Пей за наших ребят…

Она осуждающе погрозила скрюченным пальцем, достала из банки жиденький успевший привянуть букетик:

– На держи. Девушке своей подаришь.

– Да нет у меня девушки, мама…

– Ну… Этого добра у нас тут навалом. Вон туда иди, не промахнёшься.

– А что там, мама? Бабская общага? —с надеждой спросил он.

– И она тоже, – ответила старушка.

На вытоптанном пустыре позади облупившегося трёхэтажного дома две девушки играли в бадминтон. На подоконнике открытого окна стояли чёрные магнитофонные колонки. По округе разливалась песня о моряках, которые дружно живут внутри жёлтой подводной лодки. «Хороший знак», – подумал Георгий. От частого перематывания плёнка местами потёрлась, и казалось, что звук производит не современное электронное устройство, а ржавая игла, карябающая чёрную пластинку старинного граммофона.

Девушки были некрасивые. Играть в бадминтон они не умели, да не очень-то и хотели. Матрос, неожиданно появившийся с букетом цветов, вызвал у них гораздо больший интерес, чем потрёпанный пластиковый воланчик, который нагло отказывался летать в правильном направлении.

После девяти часов вечера в женское общежитие посторонних не пускали, тем более не вполне трезвых матросов. Но, как учил Жору Цветкова мастер автобазы, – если сразу не получается, осмотрись, подумай и зайди с другой стороны.

Железные костыли, которыми пожарная лестница из последних сил цеплялась за стену, частично разболтались, а местами совсем выпали. Ржавые ступеньки пачкали руки. Хлипкая конструкция угрожающе скрипела и качалась. Где-то на уровне третьего этажа Жоре показалась, что лестница сейчас вырвет обломки верхних зубов из рыхлой штукатурки, и он, начертив по вечернему небу гигантскую дугу, рухнет в сиреневый куст – прямиком на острые пики поломанных ещё в мае месяце веток.

Но лестница держалась. Хмель из головы почти улетучился. Стало страшно.

Чтобы попасть в чердачное окошко, надо было сделать один шаг по тоненькому карнизу из трёх выступающих кирпичей. Похоже, что Жора не был первым, кто прошёл этим опасным путём к женскому сердцу. Старая кладка местами разрушилась под каблуками предшественников и грозила совсем обвалиться. Более того оказалось, что равнодушная природа обделила Георгия не только ростом, но и размахом рук. Держась левой рукой за ржавую ступеньку он с трудом мог дотянуться кончиками пальцев правой руки до деревянной рамы. Секунда ужаса, пока его тело находилось в невесомости, и запах старой штукатурки, которую он вытер своим носом, выбили из головы остатки хмеля. Правая рука крепко ухватила деревянный брусок. Пальцы ощутили трещинки старой масляной краски. Кирпичный карниз выдержал вес мухи. Из открытого окошка дунуло уютным теплом.

Когда Жора открывал дверь в комнату №36, его пальцы немного дрожали. У девчонок нашлась большая бутылка кагора и остатки жареной картошки на чугунной сковороде. Высокая Зинаида проявила чуткость и, стараясь не смущать гостя, сама срезала кухонным ножом белую полиэтиленовую пробку. Креплёное вино мягко растеклось по внутренним стенкам гранёных стаканов.

Первую подняли за знакомство. Сладенькая жидкость немного взбодрила молодого человека, и по второму разу он, на правах мужчины, разлил уже сам.

– А сейчас прошу выпить за наших ребят, которые не вернулись на базу, – произнёс Жора своё заклинание.

– И никто не посмел отказаться, – пояснил он мне серьёзным голосом.

Своей наивной упёртостью Георгий напомнил мне бедолагу Артура из книги братьев Стругацких «Пикник на обочине». «Счастье для всех даром, и пусть никто не уйдёт обиженный», – твердил тот по пути к Золотому шару, исполняющему желания. Что-то в этих фразах есть общее… Жалко, что великие писатели не повстречали в своё время Жору Цветкова, хотя, возможно, могли бы. Так как последнее его приключение (по крайней мере известное мне) произошло в Ленинграде – их родном городе.

А приключения в славном городе Таллинне закончились для Георгия бесславно, во всех смыслах этого слова. От тягот прошедшего дня, многочисленных встреч, героических боёв, переживаний и выпитого алкоголя после третьего стакана Жора, как говорится, поплыл. Последнее, что он мог припомнить, была отчаянная попытка выпить «за присутствующих здесь прекрасных дам» – по-гусарски с локтя. А первое, что он увидел поздним утром следующего дня, – была красная повязка с надписью «патруль» на рукаве армейского кителя, который тряс его за плечо. Хозяйки комнаты, вероятно, ушли уже на работу, так и не удовлетворённые позорно отрубившимся кавалером. А опытная вахтёрша позвонила в военную комендатуру по номеру, который она за долгие годы службы в женском общежитии выучила наизусть.

После возвращения с губы Жору, как он выразился, списали – перевели с подводной лодки на обычный надводный корабль. По иронии судьбы продолжать службу ему пришлось на морском охотнике – судне, предназначенном как раз для борьбы с субмаринами. Для Георгия это было равносильно удару ниже пояса.

– Там было плохо, – грустно подытожил он свой рассказ.

О событиях, которые привели матроса Цветкова в «чкаловскую» камеру гарнизонной гауптвахты на углу Садовой и Инженерной, я узнал только через четыре часа во время моей последней смены.

Командир корабля, принявший в свой экипаж нарушителя-рецидивиста, в увольнение Георгия вообще не отпускал, полностью загружая нарядами и хозработами. Редкие минуты, свободные от вахт и «драинья медяшки», Жора посвящал тренировкам. За несколько месяцев службы на корабле он здорово окреп. От кубометров съеденной каши и километров проглоченных макарон раздался вширь, потяжелел и перешёл в менее выгодную для себя весовую категорию. Соперников тут было больше, и награды доставались труднее, а то и вовсе не доставались. Жора загрустил.

Но в феврале неожиданно случился кризис. Нет, не в экономике страны. В эпоху развитого социализма кризисов в СССР не было. Кризис произошёл в личной жизни нашего героя.

На береговой базе размещалась большая матросская столовая, на тысячу посадочных мест. В наряд по кухне на сутки назначали сразу человек по тридцать. Лучшим местом считался варочный цех – поближе к еде. Худшим – овощной, примыкающий к мусорной камере. В мусорке стояли высокие железные баки для отходов, которые наполнялись картофельными очистками и объедками с тарелок. Очистки производились на месте – в овощном цеху, а объедки доставлялись в маленьких бачках кухонным подъёмником со второго этажа, где находилась посудомойка. Дежурные по мусорке переливали маленькие бачки в большие помойные баки, пустые ёмкости отправляли обратно наверх, а полные готовили к отгрузке во внешний мир.

Раз в день после обеда к заднему крыльцу столовой не торопясь подходила лошадь, запряжённая в телегу. Половинка большой цилиндрической ёмкости, разрезанная вдоль корпуса, лежала на стальной раме с автомобильными колёсами. Под толстым слоем засохших помоев в нескольких местах виднелся гладкий нержавеющий металл серебристого цвета, типа алюминия или титана. С внешней стороны телегу покрывал слой защитной краски цвета хаки – самого популярного армейского колера. Ближе к днищу на круглом боку телеги сохранилась чёрная надпись – длинная строка из букв и цифр, в которой увеличенным шрифтом выделялась комбинация «МКБР-1». Рассказывали, что это половинка первой ступени межконтинентальной баллистической ракеты, которую запустили с секретного северного полигона в сторону Камчатки. Но что-то пошло не так и ракета, изменив курс, полетела не на восток, а на запад – в Европу.

Бдительные пвошники вовремя засекли нарушителя и сбили ракету у самой границы над Балтийским морем. Вторая ступень с головной частью упала в воду, а первую взрывной волной отбросило на берег в заросли камыша. Там её ночью выловил местный крестьянин, разрезал, поставил на колёса от списанного колхозного «рафика» и стал возить отходы из матросской столовой своим свиньям. Хорошее мясо продавал на рынке, а сало выменивал у начальника столовой, мичмана Берёзкина, на лук, картошку и другие ценные продукты. Крестьянина прозвали Ракетчиком. Поговаривали, что командир базы тоже имеет свою долю от реализации объедков, но Жора в это не верил. Командир носил на кителе значок «За дальний поход», а это, по мнению Георгия, свидетельствовало о его высоких моральных качествах.

Новый кухонный наряд заступал в семнадцать часов, а лошади всё не было. Жора с напарником вытащили полные баки ближе к двери – приготовились к заправке ракеты. Ручки у баков маленькие, неудобные и скользкие от застывшего жира. Кафельная плитка на крыльце обледенела и тоже скользит. Как ни старайся – обязательно расплескаешь. А к приходу новой смены всё должно быть чисто.

Время без десяти пять, а ракета всё не едет… Придётся, видимо, новеньким самим с помоями возиться. А чтобы салагам служба мёдом не казалась, Жора залил баки под самый обрез с горочкой, как умеют делать только опытные пьяницы, наливая рюмку уважаемому гостю.

Далеко не все народные приметы и пословицы сбываются, но в этот раз одна, про то, что не надо рыть другому яму, исполнилась для Георгия ровно без трёх минут семнадцать. Именно тогда мичман Берёзкин, закончил инструктаж и припугнул молодых, что лично пройдёт по цехам и проверит. И если, не дай бог, найдёт грязь, то вы у меня, салаги, своими языками полы вылижите и портками вытрете.

Тихо шурша по мёрзлому асфальту лысыми шинами, к заднему крыльцу столовой причалила ракета…

На следующий день Жора заболел сразу двумя болезнями: классическим гриппом, с соплями и кашлем, и более экзотической для местного лазарета краснухой…

Провалявшись недели две в бреду и температуре Георгий пошёл на поправку. Чёрная полоса его биографии сменилась если не белоснежной, то достаточно светлой полосой. Серьёзная болезнь и строгая диета вернули тело боксёра-любителя к исходному состоянию – весу мухи и, как следствие, возродилась надежда на призовые места в спортивных поединках.

До заслуженного дембеля оставалось не больше двух месяцев. Командир корабля обещал за первое место на соревнованиях в Ленинграде отпустить досрочно – в порядке дембельского аккорда. И Жора его не подвёл. Непобедимый Бархатов к тому времени уже демобилизовался, а нового бойца с минимальными весовыми показателями на Балтийский флот ещё не призвали.

Александр Пушкин не любил весну. «Скучна мне оттепель; вонь, грязь – весной я болен…», – говорил он своей возлюбленной Натали, когда та звала поэта гуляться на Невский проспект. И это не удивительно: предки русского гения жили в Африке, где снега не бывает. Георгий Цветков вёл свой род от древних берендеев, которые весной просыпались от зимней спячки, лепили на Масленицу Снегурочку и прыгали через костёр. Горячая кровь шальных предков ударила в Жорину голову, и отправился он самовольно в третий раз, подобно былинному витязю, искать приключений на свою задницу.

Началось всё традиционно.

На задворках Малой Зелениной улицы, «среди заводов дымных», как поётся в старой песне, притаился винный магазинчик. Среди местных пролетариев он именовался «чипком» и был популярен тем, что вино в нём продавалось не только бутылками, но и в розлив – любыми дозами, соразмерно количеству имеющихся в кармане монет. В дымном полумраке торгового зала за стоячим мраморным столиком Жора решил отметить долгожданную победу.

Новый человек, да ещё моряк, появившийся в чипке посреди рабочего дня, привлёк внимание одинокого пожилого мужичка в чёрных войлочных ботинках на молнии и обвисшей солдатской фуражке без кокарды, от которой на околыше остался пятиконечный след.

– Угости, матросик, – попросил он с надеждой в голосе.

– А ты, отец, что пьёшь?

– Да мне всё равно. Бормотухи полстакана налей – здоровье поправить… Водки не надо. Я от водки дурею…

– Я «Агдам» возьму, будешь?

– Достойно… – согласился мужичок, снял фуражку и трясущейся ладонью пригладил жиденькие давно не мытые волосы.

Жора взял целую бутылку и два стакана. Попросил продавца, здоровенного парня с бельмом на левом глазу и золотым перстнем-печаткой, аккуратно подрезать полиэтиленовую пробку, чтобы потом можно было закрыть горлышко. Налил по половинке стакана.

Мужичок трясущейся рукой принял свою дозу, но не выпил, а внимательно посмотрел на благодетеля, ожидая тоста или напутственного слова. Жора не заставил его долго страдать.

– Пей за наших ребят, которые не ввернулись на базу, – сказал он.

И, как вы уже догадались, тот не посмел отказаться.

Великий комбинатор Остап Бендер, выпивая со Старгородским дворником, интересовался наличием в городе невест. Георгий Цветков мыслил масштабнее.

– Скажи, отец, а бабские общаги тут поблизости есть? – спросил он, наливая по второй.

– Полно.

– А где?