Маньяки выходят из подполья, или Супериор

5

В машине Коюров первым долгом провентилировал салон. Двор, хоть был и не колодец вроде питерских, с одной стороны вообще разомкнут, под лучами сегодняшнего почти летнего солнца стал каким-то аккумулятором тепла.

Раритетные транспортные средства, между которыми Коюров воткнул «стрижа», за время вылазки и чтения прессы никуда не девались, так и стояли тесным «почётным караулом». «Может, и зря я присоседился к этой архаике», – думал он, бочком пробираясь к водительской дверце. Заднее крыло, на которое Максим опёрся рукой, ручка дверцы не показались особо горячими. Но внутри мобиля образовалось подобие духовки – от слова «духота». Максим опустил стёкла в передних дверцах, и как только они поехали вниз – дунуло такой свежестью, какой не было и на улице; октябрьским холодом повеяло! На секунду. Коюров включил в половину громкости песни «Битлз» – Матильда по его просьбе подборку скомпоновала, ремастерированные записи. И тут же выключил. Всё, унесло химическую дрянь, полураспавшиеся молекулы пластика обивки, что там ещё, – снова надо было закрывать окна. Прохлаждаться некогда… Коюров набрал в телефоне номер Силыча.

Связь почему-то долго не устанавливалась, не проходил гудок, молчал, а когда голос робота вдруг пробубнил: «Подключаю дополнительные модули соединения» – Максим всерьёз обеспокоился: что хоть с техникой творится? Даже отвёл телефон от уха, уставился на него. Телефон вручил перед поездкой сам Быстров, якобы очень надёжный гаджет, велел в нынешнюю поездку все звонки делать только с этого аппарата.

Тут сигнал вызова всё-таки воскрес – как если бы «затор» в сети прорвало. Или засор. Максим быстренько поднёс телефон снова к уху. Буквально на втором гудке Силыч откликнулся.

Выпрыгнул на экран – в смысле, белобрысая физия его. Весь дисплей телефона красная апоплексическая шайба заняла, до отказа; была у Силыча такая дурацкая привычка – во время разговора мурлом своим забираться чуть ли не прямо в объектив… Можно было пересчитать угри и поры на «картошке» Силыча. Мягкий, с вмятиной подбородок ушёл за кадр, равно как и редкий белесый, будто седой ежик на макушке. Силыч был альбинос или почти альбинос. Близкопосаженные глазки, почти бесцветные, на крови, с лопнувшими прожилками, хлопали веками как будто без ресниц (на самом деле, ресницы имелись, но даже при крупном увеличении их трудно было разглядеть), смотрели с экрана телефона удивлённо. Потому что Максима видели; он у себя тоже камеру включил. И, похоже, не сумел скрыть, что рад видеть круглую пухлую рожу собеседника, – почти родной сейчас она ему показалась, в этом тёплом, солнечном, но чужом и нехорошем Милоровске. Хотя – что за шекспировские нежности, как Быстров бы сказал? Обговорили заранее, как будут держать связь; сейчас никто ни в чём не вышел за рамки, ни он, Коюров, ни Силыч. Что за фобия злонамеренного или хотя бы даже и спонтанно случившегося подвоха? Никаких к чёрту подвохов, главное, вовремя дать себе такую установку!

Он её как раз и дал – но только сейчас. Сканируя удивлённую физию Силыча (а может, не было никакого удивления?), пробуя на зуб пробившую его самого сентиментальщину (может, и сентиментальщина тоже не пробивала?). Всё за ту одну-единственную секунду, пока Силыч глазёнками хлопал. А уж что при этом было на уме у Силыча… И откуда держал связь Силыч, из своего ли кабинета, а может, из квартиры любовницы… может, совершенно голый… одна ведь только физия в объектив влезла, и та – не вполне… Мысль о том, что Силыч сидит сейчас в чём мать родила, взорвала мозг Коюрова десятью тысячами… микрограммов тротила! Ну что за вздор!

Силыч, оригинал, глазки наконец проморгал и молча кивнул; таким было его «здрассте». Максим по сравнению с ним оказался говорлив: буркнул «Привет!», улыбнулся и перешёл к делу. К самой сути дела. Какие сведения надо собрать, что проверить, на какие подробности обратить внимание. Силыч, подтверждая, что слышит Коюрова, продолжал кивать в такт его тезисам (Максим добился-таки той сухой, сжатой и концентрированной манеры изложения, какая не вполне удавалась ему наедине с собой; сейчас каждое предложение у него заключало в себе отдельный, самостоятельный пункт задачи). Ну да, Силыч, где бы он там ни был, у себя ли или у своей любовницы, но загружал информацию в память бит за битом, отмечая её поступление возвратно-поступательным покачиванием башки: слегка наклонял здоровенную вперёд, потом возвращал в прежнее положение. И лишь один раз буркнул вальяжно: «Ну, это-то совершенно понятно!» В результате Коюров, сделав вдох, передержал воздух в себе и, чтоб вернуться в ритм, повторил сказанное с лёгким клёкотом в голосе.

«Это очень важно, очень», – чуть ли не проскандировал Максим. «Сделаю!» – ухнул Силыч, ну чисто марсианин уэллсовский, и таким было его прощание. Он отключил телефон.

Коюров с минуту сидел молча, задумчиво. Хотел уж было снова музыку запустить, но сразу передумал. Силыч, он, конечно, молодец. Этой своей неразговорчивостью, коротким марсианским уханьем, и вообще всей флегматично-сонной непрошибаемой для эмоций физиономией он мог здорово ободрить – конечно, только тех людей, которые Силыча уже хорошо знали, умели расшифровывать его скупые мессиджи, что словесные, что мимические. Так вот, в этот раз то ли Максим Силыча не вполне узнал, то ли Силыч сегодня и впрямь чем-то отличался – от себя обычного. Кто-то из них двоих сегодня был не в форме, в смысле, не на высоте…

Ладно, «Человека-жука» теперь посетить. И дела ради – разведать, присмотреться, что за «Жук», и какие букашки в нём обитают, да ведь и за воротник что-нибудь забросить надо. На голодный желудок даже философские вопросы не решаются, а его проблема к одной только голой схоластике не сводится. Аккуратно распахнул дверцу, чтоб не влепить ею в бочину соседнего доисторического пепелаца (эх, сам же создал себе такие условия!), выкарабкался наружу; ухватившись за рейлинг на крыше «стрижа», распластался пузом по тёплому серебристому металлу этаким бескрылым насекомым, после чего промежуток между машинами сделался широким и легко проходимым, – одолел его играючи в три приставных шага. К «Жуку» направился пешком, как тот гоблин весёлый и разговорчивый советовал.

Был ведь за плечами у Максима и курс ориентирования на местности в городских условиях, в своё время. Между прочим, сдал его на «отлично». Сейчас применил навыки на практике. Карта Милоровска, по крайней мере, нужный квадрат, пути-дорожки, ведущие к пресловутому «Человеку-жуку», – всё это уже было в голове, вызубрено, запечатлено на корочке. Так же, как и кое-какие сведения про само заведение, – в сети нашёл. К удивлению Коюрова, оказалось, кафешки и целые рестораны с таким именем имелись не в одном только в Милоровске, поисковик выдал такой столбец ссылок, что даже не уместился на одну страницу планшетного экрана. Популярный, значит, образ! «Вот, американцы-то не знают! – позлорадствовал Коюров. – А ты бы такой калым заломили…» Чтобы полный список не перебирать, состоявший из всех «Жуков» в Нижневартовске, Вышнем Волочке и прочих российских городах и весях, Максим сузил географию запроса. Сразу отыскалась статья в Википедии – именно про «Жука» в Милоровске. Надо же! Статейка однако была до обидного куцей, не доведённой до ума, – состояла только лишь из двух предложений. «Специализируется на кухне в стиле „сингупанк“»… – такой интересной фразой заканчивался текст. «Сингупанк ещё какой-то… – Максим поворочал слово в уме, прикидывая, какие оно вызывает ассоциации. Ассоциаций, если честно, возникало не густо. – Порубаю, а там снова позвоню Силычу. Пусть пробьёт и про сингупанк заодно…»

Вышел к кафешке кратчайшим образом – дворами, раза два проскочил довольно тесными проходами меж соседствующими домами. А «Жук» -то оказался и не кафешкой, а кафешищей! Это была отдельная одноэтажная, но широкая коробка в ряду пятиэтажек постройки конца нулевых – начала десятых годов. Сама же, по первым прикидкам, представляла собой куда более свежее сооружение. Выпуклая (как панцирь жука!) крыша топорщилась усами, пиками, тарелками антенн. Фронтальная стена состояла исключительно из панелей зеркального бронестекла в прочных широких рамах тёмного, почти чёрного металла; изнутри это конструктивистское богатство, наверняка, выглядело как ряд тонированных окон высотою от пола до потолка. Фасад делила на две половины коричневая, должно быть, бронзовая рельефная вывеска с названием, нависавшая над двустворчатыми дверями такого же бронировано-зеркального стекла в увесистом обрамлении из опять-таки тёмной бронзы. К стеклянной панели каждой створки были прикручены бронзовые же, тоже слегка выпуклые барельефы, изображавшие человека-жука – персонажа, знакомого всем, кто видел блокбастер. Это был жутко мускулистый человечек с шестью конечностями – двумя парами рук и одной парой ног, антеннами на лбу и крылышками за спиной, кончики их торчали из-под жестких надкрыльев, и даже переданы были прожилки на их непрозрачной, конечно же, в силу использованного материала, поверхности. Человек-жук, the Beetleman. Тускловатые блики расточительного сентябрьского солнца играли на металле, отсветы поярче – на стекле. Стена, стекло и металл, будто источали невидимое тепло. Здесь тебя всегда ждут, всегда тебе рады, ты будто вернулся домой…

Такие мысли сверкнули в голове у Максима, когда он толкнул створку двери. Распахнулись сразу обе, удивительно легко, как если бы кто-то могучий почувствовал прикосновение нового посетителя – и подсобил ему в перемещении массивной плиты из стекла и металла. «Усилитель какой-то, как на руле машины», – прикинул Коюров.

Предбанник, тамбур, оказался коротеньким, шага на три для Максима, и голым, совсем без деталей, – такая мрачная коробка, почти куб по размерам, с облицовкой однотонной и тёмной, но почему-то казалось, будто стены и потолок светятся изнутри (а почему бы и нет? опять тёмное стекло применили, застеклили им здесь всё, что можно!). Так вот, если тамбур, при всей его простоте, уже казался непростым, что же можно было сказать про его продолжение – зал? Он был виден из тамбура – и ошарашивал с первого взгляда. Остановившись на пороге (порога, собственно, не было, так, мысленная черта), Максим аж вытянулся от удивления, остановился с задранной головой. Зал раскинулся вширь, вглубь, ввысь, как громадный крытый стадион. Сводчатый потолок забирался куполом в какую-то туманную вышину. В такую же дымку уходили и стены, отступая в стороны, устремляясь в расплывчатую даль, за маревом которой смутно угадывалась… линия горизонта! Сместившегося чёрт знает куда! Светильники, зажженные на столиках, – таких было всего пять-шесть и все сгрудились в центре – только в центре и рассеивали царивший в зале полумрак. Воздух был свеж, приятно прохладен, чуть тронут едва уловимым ароматом не то леса, не то луга, наполнен неясными негромкими звуками.

Это что ещё за оптические эффекты? – удивился Максим. Как же здесь народ ходит и шишек не набивает? Или завсегдатаи уже наставили себе синяков – и знают заведение наощупь, могут по нему носиться с закрытыми глазами? А новичкам если тяжело, пусть не суются или учатся… Осторожно он двинулся вперёд, стараясь одновременно смотреть и прямо перед собой и под ноги – то и дело чередуя направление взгляда, как если бы пробирался узкой и скользкой тропой да ещё и вдоль обрыва. А навстречу ему тут же устремился кто-то – явно какой-то не случайный человек. В первую секунду показалось, человек этот летит к нему из той немыслимой дали, что сливается с подёрнутым сизой дымкой горизонтом… мчится, мчится и при этом ни на вершок, ни на пядь не приближается. И вдруг разделявшее их чудовищное расстояние разом схлопнулось. Максим оказался снова в привычном пространстве, пространстве не километров, даже не сотен метров, а просто метров. В двух-трёх шагах от ближайшего столика с фонариком на нём – чуть не налетел! Ведь секунду назад казалось, что сюда ещё топать да топать! Застыв на месте, Максим заново вбирал слегка ошарашенным взглядом обстановку. Стены и потолок остались всё такими же недосягаемыми, запредельными, но та часть зала, где расставлены были столики, и дальше – сцена с пюпитрами, стойками микорофонов и прочей музыкальной аппаратурой, были теперь реальными… Собственно, то на самом деле и был зал; а вот его циклопические размеры были всего лишь хитрой иллюзией, уловкой, украшения ради. Опять-таки тот человек, что только что летел-летел-летел навстречу Коюрову и не прибывал ни в росте, ни в ширине, был самым настоящим. Сейчас он находился почти что на расстоянии вытянутой руки от Максима. Стоял и широко улыбался. Халдей. Возможно – мэтр.

Удивительно – хотя, пожалуй, совсем неудивительно – обличьем своим он смахивал на человека-жука барельефов на дверных створках. Желтая рубашка, коричневый переливчатый не то фрак, не то лапсердак, с развевающимися фалдами, одновременно смахивающими и на крылья и на надкрылья. На лацкане белая бирка с крупными буквами, должно быть, для слабовидящих: «Андрей». Волосы надо лбом смешно встопорщены – похоже немного на антенны жука, а на затылке собраны в хвост. Аккуратная эспаньолка. Обаятельный оскал превосходных на вид зубов. Халдей Андрей.

– Здравствуйте! – прокаркал он праздничным тенорком. В самые золотые свои годы Коюров не так чтоб уж часто, но бывал в детских кафе, и там ему приходилось видеть затейников, выдававших себя за каких-нибудь гномов, эльфов или фей, в нехитром гриме и одеяних, подобранных по принципу «дёшево и сердито». Иные из «сказочных персонажей» подбегали и к юному Максимке, пытались забавлять. Андрей сейчас напомнил ему такого увеселителя. Только «прикинут» с куда большим тщанием – даже чересчур. И к роли своей, несмотря на эту дурашливую ухмылку, подходит слишком серьёзно. «Лицедей, мастер перевоплощения…» – неодобрительно отметил Максим.

– Мне только обед, – ответил на приветствие сухо, почти грубо.

– Позвольте вас проводить! – замахал руками «человек-жук» Андрей. – Следуйте за мной!

Словно в танце крутнулся на каблуках и, даже не оглядываясь на клиента, порхающей походочкой засеменил в дальний угол зала, по правую руку от эстрады с угрюмо стоявшими на ней инструментами – ударными, синтезатором, гитарами, двумя горбатыми разной высоты стойками микрофонов и двумя пюпитрами с небрежно, криво положенными на них стопками нотных листов.

– Живая музыка? – не слишком находчиво поинтересовался Коюров, когда они проходили совсем вплотную к сцене; у Максима даже проскочила сумасбродная мысль заглянуть в лист партитуры на ближайшем из пюпитров – но для этого пришлось хотя бы одной ногой ступить на возвышение.

– Да! Группа «Боттомлесс орифис», – через плечо радостно залопотал Андрей. – Лауреат конкурсов «Золотые клавиши» и «Жестяной барабан». Общегородская гордость! Играть начнут… э… – уже светящаяся дисплеем мобила словно по собственному хотенью выскользнула из рукава лапсердака (или фрака) ему в ладонь; он метнул на дисплей кинжально быстрый взгляд, – примерно через три с половиной часа! – и с таким же волшебным проворством телефон скакнул назад в рукав.

– Замечательно, – бросил Максим несколько рассеянно. Надо признать, продемонстрированная халдеем престидижитация его впечатлила. – Боюсь, я не располагаю таким количеством свободного времени, чтобы лично оценить мастерство ваших музыкантов…

– На чем остановите выбор? – поинтересовался мэтр – нет, ну никак не рядовой официант такие фокусы отмачивал – поедая Коюрова преданным взглядом. Тот, мешковато и робко притулившись за столиком, уже листал громадного формата меню, то проскакивая через страницу, то наоборот не по одному разу пытаясь подцепить непокорный уголок.

– Я очень рассчитываю на ваш вкус, Андрей, – сдался в конце концов Максим, откладывая карту блюд в сторону. – Что порекомендуете?

– Могу предложить обед а-ля мидиум сингупанк, – доверительно, в ещё более глубоком поклоне склонившись к клиенту, сообщил Андрей.

– Ого! А что это? – выпалил Коюров, при этом наоборот попытался откинуть голову назад, потому как хотел смотреть не на топорщившуюся залаченными прядями макушку собеседника, а, по возможности, в лицо.

– Салат «Силикон Вэлли», суп «Позитрон Магма», жаркое «Сайбер Вил», коктейль «Мнемоориндж» и на десерт «Позитроник Пай», – выпрямившись и стоя навытяжку, почти как стихотворение продекламировал Андрей.

– Ого! – вновь не сдержался Максим. – А что-нибудь… э-э… более традиционное?

– Более традиционное – ну это разве что «однари битлмэн ланч», – возразил Андрей с ноткою обиды в голосе. – А я вам рекомендую лучшее!

– Хорошо, давайте этого вашего… мидиум… – поморщился Коюров.

– Пятнадцать минут ожидания, – заверил Андрей торжественно и вновь поклонился. – Пока можете подключить свой тифон к нашему медиапорталу, – он указал на похожую на планшет продолговатую коробочку с кнопками, кем-то небрежно положенную на столик между основанием светильника и картой блюд; дисплей плоской коробочки был погашен. – И я сейчас принесу вам стартер.

«Что-что?» – хотел уточнить Коюров, но решил не пережимать. Можно было, конечно, изобразить этакую дремучую серость, но ведь на самом деле понял, что имелось в виду, а насколько убедительно получится выставить себя валенком – вопрос. О системе Станиславского он имел всё-таки довольно приблизительное, да и чисто школярское представление, хотя его, конечно, и учили в своё время другим методам притворства. Тут же пришла мысль вместо вопроса брякнуть «Валяй!», но и эту идею он отверг и всего лишь утвердительно кивнул. Андрей в очередной раз, как маятник, качнулся в поклоне, затем вздёрнул вверх подбородок, повернулся кругом и замаршировал прочь почти строевым шагом – проделал всё это с лихостью просто гвардейской. Секунду или чуть дольше фигура его казалась застывшей, нет, шагающей на месте… причем, непонятно, в десяти ли метрах от Коюрова или же на расстоянии уже километра от него, поскольку странно сливалась с самим горизонтом, тем горизонтом, сумрачным и туманным, ничего дальше которого сидя здесь, в «Человеке-жуке за столиком, увидеть было нельзя. И вдруг Андрей пропал, натурально пропал – рраз! и нет его – окончально с сумраком слился. На самом деле, должно быть, пересёк границу оптического эффекта, скрылся за нею, решил Максим. Сейчас, наверно, уже на кухню заходит. Да, чудеса вы творить умеете… – мелькнула у Коюрова сварливая мысль.

«Какие жучки-древоточцы изгрызли ваш портал – очень насущный вопрос», – оставшись в одиночестве, Максим первым делом бросил взгляд по сторонам. Два ближайших к нему столика были не заняты, никто за ними пока не сидел. Коюров извлек из кармана куртки телефон, но вместо того, чтобы тут же его «оживить», зажечь экран, потыкать пальцем в ярлычки, держал его в ладони низко над столом, задумчиво посматривал на аппарат – будто прикидывал вес. На самом же деле он прикидывал, не прикручены ли видеокамеры к скрытому пресловутым туманом потолку, камеры с хорошими, сильными объективами… Что ж, звонок Силычу, хоть и свербело в одном месте – узнать поскорее, чего он там накопал, острой необходимостью не был, вполне мог ждать. А в сообщении, печатном ли, голосовом ли, вообще не было большого смысла. Да и вряд ли Силыч уже наткнулся на какую-нибудь жилу. Ну не такое это дело, чтоб разрулить его вот так, играючи… опыт и интуиция подсказывали.

Всё же, прежде чем отправить телефон обратно в карман, Коюров не удержался, развернул на дисплее список избранных абонентов. Дальше – аватарку Тани легонько надавил. Эту фотку Тани он сделал, сумев подловить момент, когда по лицу её скользнула задумчивая и загадочная полуулыбка… Совершенно машинально действовал сейчас, пальцы сами работали, как будто без участия его воли. Ведь тоже – интуиция и опыт ему говорили: скорее всего, зря. А он им отвечал с хладнокровием почти стороннего наблюдателя: а если? а вдруг? Спор решился не в его пользу. Вызов не прошёл, опять. Сначала из динамика аппарата ничего не было слышно, кроме тишины, потом робот женским секретарским голосом промодулировал сакрально-банальное: номер не доступен. Коюров шлёпнул по красной полоске отбоя. Секунду-другую снова держал телефон на ладони над столом, но смотрел не на аппарат, а куда-то вдаль, благо даль, пусть иллюзорная, в заведении имелась. Да, он в Милоровске, и Таня – теперь он точно знал – несколько дней назад тоже находилась в родном городке. Только что это меняет?

Максим поднял глаза – и вовремя, увидел ещё один интересный феномен. Возвращающийся назад Андрей как раз пробил барьер оптического эффекта, наверно, так это можно было назвать. Опять рраз! – и вдруг его фигура возникла из ничего, в туманной дали, смыкавшейся с горизонтом. Попирая законы перспективы, крошечным и даже маленьким Андрей однако не казался. Как и при уходе на кухню (или куда он там уходил?), пару секунд он снова смешно перебирал ногами на месте, оставаясь на одном и том же удалении, не меняясь в размерах. В руке он держал подносик, а на подносике стоял высокий бокал, на две трети полный переливчато искрившимся напитком лилового цвета. Это и был стартер? Наконец-то у Андрея получилось сорвать себя с мёртвой точки. Он больше не месил ногами пол, теперь по-настоящему двигался, с каждым шагом приближаясь к столику Максима.

– Скайнет палп дринк, – пояснил он с широкой улыбкой, приближающейся к той демонстрации белозубого оскала, в какой силён был актёр, игравший человека-жука в первой части франшизы (насколько Коюров помнил, парень, сменившей его во второй части, таким же обаяшкой уже не был), – переправляя бокал с подносика на стол. – On the house![1 - За счёт заведения (англ.)]

– Ого! – вырвалось у Коюрова.

– Вы ведь нездешний! – заметил Андрей, окидывая клиента снисходительным взглядом. В уголках лукаво сощуренных глаз посвёркивали искры торжества. – Такое можно найти только у нас!

– Да я уже понял… – сконфуженно пробормотал Коюров. – А знаете, я тут перед приездом слыхал, у вас якобы эпидемия… австралийский грипп… Правда? – спросил он с неожиданной требовательностью; нахмурившись, покосился по сторонам, как если бы опасался, что их могут подслушать, и посмотрел на Андрея пытливым и строгим взглядом.

– Впервые слышу!.. – выпалил тот. – Как сотрудник сферы общественного питания… – на последних словах голос его однако потерял недавнюю звонкость.

– Ну, значит, я ошибся! – смягчился Максим. – Не из того источника информацию черпаю. А знаете, что меня по-настоящему у вас удивило? – протянул он с особым нажимом, безжалостно впиваясь в Андрея глазами, в одно мгновение из добродушных ставшими колючими. И не дождавшись его реплики, изрёк тоном приговора: – Отсутствие на улицах вашего города беспилотников.

– Э? – промычал Андрей ошеломлённо.

– В смысле – мобилей-беспилотников. В Москве их полно… Да и на трассе столько бегает, – буднично пояснил Максим.

– А! – выдохнул Андрей с заметным облегчением. И всё же он был смущён, даже растерян, не сразу сумел найти нужные слова:

– Город у нас консервативный… достаточно… («А как же все эти НИИ?» – успел вставить Коюров) Да, НИИ хватает, – скороговоркою подхватил тему Андрей. – Наш город даже называют заповедником НИИ! – нашёлся он радостно, видно, почуял в избитом клише какую-то опору.

– И тем не менее город консервативен… – уточнил Коюров желчно, почти сварливо.

– Народ, народ! – залопотал Андрей с жаром, обиженно насупившись. – Это народ консервативен!

– Что ж, огромное спасибо… – надменно процедил Коюров. – Я крайне вам обязан… за всю эту бесценную информацию…