Сталинград – от поражений до победы. (Из дневника парторга)

(Из дневника И. М. Ваганова.)

…Прошло десять дней. Десять дней постоянных боёв. Круглые сутки в небе кружили немецкие самолёты, постоянные бомбёжки и обстрелы разрушали коммуникации, вызывали значительные потери среди личного состава и боевой техники. А вокруг горели города и сёла, горела донская степь.

Пропахшие порохом и степною гарью солдаты попятились. Оставили один хутор, второй, станицу, город. В один из напряжённых дней расчёт Шабалина придали лейтенанту Файзулину для прикрытия переправы на реке Чир.

– Стоять придется насмерть, – прощаясь с расчётом, сказал командир дивизиона.

– Постараемся выстоять, – как всегда спокойно ответил Шабалин.

– Насмерть! – произнёс Семенихин, когда скрылся командир дивизиона. – Легко сказать стоять насмерть. Против танка и самолёта с трехлинейкой, так и получается, смерть, а больше ничего. От нашей пукалки не ахти какая польза. – Он с недоверием посмотрел на пушку.

– Это ты о чём говоришь? – спросил Шабалин.

– О том, что с голыми руками мы против немца стоим. Вот и приходится всё отступать и отступать. Половину России так, за спасибо, Гитлеру отдали, – с болью в сердце сказал Семенихин и стал скручивать папироску.

Я стоял чуть в стороне среди солдат, которым предстояло, возможно, умереть на пологом берегу степной речушки, но дать возможность основным силам уйти от удара врага. Оказавшись невольным свидетелем такого разговора, я просто не нашёлся, как ответить. Возможно, не надеялся потому, что уж слишком от души были произнесены Семенихиным эти горькие слова.

Скрутив цигарку, Семенихин взглянул на Шабалина и сказал:

– Говорили, что мы любого врага скрутим. А что получилось? Стыд. Немец с нами, как кошка с мышонком играет.

От всего сердца произнесённые слова Семенихина говорили о том, что он, простой колхозник, тяжело переживает то горе, которое обрушилось на нас и нашу родину. Вот почему я не вмешался в разговор, мне не хотелось ещё больше отягощать горе…

Прикрывшись взводом автоматчиков и двумя станковыми пулемётами, расчёт Шабалина занял оборону на дальних подступах к переправе. С задачей любой ценой остановить врага. Не дать ему возможность в течение дня прорваться к переправе.

Расчёты пэтээровских ружей и автоматчики оседлали дорогу. Два пулемёта расположились на вершине кургана чуть в стороне от глубокой балки.

Командир группы прикрытия, лейтенант Файзулин, низкорослый, плечистый, с чёрными волосами и такими же глазами, осмотрев, как расположились солдаты, собрал младших командиров и заговорил:

– По всем данным противник должен вот-вот появиться и по всей вероятности начнет атаку с двух направлений: танками по шоссе и пехотой из балки. Наша задача: отразить натиск врага, не дать ему возможность прорваться к переправе. В целях полного уничтожения врага, приказываю: командирам пулемётных расчётов прижать пехоту противника к земле и уничтожить, командиру пушки и истребителям танков как можно ближе подпустить танки противника и бить по ним только наверняка. Бить не только из ружей и пушки, но и рвать связками гранат, жечь бутылками с самовоспламеняющейся жидкостью. Но помните: строго запрещаю палить в белый свет как в копейку. Боеприпасы беречь. Бить только в цель. Ясно?

– Ясно, товарищ командир, – ответили младшие командиры и разошлись по местам.

Атака началась именно так, как предполагал лейтенант Файзулин. Вначале из-за лесной посадки на полной скорости выскочило до десятка танков и двинулись по дороге. Вслед за истошным рёвом моторов и разрывами снарядов последовала частая автоматная трескотня – это пехота противника густой цепью высыпала из балки и бросилась к окопам автоматчиков. В этот же момент с фланга раздалась пулемётная трель. Несколько гитлеровских солдат замертво сунулись вперёд головой. Остальные залегли. Когда они попытались подняться, пулемётчики снова открыли огонь. Гитлеровцы плотнее прижались к земле, но не остановились. Прислушиваясь к гулу моторов, они ползли вперёд.

Пулемётчики били наверняка, после каждого выстрела кто-нибудь из ползущих замирал на склоне холма, но остальные двигались, подползали всё ближе и ближе… Вот уже передние вскочили и бросились на гребень возвышенности. В это время раздаётся оглушительный взрыв. Передний танк вздрогнул, остановился и вспыхнул. Потом завертелся на одной гусенице второй, столб чёрного дыма показался на третьем. Атака захлебнулась.

До вечера отбили ещё четыре попытки гитлеровцев пробиться к переправе. Враг нёс большие потери, но и у защитников силы слабели. К концу дня замолчали оба пулемёта, из пяти противотанковых ружей осталось одно. Опустели многие окопы автоматчиков. Худо пришлось бы защитникам высотки, если бы солнце не склонилось над холмами.

Как только по степи пробежали длинные тени, а в балках стали сгущаться сумерки, гитлеровцы прекратили огонь. В степи вдруг стало тихо и безлюдно. Лейтенант Файзулин снял пилотку, вытер ей потное лицо и сказал:

– Выстояли, не отступили.

Шабалин внимательно посмотрел на его по-юношески улыбчатое лицо, чёрный пушок над верхней губой и пробасил:

– Да, жаркий был сегодня денёк.

Глава 5

Ресурсы фашистской Германии и её сателлитов всё ещё были колоссальны. Враг настойчиво рвался к победе и пытался перехватить инициативу. В конце июня началось продвижение немецких войск (свыше миллиона солдат) по направлению к Волге. Нависла угроза над Сталинградом.

В июле 1942 года был сформирован Сталинградский фронт под командованием маршала Советского Союза С. К. Тимошенко (вскоре его сменил генерал-лейтенант В. Н. Гордов): в него включили 62-ю армию (командующий генерал-майор В. Я. Колпакчи), 63-ю армию (командующий генерал-лейтенант В. И. Кузнецов), 64-ю армию (командующий генерал-лейтенант В. И. Чуйков) и 21-ю армию (командующий генерал-майор А. И. Данилов). Также ему были приданы 1-я и 4-я танковые армии, уцелевшие части 28-й, 38-й, 57-й армий. В подчинение командования Сталинградского фронта находилась Волжская военная флотилия. 14 июля решением Политбюро ЦК ВКП (б) в Сталинградской области было объявлено военное положение. Спешно формировались отряды народного ополчения. Прибывали воинские части из других областей. Все понимали, что под Сталинградом опять, как и год назад под Москвой, решается судьба России. 17 июля линия обороны Сталинградского фронта проходила от Павловска-на-Дону и далее по левому берегу Дона до Серафимовича через Клетскую и Суровикино вплоть до Верхне-Курмоярской.

После ожесточённых боёв противник был остановлен на правом берегу Дона.

Но уже 31 июля противник начал наступление с юга – в районе Котельниковского. В результате своевременного выдвижения из резерва 57-й армии на рубеж Абганерово—Райгород 4-я танковая армия противника, действующая вместе с 6-й армией в этом направлении, понесла большие потери и 10 августа на рубеже река Аксай—Абганерово перешла к обороне.

5 августа Сталинградский фронт (протяжённость которого возросла до 800 км) был разделён на два фронта – Сталинградский (в него входили 63-я, 21-я, 62-я армии, 4-я танковая армия, 16-я воздушная армия) и Юго-Восточный (57-я, 51-я, 64-я, 1-я гвардейская армии и 8-я воздушная армия). Командующим Сталинградским фронтом оставался генерал-лейтенант В. Н. Гордов, командующим Юго-Восточным фронтом был назначен генерал-полковник А. И. Ерёменко.

Действия войск под Сталинградом с 12 августа взял под свой контроль начальник Генерального штаба генерал-полковник А. М. Василевский.

19 августа силами 6-й и 4-й танковой армии немцы начали очередное наступление на Сталинград. Мощной группе немецких войск удалось прорвать оборону севернее Калача и 23 августа выйти к Волге севернее Сталинграда. 62-я армия была отрезана от Сталинградского фронта и её передали в состав Юго-Восточного фронта.

23 и 24 августа началась ожесточённая и широкомасштабная бомбардировка Сталинграда.

Утром 24 августа немецкие войска силами (частично) 14-го танкового корпуса начали наступление в направлении Тракторного завода.

В противовес этому удару началось наступление войск Сталинградского фронта с севера, что отвлекло значительные силы противника, и порыв его наступления на Сталинград был значительно ослаблен.

Глава 6

24 августа 1942 года. (Из дневника И. М. Ваганова)

В народе говорят: наука – любознательна, невежество – любопытно. Так получилось и со мной – я уподобился невежде. Уточнив обстановку в артдивизионе, решаю заглянуть в расчёт Шабалина. Иду по размытому вешними водами овражку и совсем неожиданно натыкаюсь на видавшую виды шабалинскую пушку, замаскированную пожухлой травой и бурьяном. Солдаты молча сидели на дне овражка, присел к ним и я. И сразу во всём теле почувствовал усталость. А через две-три минуты стал клевать носом.

– Товарищ парторг, – обратился ко мне Шабалин, – Возьмите вот палатку и прилягте.

Поблагодарив Шабалина, беру палатку, удобно устраиваюсь и закрываю глаза. Тихо. Наступила вторая ночь обороны Сталинграда. Несколько минут молча сидят солдаты. Потом кто-то пошевелился, кашлянул, с присвистом плюнул. И громко засопел носом. Пошевелился и рядом со мной сидящий Дементьев.

– Кажется, кончился наш драп-марш, – сказал Шабалин.

– Да уж хватит фрицам пятки показывать, – решительно сказал первый номер расчёта тоболяк Тюменцев. Он медленно повернул голову в сторону Волги, над которой, прочерчивая ночную тьму, метались лучи мощных прожекторов и задумался.

– А что, братва, ведь верно, пора фрицу сказать «баста». Куда ещё дальше-то драпать? Может за Волгу прыгнуть, а там что – Тобол, а за Тоболом Иртыш. Что о нас земляки скажут, когда мы на Тоболе или Иртыше остановимся, – заговорил Дементьев, – Тюменцев-то, того, прав. Влетит нам от стариков, если мы фрица за Волгу пустим, а бабы шайками нас забросают. Так что я лично за то, чтобы фрицам дать по кумполу.

– Чудак ты, как я погляжу. Я что, по-твоему, за отступление? Нет, братишечки, – И мне показалось, что Шабалин нахмурился, так как умел хмуриться только он, – Хватит, дальше не пойдём.

– Значит, каюк, как говорит лейтенант Файзулин, дальше не отступаем, – не то подтверждая сказанное Шабалиным, не то спрашивая, произнёс Дементьев.

Я поднялся и сел рядом с Дементьевым. Напротив меня сидел Тюменцев. Поблескивая глазами, он покачал головой и тяжело вздохнул.

– Да уж что говорить, осточертело отступление, – произнес Тюменцев и стал скручивать козью ножку. Он медленно шевелил огрубевшими пальцами, низко опустив голову. Солдаты внимательно смотрели на него. Вот он чиркнул спичку, затянулся, выпустил клубы едкого табачного дыма, посмотрел на цыгарку: ему так и хотелось ещё раз затянуться, но он пересилил себя и пустил её по кругу…

На степь опускались сумерки. Кончился ещё один августовский день 1942 года. Усталые, измученные, обросшие щетиной, грязные, пропахшие солёным потом, порохом и запахом гари, солдаты сидели в самых разнообразных позах, погруженные в невесёлые думы. Казалось, что тяжесть мыслей клонит их головы вниз, а с языка вот-вот сорвётся: так вот она какая, война! Сколько ещё в ней неразгаданных тайн, а черновой, будничной работы для каждого солдата – непочатый край. Но это продолжалось недолго. Когда дошла очередь до Шабалина, он, как и все, затянулся, выпустил кольца сизого табачного дыма и, как только они рассеялись, встал и совсем не по-командирски, обратился к солдатам:

– Вот что, други-товарищи, отдохнули малость и за это надо спасибо сказать. А сейчас пошли огневую готовить.

Солдаты бесшумно поднялись. Качнулся ствол пушки, прошуршала пожухлая трава, и расчёт, и автомашина с прицепленной пушкой потонули в сумраке ночи.