Горький май 42-го. Разгром Крымского фронта. Харьковский котёл

МАЛЕНКОВ. Этот полк от какой дивизии?

МЕХЛИС. Я сказал относительно полка 138-й горнострелковой дивизии. Перегруппировка по фронту потребует двое суток.

МАЛЕНКОВ. Когда ожидаешь прибытия 320, 276 и 271-й стрелковых дивизий?

МЕХЛИС. Первый эшелон 320 сд должен выступит сегодня. В укомплектовании этих трёх дивизий были трудности. Я потребовал укомплектовать их русским составом, а они были созданы…[5 - В этом месте в самом документе имеется пропуск. Но догадаться, о чём говорится, нетрудно: дивизии были укомплектованы «кавказцами».]

МАЛЕНКОВ. Когда ожидаешь их прибытия?

МЕХЛИС. Если дивизии бесперебойно будут обеспечены вагонами, то перевозка их в Новороссийск займёт 9-10 дней. По мере прихода эшелонов, они будут перебрасываться в Керчь и далее, но перевозка морским транспортом срок может удлинить до 12-13 дней, считая с момента выхода из СКВО. Всё.

МАЛЕНКОВ. В ваших планах учитываются именно эти сроки?

МЕХЛИС. Нет. Эти дивизии в оперативных расчётах прямо не учитываются, а мы их рассматриваем как оперативный резерв для решения задач в ходе операции.

МАЛЕНКОВ. Тов. Сталин сказал, чтоб 25 готовность была обязательно. У меня всё.

МЕХЛИС. Будет исполнено. До свидания.

МАЛЕНКОВ. До свидания. Желаю тебе успеха» [32; 102-103].

Итак, из документа видны сложности сосредоточения войск Крымфронта: ряд артполков без амуниции и передков, батареи 120-мм миномётов без прицелов, 138 гсд, на которую расчёт делали ещё в наступательном плане от 25 января 1942 года, по состоянию на 20 февраля находится на Керченском полуострове в неполном составе (без одного полка), «знаменитые» 271, 276 и 320-я сд, разрешение на переброску которых на Крымфронт получено ещё 2 февраля (а переброска должна была начаться с 7-го числа), к 20 февраля ещё даже не отправлялись из СКВО, погодные условия и дороги Керченского полуострова крайне затрудняют передвижение войск и их снабжение, в результате чего даже ударную группировку для наступления создать – проблема.

Показывает документ и твёрдую позицию Мехлиса в отношении подготовки наступления, его серьёзное отношение к этому. Видно, что представитель Ставки ВГК вовсе не уповал на «мощь коммунистической идеологии» и не «страдал» «шапкозакидательскими» настроениями. Понимая суть проблем фронта, Лев Захарович очень тщательно готовил наступательную операцию. И даже просьба-вопрос ссылавшегося на Сталина Маленкова о более раннем, чем 25 февраля, сроке готовности фронта к выполнению задачи натолкнулась на решительное «невозможно» Мехлиса.

Пока готовился к наступлению Крымский фронт, немцы тоже времени зря не теряли, совершенствуя свою оборону. К 27 февраля 1942 года, дате начала советского наступления, немецкие войска в Крыму были усилены двумя румынскими пехотными дивизиями – 10-й и 18-й. 10-я была использована Манштейном для охраны западного побережья Крыма, особенно в районе Евпатории, а 18-я переброшена на позиции немцев на Парпачском перешейке, где заняла северный их участок.

«Мы рассчитывали,– пишет в своих «Утерянных победах» Манштейн, – что, упираясь флангом в Азовское море, она сможет удержать свою позицию, тем более что болотистая местность перед её фронтом делала маловероятным использование противником крупных сил» [19; 256].

Характерно, что, несмотря на всю серьёзность положения 11-й армии на Крымском полуострове, собственно германских войск для её усиления командование вермахта послать не смогло – положение на других участках советско-германского фронта не позволяло это сделать.

Таким образом, к 27 февраля немецкая группировка на Парпачском перешейке состояла из четырёх пехотных дивизий – 170, 132-й (входили в состав ХХХ армейского корпуса), 46, 18-й румынской (входили в состав ХLII армейского корпуса), 213-го усиленного пехотного полка (который сам Манштейн оценивает в ? дивизии), 4-й румынской горной бригады и 8-й румынской кавалерийской бригады. Танков немцы не имели вообще. Однако в их распоряжении имелись дивизионы штурмовых орудий. О конкретном количестве «самоходок» у немцев к 27 февраля нам ничего не известно. Действия немцев поддерживали около сотни самолётов и не менее 300 орудий и миномётов [11; 238], [19; 256], [25; 26].

В состав 51-й советской армии, выполнявшей при наступлении главную задачу, входило три стрелковых дивизии (224, 390 и 396-я), две горнострелковых дивизии (302 и 138-я), две стрелковых бригады (12-я и 83-я морской пехоты), три танковых бригады (39, 40 и 55-я), один отдельный танковый батальон (229-й). Количество танков в бригадах по состоянию на 27 февраля 1942 года было следующим:

39 тбр – 45 танков (10 КВ, 10 Т-34, 25 Т-60);

40 тбр – 45 танков (10 КВ, 10 Т-34, 25 Т-60);

55 тбр – 93 танка (66 Т-26, 27 ХТ).

Итого в бригадах – 183 танка.

В 229-м отдельном танковом батальоне было 16 танков КВ [11; 237], [25; 32-33].

Общее количество танков в 51-й армии – 199 машин. Причём, обратим внимание на качественный состав – около 50% (96 из 199) составляют танки новых моделей (Т-34, КВ и Т-60).

Наступление армии поддерживалось 190 орудиями [32; 499].

44-я армия включала три стрелковых дивизии (157, 404 и 398-ю), одну горнострелковую дивизию (63-ю). Действия армии поддерживали 36 танков Т-26 (124-й и 126-й отдельные танковые батальоны), 92 орудия и дивизион «катюш» [32; 493, 499].

Находившаяся во втором эшелоне 47-я армия состояла из одной стрелковой дивизии (400-й), одной горнострелковой дивизии (77-й), одной стрелковой бригады (143-й), так называемой группы Шаповалова (56-й мотострелковый полк, 13-й мотоциклетный полк, 24-й танковый полк), одной танковой бригады (56-й) и одной кавалерийской дивизии (72-й) [32; 499].

Танковые формирования армии насчитывали:

24-й танковый полк – 46 танков (все Т-26);

56-я танковая бригада – 93 танка (66 Т-26 и 27 ХТ) [11; 237], [25; 33].

Всего – 139 танков.

Таким образом, общий танковый потенциал войск Крымского фронта составлял 374 боевые машины, из которых 96 (около 25%) были новых моделей (Т-34, КВ и Т-60). Правда, все новые танки находились в танковых формированиях 51-й армии, на которую в предстоящем наступлении возлагалась основная задача.

Авиационные силы фронта насчитывали 103 бомбардировщика и 126 истребителей. Всего – 229 самолётов [32; 499].

Если сравнивать силы советской и германской сторон, то видно значительное превосходство первой: абсолютное превосходство в танках, более чем двукратное в боевых самолётах, более чем двукратное в количестве расчётных дивизий (5,5 немецко-румынских против 14 советских) и только в орудиях и миномётах приблизительный паритет. Казалось бы, у Крымского фронта были все шансы на успех в предстоящем наступлении.

Наступление началось 27 февраля 1942 года.

На направлении главного удара (полоса наступления 51-й армии) удалось достичь ширины фронта атаки в 5 км на соединение и плотности 34 танка на 1 км. Советские войска двигались тремя эшелонами. Танковым бригадам и 229-му отдельному танковому батальону придали по роте сапёров, которые предполагалось везти за танками на специальных волокушах (металлических или деревянных), но в связи с размоканием грунта от волокуш пришлось отказаться и посадить сапёров на танки первого эшелона с задачей разминировать проходы для техники и личного состава советских войск. Несмотря на все эти мероприятия, 7 танков подорвались на минах [25; 34]. Во втором эшелоне двигались танки, буксирующие противотанковые пушки. На броню этих машин были посажены десантники-автоматчики. Танки командования двигались впереди второго эшелона. В третьем эшелоне шли пехотные соединения [25; 34].

Но столь тщательно подготавливаемое советское наступление потерпело неудачу. Причин тому было несколько.

Во-первых, узкий Парпачский перешеек благоприятствовал оборонительным действиям немцев. Возможности манёвра, обходов и охватов были крайне ограничены. На сравнительно нешироком обороняемом фронте немцы могли создать за более чем месячный срок прочную оборону, насыщенную противотанковыми средствами, которую приходилось брать в лоб, ибо фланги немецких позиций упирались в Чёрное и Азовское моря.

Во-вторых, надо прямо сказать, что командование Крымского фронта, как и всё командование Красной Армии, не имело должного опыта по взламыванию прочной, эшелонированной обороны противника. Этот недостаток не могло компенсировать наше танковое превосходство.

И, наконец, в-третьих. Буквально в начале наступления вновь испортилась погода. Пошёл сильный дождь, вследствие чего размокли и раскисли дороги, местность же вокруг дорог стала и вовсе непроходимой. Не только снабжение наступающих войск прекратилось, но и танки не могли двигаться. Кроме того, советская авиация из-за нелётной погоды не смогла поддержать наше наступление.

В первый день наступления 51-й армии удалось продвинуться на 1,5-2 км, сбив с позиций 18-ю румынскую пехотную дивизию. Манштейну пришлось «латать» эту дыру, перебрасывая сюда всё, что только возможно. Вот как он сам описывает это в своих мемуарах:

«Немецкие дивизии сумели отбить атаки противника, но 18 румынская пд не устояла. При этом мы потеряли и 2 немецких артиллерийских дивизиона, действовавших в её полосе. Нам не оставалось ничего другого, как бросить в бой наш резерв, 213 пп, и снять с южного фланга этого фронта штаб 170 пд и 105 пп, чтобы ликвидировать прорыв противника на севере. Однако эти части со своим тяжёлым вооружением настолько медленно продвигались из-за глубокой грязи, что противнику удалось прорваться на запад до Киета, чем он практически обеспечил себе возможность выйти через Парпачский перешеек на север. Румынская дивизия была выведена из боя.

Тяжёлые бои продолжались с неослабевающим напряжением… до 3 марта. Но потом наступила пауза, вызванная утомлением обеих сторон. На парпачском участке всё же удалось преградить путь прорвавшемуся на север противнику, используя преимущества болотистой местности. Противник был настолько потеснён, что удалось опять создать сплошной фронт, хотя и отклонявшийся на севере дугой далеко на запад» [19; 256-257].

Действительно, достигнутые в первый день советскими войсками успехи были в значительной степени утрачены. В частности, противник 28 февраля отбил населённый пункт Кой-Асан, бывший его главным узлом обороны. Все попытки советской стороны вновь занять Кой-Асан в последующие дни потерпели неудачу. Однако на севере линия фронта всё-таки довольно сильно стала вдаваться в немецкую сторону – так и не ликвидированные Манштейном последствия отступления румын.

Яркую картину того, что представляло из себя наступление 27 февраля – 2 марта, рисуют свидетельства двух человек, его непосредственных участников.

Первый из них – Иван Степанович Началов, бывший в ту пору бойцом 826-го стрелкового полка 398-й стрелковой дивизии, входившей в 44-ю армию. Он рассказывает, что с утра в день наступления светило солнце, степь за несколько дней до того подсохла. Войска пошли в половине восьмого. Причём, как вспоминает И.С. Началов, никакой артподготовки на их участке не было: «Я вообще не слышал ни одного орудийного выстрела, не видел ни одного нашего самолёта» [35; 1]. В атаке войска сопровождал всего один танк. К полудню начался проливной дождь. И танк вскоре «забуксовал». Рота И.С. Началова попала под шквальный огонь противника. Пулемётное отделение, где он служил, под гибельным огнём проскочило в «мёртвое» пространство. Туда же прорвался и остальной взвод, но сил взять позиции врага не было. Залегли, кто где, в грязи. С наступлением темноты вернулись на свои позиции. От роты в живых осталось шестеро, да ещё чуть позже приползли несколько раненых [35; 1-2].

Второй – писатель и военный корреспондент Константин Михайлович Симонов. В его фронтовых дневниках сохранились записи о посещении в дни наступления 27 февраля – 2 марта 1942 года 51-й армии генерала Львова, т.е. армии, наносившей главный удар. Приведём некоторые из них:

«Дальнейшее, виденное на протяжении всего этого дня, говорило о том, что наступление явно не удаётся, и Львов, как мне казалось, прекрасно понимал это сам.

Всё вязло в грязи, танки не шли, пушки застряли где-то сзади, машины тоже, снаряды подносили на руках. Людей на передовой было бессмысленно много. Ни раньше, ни позже я не видел такого большого количества людей, убитых не в бою, не в атаке, а при систематических артналётах. На каждом десятке метров обязательно находился подвергшийся этой опасности человек. Люди топтались и не знали, что делать. Кругом не было ни окопов, ни щелей – ничего. Всё происходило на голом, грязном, абсолютно открытом со всех сторон поле. Трупы утопали в грязи, и смерть здесь, на этом поле, почему-то казалась особенно ужасной» [34; 64].

«Части дивизии наступали. Справа виднелись лиманы Азовского моря. Впереди был виден узкий язык какой-то воды – не то лимана, не то речки. Наступающие цепи переходили сейчас эту речку или лиман вброд, поднимались на ту сторону по отлогой возвышенности, на гребне которой были румыны, Отсюда, с холма, с наблюдательного пункта было хорошо видно, как в одних местах атакующие толпились гуще, в других растягивались в редкую цепочку, как они шли вперёд в одном месте медленнее, в другом быстрее, как рвались кругом мины, и люди то залегали, то вновь вставали и шли.