Горький май 42-го. Разгром Крымского фронта. Харьковский котёл

Через наши головы били наши пушки. Немцы и румыны тоже били из орудий. Несмотря на то, что там впереди в каких-то местах ещё продолжалась продвижение вперёд, во всём вместе взятом, в воздухе ощущалось потеря надежды на успех. И чувствовалось это даже в тех приказаниях и нагоняях, которые давал Львов, какими бы они суровыми ни казались.

С правого фланга поехали на левый. По дороге снова увидели танки, застрявшие в грязи и двигавшиеся со скоростью не больше километра в час и поэтому заведомо безнадёжно не поспевавшие в эту распутицу за пехотой, оказавшиеся сегодня уже не в состоянии помочь ей, но продолжавшие двигаться вперёд в силу приказа» [34; 65].

«Повторялась почти в тех же самых подробностях позавчерашняя поездка со Львовым. Сначала мы ехали мимо застрявших в грязи машин, которые засосало за сутки ещё глубже в землю, мимо завязших в грязи тракторов и танков, мимо минного поля с трупами… Дорога вела нас в ту же, что и вчера, дивизию…

…Кстати сказать, открывшаяся с холма картина была та же самая, что и вчера. Это больше всего и поразило меня своей безрадостностью. Так же виднелся впереди переходивший в речку лиман, так же через этот лиман на лежавшую за ним высоту шла пехота, не выполнившая вчера поставленной перед ней задачи и пытавшаяся сделать то, что не вышло вчера» [34; 70-71].

«Командир бригады Петрунин, обросший, с трёхдневной щетиною, в помятой каске, в ватнике, перепоясанном обтрёпанными ремнями, весь заляпанный грязью, потный, потому что он только что прошагал по грязи из батальона, который водил в атаку – неудачную, как и всё, что происходило в этот день, – показался мне хорошим командиром, влипшим в неудачное дело.

Он был очень расстроен и, не стесняясь присутствием начальства, ругался и сетовал, со слезами в голосе говорил о том, что всего два дня назад у него была бригада, а теперь только остатки от неё и ему обидно, что пришлось положить столько людей, чтобы продвинуться всего на каких-то паршивых три километра. Он уже имел приказ согласно ранее намеченному плану атаковать ещё раз лежавшее впереди селение, предполагалось, что его можно будет с ходу захватить в лоб, потому что наши танки к этому времени уже обойдут его с двух сторон. И танки – мы их видели по дороге – действительно уже начинали выползать недалеко отсюда на равнину, но двигались они по грязи так медленно, что было абсолютно ясно – до темноты они никак не поспеют обойти это селение, которое должна атаковать бригада Петрунина.

А между тем Петрунину нужно было начинать новую атаку…

Мы долго стояли и смотрели, как двигаются танки. Было ясно, что из этого ничего не выйдет, что они не успеют… Но они не могли пойти быстрее и не шли, и ничего не улаживалось. И когда настало назначенное время, Петрунин, с остервенением махнув рукой, дал по телефону приказание своему батальону атаковать это селение одному, без танков. А ещё через сорок минут, как и следовало ожидать, атака захлебнулась» [34; 73-74].

От себя добавим, что нетрудно представить себе и судьбу танков, которые, выйдя, наконец, на исходные позиции, будучи абсолютно неманевренны и лишены всякой поддержки пехоты, начнут атаку селения. Немцы и румыны просто-напросто устроят их методичный отстрел из всех противотанковых средств (орудия, противотанковые ружья).

Любопытны свидетельства К.М. Симонова о действиях немецкой авиации:

«День был не только дождливый, но и туманный. Туман висел, казалось, всего в ста метрах над головой… Погода была нелётная, но немцы на этот раз с погодой, очевидно, решили не считаться и всё-таки летали. В первый и пока единственный раз за всю войну я видел эту необычную, непохожую на другие бомбёжку. Облака и туман висели над полем. При этом продолжал идти дождь. Но немецкие «юнкерсы», как большие рыбы, выныривали из тумана почти на бреющем, били из пулемётов и, сориентировавшись, снова исчезнув в тумане, уже оттуда, откуда-то сверху, невидимые, сбрасывали бомбы. Должно быть, они делали так потому, что вырывались из тумана слишком низко, бомбить с этой высоты было бы опасно для них самих» [34; 65].

«Львов провёл здесь полчаса, разговаривая с командиром дивизии и с командирами артиллерийских полков. Сзади, несмотря на темноту, «юнкерсы» продолжали сбрасывать бомбы через облака» [34; 66].

«Только день был хотя и дождливый, но не такой туманный, как вчера, и немцы, пользуясь лучшей погодой, систематически бомбили дороги.

…Девятка «юнкерсов», вываливаясь из гораздо более высоко, чем вчера, стоявших облаков, в несколько заходов бомбила всё кругом…» [34; 70].

«Утром следующего дня наши зенитки подбили над самым Ленинским немецкий «юнкерс» (в посёлке Ленинском размещался штаб Крымского фронта – И.Д.)…

Во второй половине дня мы с нашим корреспондентом по Крымскому фронту Бейлинсоном влезли на попутный грузовик и поехали в Керчь. Уже подъезжали к ней, когда начался воздушный налёт: рвались бомбы, со всех сторон лупила наша зенитная артиллерия, в воздухе перекрещивались пулемётные трассы… Всю дорогу до Керчи сыпал снег пополам с дождём…» [34; 75].

Обратите внимание, в каких условиях действует немецкая авиация: дождь, снег, туман. Но она действует. И как ни старались мы, но не смогли найти у К.М. Симонова хотя бы пару слов о действиях нашей авиации. В лучшем случае, немецким самолётам противодействуют наши зенитчики, но ни разу наши авиаторы.

Читатель должен нас извинить за столь пространное цитирование известного советского писателя. На наш взгляд, в приведённых описаниях хорошо видны все причины неудачи наступления Крымского фронта 27 февраля – 2 марта 1942 года: тут и прочная оборона немцев, и неповоротливость советского командования, которое ещё не научилось взламывать прочную оборону противника и не проявило никакой реакции на изменения, внесённые в условия наступления погодой, и сама эта погода («Наступление Крымского фронта буквально утонуло в грязи», – пишет современный историк А. Исаев [11; 241]), и господство в воздухе немецкой авиации.

И, отчасти забегая вперёд, всё же ещё раз предоставим слово Константину Симонову. Этими словами писатель и фронтовой корреспондент подтверждает нашу мысль, что истоки майской катастрофы Крымского фронта проявились значительно ранее, их было видно уже в ходе февральско-мартовского наступления фронта:

«Катастрофа произошла через два месяца после того, как я уехал отсюда, из Керчи. И теперь, после неё, задним числом, мне можно и не поверить, но тогда, когда я возвратился из армии сначала в Керчь, а потом в Москву после зрелища бездарно и бессмысленно напиханных вплотную к передовой войск и после связанной со всем эти бестолковщины, которую я видел во время нашего неудачного наступления, у меня возникло тяжёлое предчувствие, что здесь может случиться что-то очень плохое.

Войск было повсюду вблизи передовой так много, что само их количество как-то ослабляло чувство бдительности. Никто не укреплялся, никто не рыл окопов. Не только на передовой, на линии фронта, но и в тылу ничего не предпринималось на случай возможных активных действий противника.

Здесь, на Крымском фронте, тогда, в феврале, был в ходу лозунг: «Всех вперёд, вперёд и вперёд!» Могло показаться, что доблесть заключается только в том, чтобы все топтались как можно ближе к фронту, к передовой, чтобы, не дай бог, какие-нибудь части не оказались в тылу, чтобы, не дай бог, кто-нибудь не оказался вне пределов артиллерийского обстрела противника… Какая-то непонятная и страшная мания, с которой мне не приходилось сталкиваться ни до, ни после.

А как только вы отъезжали на десять километров в тыл, вам уже не попадалось на глаза ничего – ни войск, ни узлов противотанковой обороны, ни окопов, ни артиллерийских позиций.

От фронта до Керчи тянулось почти пустое пространство. Даже на линии знаменитых Акмонайских позиций не было вырыто ни одного нового окопа, а старые, остававшиеся от прежней обороны, были изуродованы…

Нет, я не лгу, говоря, что тяжёлые предчувствия у меня возникали в душе уже тогда, в феврале и марте» [34; 79-80].

Ко 2 марта советские войска были очень сильно вымотаны. У нас нет данных о численности людских потерь конкретно в наступлении 27 февраля – 2 марта 1942 года, но, безусловно, они были значительны. Зато известно, что было потеряно 113 танков – это свыше 30% танкового потенциала фронта. Теперь в его танковых соединениях и частях насчитывалось:

39-я танковая бригада – 19 танков (2 КВ, 6 Т-34 и 11 Т-60) (потери – 26 машин).

40-я танковая бригада – 30 танков (2 КВ, 7 Т-34 и 21 Т-60) (потери – 15 машин).

55-я танковая бригада – 53 танка Т-26 (потери – 40 машин).

229-й отдельный танковый батальон – 4 танка КВ (потери – 12 машин) [11; 239], [25; 35-36].

И даже входившие в армию второго эшелона, 47-ю, 24-й танковый полк и 56-я танковая бригада понесли потери (видимо, от воздушных бомбардировок). Ко 2 марта в них насчитывалось:

24-й танковый полк – 29 танков Т-26 (потери – 17 машин).

56-я танковая бригада – 90 танков Т-26 и ХТ (потери – 3 машины) [11; 239], [25; 35-36].

2 марта генерал Д.Т. Козлов принял решение приостановить наступление. В своём донесении № 151/ОП, посланном в Ставку ВГК в этот день, он, в частности, докладывал:

«…6. Состояние дорог: в течение дня 2.3. 1942 г. моросящий дождь, дорога и почва раскисли, непроходимы для всех видов транспорта, артиллерии и танков.

7. Решил, вследствие непроходимости дорог, невозможности действовать танками и пехотой вне дорог, временно закрепиться на достигнутых рубежах, в готовности по установлении проходимости почвы перейти в решительное наступление» [32; 503].

3 марта (в 03 часа 20 минут) Ставка ВГК утвердила решение Д.Т. Козлова о приостановлении наступления (директива № 170131). При этом указывалось, что «при малейшем изменении в благоприятную сторону условий погоды и состояния грунта немедленно, со всей энергией, не ожидая особых указаний» необходимо возобновить выполнение поставленной фронту задачи [32; 116].

Однако ещё до выхода директивы Ставки, утверждающей решение генерала Д.Т. Козлова, состоялись переговоры по прямому проводу между Д.Т. Козловым и А.М. Василевским. В ходе этих переговоров командующий Крымфронтом озвучил причины неудачи наступления войск фронта, главной из которых была названа погода (с чем, в принципе, трудно не согласиться). А.М. Василевский указал и ещё на две причины:

«Тов. Сталин приказал мне передать Вам, что, по его мнению, основной причиной неуспеха в наступлении армий фронта является неумелое использование в армиях средств усиления, а именно: РСов, миномётов, артиллерии, танков и авиации» [32; 115].

Сам А.М. Василевский поставил под сомнение тактику лобовых ударов по немецким узлам сопротивления, которая применялась в ходе наступления Крымского фронта [32; 115].

Д.Т. Козлов согласился с обоими замечаниями [32; 115].

Высказанная А.М. Василевским мысль о нанесении основного удара в обход опорных пунктов немцев Кой-Асан и Корпеч легла в основу следующего плана наступательной операции Крымского фронта. Он был представлен в Ставку уже 4 марта 1942 года (доклад № 571/ОП).

«Идея операции: ударом двух армий, эшелонированных в глубину, в направлении Тулумчак, Аппак-Джанкой, Шейх-Эли, Стар[ый] Крым, – говорилось в докладе, – обойти систему инженерных сооружений с севера и во взаимодействии с армией, наступающей в направлении Кой-Асан русск[ий], отм. 56,5, гора Орта-Егет, разгромить феодосийскую группировку противника и выйти на фронт р. Мокр[ый] Индол» [32; 504].

Как и в предыдущем плане, основной удар наносила 51-я армия. Именно она обходила «систему инженерных сооружений с севера». Вспомогательный удар на Кой-Асан наносила 44-я армия. 47-я армия, составляя второй эшелон, обеспечивая оборону Ак-Монайских позиций в случае контратак противника, при успешном развитии наступления усиливала удар 51-й армии и в то же время выбрасывала подвижную группу в район Киета для полного уничтожения отходящих от Феодосии частей противника [32; 504-505].

План предполагал усиление 44-й армии: ей должна была быть передана одна стрелковая дивизия и 229-й танковый батальон из 51-й армии и 24-й танковый полк из 47-й армии [32; 504].

5 марта Ставка ВГК утвердила предложенный план с рядом поправок (директива № 170133). Прежде всего, передача стрелковой дивизии и танкового батальона из 51-й в 44-ю армию отменялись [32; 117-118].

Далее. 44-я армия должна была наносить свой главный удар «не в лоб Кой-Асанскому опорному пункту, а в обход его с юга» [32; 118].

Несколько ограничивались задачи 47-й армии: её стрелковые соединения останавливались на рубеже Шубино, Байгоджа, Ислам-Терек. Предлагавшееся командованием Крымского фронта дальнейшее продвижение войск армии на Салы не утверждалось. Точнее, их предполагалось использовать в зависимости от обстановки [32; 118, 505]. Т.е. Ставка видела необходимость до поры до времени оставлять эту армию именно во втором эшелоне. Действия подвижной группы армии на Киет были утверждены [32; 118].

В директиве Ставки, утверждавшей очередной план наступления Крымфронта, особо подчёркивалось следующее:

«…6. Основной задачей большей части армейской и фронтовой авиации…» должны являться «…систематические боевые действия её по боевым порядкам противника и по его опорным пунктам и, прежде всего, на переднем крае в полосах нанесения главного удара армий.