Дух врага

– Если охотник, чего в нашей армии делает? У нас, что теперь Охото- рабоче-крестьянская армия?

– Ну да, кому охота, тот и воюет, – со смехом подхватывал сержант.

– Он же не бельмеса не понимает, как должен воевать советский солдат, он даже кино не смотрел «Если завтра война», – продолжал Бабенко, уже больше обращаясь к капитану, – где чётко объясняется, как прославленные красные отцы-командиры поведут нас в атаку исключительно на территории противника. Убейте меня, но я не понимаю, как вообще можно воевать с таким диким, отсталым народом, как Чингис, против немца?

– Убьют, убьют, не переживай, – успокаивал товарища Дьяков, – если не немец, то свои тебя точно за такие речи к стенке поставят, как пораженца.

Барков своим молчанием поощрял злые шуточки Бабенко, так как тот говорил много из того, с чем был согласен и сам капитан, но из-за командирских полномочий помалкивал, и только если солдат переходил грань дозволенного, просто приказывал: «Отставить разговоры!».

Однако в этот раз командир не смолчал.

– Уровень развития цивилизации и современное оружие не всегда приносят победу. Если бы ты лучше учился в школе, Бабенко, то знал бы, что история знает немало примеров, когда варвары превосходили в войнах своего цивилизованного врага. Так варварские племена долго противостояли Риму, пока однажды не захватили и не разрушили Великий город, а персы, например, не смогли одолеть скифов. В войне не на жизнь, а на смерть у дикаря есть одно преимущество: он гораздо меньше цивилизованного человека ценит свою жизнь. Помяни моё слово, в том числе благодаря таким, как Чингис, мы и выиграем эту войну.

Через три дня после этого разговора Чингис имел на своём счету около двух десятков подстреленных из своей винтовки фрицев.

Да, он плохо говорил по-русски, но это было скорее его достоинство, чем недостаток, так как в тылу противника любые разговоры только во вред, в тылу врага требовалось понимать друг друга с полувзгляда, часто вместо слов использовать жесты.

Немаловажным для разведчика являлось и умение быть незаметным, слиться с окружающим ландшафтом, использовать знания о природе в своих целях. В этом умении Чингиса превзойти было невозможно. Ни один враг не мог разглядеть его на местности или услышать звуки, исходящие от его тела. Он мог в совершенстве подражать голосам птиц или животных. Незаметно подкрасться к человеку на расстоянии вытянутой руки не составляло для бывшего охотника никакой сложности.

Сразу после того, как Барков получил задание от Караваева, он первым делом взял с собой Чингиса и отправился вниз по течению Днепра для определения места пересечения реки. Когда облюбовали подходящую излучину, поднялись снова вверх на километр, так чтобы течение во время переправы снесло их в нужную точку. Там командир и оставил своего подчинённого готовить плот и отдыхать до темноты, а затем ожидать присоединения остальной группы.

Радист прибыл около восьми вечера. Это был молодой человек в очках, пышущий здоровьем и гражданской наивностью.

– Рядовой Камышев в Ваше распоряжение прибыл, – доложил он чётким бодрым голосом капитану, приложив правую руку к пилотке со звездой.

– Поздновато, – Барков, напротив, встретил пополнение хмурым и недовольным. Его горло к вечеру разболелось ещё сильнее, а голос осип.

– Виноват, товарищ капитан. Рацию получил только час назад. Чтобы проверить и настроить, понадобилось время.

Командир отметил про себя обстоятельность и предусмотрительность молодого солдата, но эти глаза, не видевшие кровавой смерти, выдавали всю его неуместность и неопытность в сложившейся ситуации.

Риск погибнуть из-за этого парня теперь увеличивался чуть ли не вдвое, а может, и больше. Но не мог же он потребовать у Караваева для своей группы опытного радиста, не раз ходившего на вражескую территорию! Откуда таких было взять? Война шла ещё только три недели.

– Ага, вот и наш ангел смерти пожаловал, – непринужденно, перебивая не по уставу, вступил в разговор Дьяков.

Они с Бабенко как раз переодевались в брюки и гимнастёрки умерших в медсанбате красноармейцев.

– Товарищ капитан, для Вас специально осколочное ранение в голову, поэтому форма, как с живого, без единой дырочки, – подмасливал командиру Бабенко, протягивая обмундирование.

В ответ Барков только с благодарностью кивнул, надо было беречь голос, чтобы проинструктировать новобранца.

– Тьфу ты! – ругался сержант на своего боевого сослуживца. – Помяни царя Давида и всю кротость его, мне опять всё пузо осколок раскурочил. Неужели других не было? Себе, небось, тоже в голову?

– На, смотри, – повернулся, оправдываясь Бабенко, – снайпер в спину, точно под левую лопатку.

Запёкшиеся кровавые пятна на зелёном сукне произвели на радиста должное впечатление. Лицо его побледнело, заметно было, как он часто сглатывает, пытаясь избавиться от приступов тошноты.

В отличие от Дьякова, Бабенко новобранец понравился: Камышев был хорош собой, а главное, в нём ещё не было убито чувство человеческой любви к ближнему. Его с головой накрывала своего рода девственность, которой давно уже были лишены все его знакомые медсёстры, заражённые будничным лицезрением искалеченной мёртвой или раненой плоти.

– А это тебе, радист, – с ласковой улыбкой протянул он комплект формы. – Автоматная очередь как на швейной машинке – по диагонали шесть пулевых отверстий.

– Зачем это? – еле вымолвил Камышев, с неприязнью забирая сложенные в стопку брюки и гимнастёрку.

– Как совсем стемнеет, переправляемся вплавь на тот берег, поэтому важно с собой иметь сухой комплект белья и форму. В тылу врага мы должны быть в полной боевой готовности, ни одна мелочь не должна помешать нам выполнить боевую задачу, – спокойно объяснил командир. – Поэтому сейчас переодеваемся в это, а свой комплект укладываем в вещмешки. Усёк?

– А почему надо обязательно надевать чужую гимнастёрку? – недоумевал новобранец. – Почему нельзя так вплавь, без одежды, сейчас, ведь, лето, тепло.

– Помяни царя Соломона и всю мудрость его, – со вздохом, качая в стороны головой, запричитал Дьяков.

– Ты как же храбрец-молодец, хочешь: в исподнем или совсем голышом? – захохотал Бабенко. – Смотри, а то раки днепровские всё хозяйство клешнями откусят, и повоевать не успеешь.

Камышев растерянно смотрел на командира.

– Это нужно для маскировки, – коротко и чётко ответил Барков.

– Есть для маскировки, – наконец-то взял себя в руки Камышев и быстро переоделся.

Дьяков и Бабенко со знанием дела смотрели в расстрелянную грудь молодого солдата.

– Как же он сразу не умер? – перекрестился сержант.

– Егорыч, фельдшер, значит, который в медсанбате, сказал: двое суток ещё промучился, – поделился важной информацией Бабенко.

– Нет, – снова закачал головой Дьяков, – я так не хочу, по мне уж лучше сразу насмерть.

– «Сразу насмерть» одними молитвами не заслужишь, – подтрунил над товарищем Бабенко.

– Много ты понимаешь, ухарь, – отмахнулся сержант, – лучше оружие лишний раз проверь.

– Оба мои пулемёта всегда наготове и бьют по врагу без промаха, товарищ сержант! – расплылся в широкой улыбки уроженец Курска. – Осечек не дают!

– Тьфу! – снова сплюнул Дьяков и взялся за трофейный карабин «Маузер».

Бабенко всегда брал с собой на задание ДП, ручной пулемёт Дягтерёва Пехотный. Барков не раз предлагал последнему заменить его на более лёгкий ППШ (пистолет-пулемёт Шпагина), который сам использовал в бою, но тщетно.

Без пулемёта в жаркой перестрелке Бабенко чувствовал себя беззащитным. Да, оружие было тяжёлым и неудобным на марше, но пару раз его огневая мощь спасла им жизни во время прорыва из окружения.

– Оружие есть? – спросил Барков у вновь прибывшего.

– Никак нет, – ответил Камышев. – Мне сказали, что оно мне не понадобится.

– С каких это пор красноармейцу на войне оружие не понадобится? – прыснул от смеха Бабенко. – Эдак мы скоро благодаря нашим отцам-командирам фашиста голыми руками душить научимся.

– Да заткнись ты, – упрекнул за крамольные речи своего приятеля Дьяков. – От твоей болтовни греха не оберёшься.

Барков снял со своего ремня кобуру с наганом и протянул её Камышеву:

– Пользоваться умеешь?