят в кино или в гости.

Потом они ещё долго стояли около её дома. Уже давно стемнело, зажглись окна и уличные фонари. Мать сегодня работала во вторую смену… Домашнего телефона у девушки не было, и он обещал прислать письмо или телеграмму, когда сможет прийти в следующий раз…

Стало холодно. Лужи затянулись хрупкой ледяной плёнкой. Надо было где-то переночевать. Возвращаться на базу Жора не хотел – зачем портить хорошее настроение бесполезными разговорами с начальством. Да он и не помнил точного адреса откуда ушёл в самоход. На железнодорожный вокзал в зал ожидания идти было опасно – там всегда дежурит патруль. Магазины закрылись. И вообще в этом городе его никто не ждёт… Только где-то на Васильевском острове живёт друг, соперник и учитель – Бархатов. После дембеля приглашал к себе, попить пивка…

На Васильевском не улицы, а линии. Номер линии Жора помнил, а вот номер дома забыл. Но это было всё-таки лучше, чем ничего. Ведь можно, например, встретить Бархатова на улице или встретить ребят, которые его знают. Не такой же он большой этот остров…

Сороковой трамвай медленно тащился через весь город. Иногда на перекрёстках он останавливался, и толстая вагоновожатая, обвязанная по пояснице тёплым пуховым платком, покидала своё место и ломиком переводила стрелку. Делала она это молча с обречённой сосредоточенностью, осторожно переступая больными ногами скользкие холодные рельсы. Звякнув на стрелке, трамвай продолжал свой путь. Дома женщину ждала взрослая дочь, с которой они жили в одной комнате коммунальной квартиры на её зарплату и дочкино пособие по инвалидности.

Нужная линия отыскалась легко. Они следовали друг за другом по порядку, а их номера были написаны большими цифрами. С равномерными промежутками от стены к стене через улицу тянулись стальные тросы, по середине которых висели электрические фонари в жестяных абажурах. Они противно раскачивались и скрипели на ветру. В тех местах, куда добивал свет электрических ламп, людей видно не было. Ни самого Бархатова, ни тех, которые могли его знать, вообще никаких…

Жора сунул два пальца в рот и громко свистнул. Три года назад, в начале службы, он обучил этому мастерству своего спортивного наставника. На свист никто не откликнулся. Георгий прошёл несколько шагов вперёд и свистнул опять. Потом ещё несколько раз погромче. На ближнем окне отдёрнулась занавеска, и показалось испуганное лицо. Обыватели среднего возраста помнили ещё первые послевоенные годы и вечно голодную шпану, пугавшую разбойничьим посвистом одиноких пешеходов. А люди постарше, пережившие блокаду, могли рассказать много жутких историй о свистунах-беспризорниках, наводнивших город после революции и гражданской войны. Но Жора был слишком молод, весел и счастлив от первой любви. Он шёл по великому многострадальному городу от дома к дому и свистел во всю мощь своих не очень-то больших, но достаточно сильных лёгких.

Неожиданно на его плечо легла крепкая мужская ладонь. Уроки Бархатова, который так и не явился на зов младшего друга, не прошли даром. Жора присел, резко развернулся вправо, подпрыгнул… и, своим коронным хуком с левой, ударил нападающего снизу в подбородок. Челюстная кость хрустнула.

Дальше всё произошло очень быстро. Мужчина оказался раза в три тяжелее Жоры. А ещё он был мастером спорта по боевому самбо и подполковником милиции, который в этот поздний час возвращался с женой из театра и не мог позволить мелкому хулигану нарушать тишину на своей улице. Через секунду Жора оказался в положении мордой об асфальт, придавленный к земле коленом… Ну а потом прикатил милицейский «газик», на котором его мигом доставили к коменданту. А тот, не долго разбираясь, влепил матросу Цветкову для начала десять суток ареста и определил в легендарную «чкаловскую» камеру, чтобы остудить кипучий бунтарский дух.

За сопротивление офицеру милиции и нанесение телесных повреждений Жоре грозил реальный тюремный срок. Но подполковник оказался нормальным человеком – дело возбуждать не стал. Сам приходил на губу. Поговорили по-мужски. Назвал Георгия дураком. Тот согласился. Вроде бы дело уладилось…

Моя смена закончилась.

За час до смены всего нашего караула я вышел во двор подышать тёплым весенним воздухом. Курсант Ветров, по кличке Удав, вёл через плац команду арестантов, которых с утра отправили на каторжные работы – перебирать гнилую картошку на овощной базе. Два крайних бойца несли картонную коробку из-под болгарского плодово-ягодного вина. Овощная база оказалась не совсем обычной и к тому же плохо охраняемой. Коробка была до самого верха набита ананасами и плодами манго, предназначавшимися, вероятно, в горкомовский буфет, но тайно экспроприированными Удавом. Ананасы я ел и раньше, а вот плод манго попробовал в первый раз. Оказалось, что он похож на ароматную фасолину, и внутри у него большая белая косточка.

Открылись ворота, и на плац въехал милицейский «газик». Почти одновременно с ним из дверей гауптвахты начальник караула вывел Цветкова. Пока военный с милицейским обменивались сопроводительными бумагами, он стоял рядом со мной, смиренно опустив глаза в пол.

– Забирают, – сказал Жора вполголоса.

– Куда?

– В милицию.

– Зачем?

– Сам не понял… Говорят: на соревнования…

Я с удивлением посмотрел на него.

– Цветков, в машину, – скомандовал начальник, и Жору увезли.

Прошло несколько лет.

Курсантам старших курсов советская власть выдавала ежемесячно неплохое денежное довольствие. Некоторые женились, а не нашедшие своего счастья холостяки жили в общежитии и могли свободно перемещаться по городу.

После занятий я решил поужинать в маленькой пельменной на Чкаловском проспекте. Она удобно располагалась рядом с винным магазином.

Три мужика взяли бутылку водки и зашли в нашу дверь. Прикупили на закусь порцию пельменей с уксусом и стакан кофе с молоком, для запивки. Роль обеденного стола в пельменном заведении исполняла длинная деревянная полка, прибитая прямо к стене. Вдоль этой полки демократично, не взирая на чины и звания, рядком как строевые лошади стояли посетители, потребляя хлеб свой насущный.

Мужики были так увлечены предстоящим банкетом, что не заметили милиционера, одетого, кстати, по полной форме: в сапогах, с портупеей и пистолетом на боку. Он уже пообедал и допивал из гранёного стакана тёмно-коричневый чай, в который жуликоватая повариха перебухала соды. Вытерев носовым платком губы, он подождал, пока самый опытный из них разольёт поллитровку, точно по булькам разделяя содержимое на три равные части, и сказал:

– Ну-ка, орёлики, прекращаем безобразие, здесь вам не рюмочная. Сворачивайтесь. Сюда граждане есть приходят.

Мужики испугались и втянули головы в плечи, безнадёжно опасаясь удара карающего меча правосудия. Потом один из них, вероятно, самый смелый попытался уладить неожиданный конфликт.

– Не ругайся, командир, – сказал он. – Мы же тихо, по-культурному. С получки грех не выпить. Сейчас выпьем и уйдём. Вот и пельменьки у нас на закусь… Остывают…

Милиционер оценил обстановку и миролюбиво разрешил:

– Ладно. Но только по-быстрому у меня. Пулей.

Потом постоял ещё немного, с укоризной глядя на поднятые стаканы в загрубевших от физического труда руках и добавил:

– Пейте за наших ребят, которые не вернулись на базу.

Мужики одобрительно закивали и, не смея отказаться, выпили до дна.

Я его узнал, а он меня – нет.

Я напомнил ему про губу. Он вспомнил, но и только. Я был незначительным эпизодом на его жизненном пути. Что-то типа скамейки, на которую уставший путник присаживается отдохнуть. Кто потом вспоминает эту скамейку… Я попросил рассказать, куда его тогда увезли.

Это действительно были соревнования – соревнования по боксу между милицейскими подразделениями. Так же как на флоте, категория веса мухи была у ментов крайне дефицитной. Пользуясь случаем, нечаянно пострадавший подполковник взял напрокат у военных арестанта-боксёра, обещав командованию не возбуждать дела и не выносить скандал на уровень городского партийного руководства. Оформили временное прикомандирование военнослужащего в другое силовое ведомство по служебной необходимости. Придумали какую-то оперативную версию. И перешёл матрос Георгий Цветков, сам не ведая того, на один день в спортклуб «Динамо», а оттуда – прямо с верхней ступени пьедестала почёта – обратно, досиживать оставшийся срок к болельщикам ЦСКА. Но уже в знак уважения к победителю в более комфортной, тёплой и светлой камере.

– А телеграмму своей девушке после дембеля отправил? – спросил я.

– Необходимость отпала, – ответил он и засмеялся.
<< 1 2 3 4 5 >>
На страницу:
4 из 5