Вы спросите, а чего это они всё какое-то несъедобное кушают?
А вот чего. Съел третий человек сардельку, ну и, значит, тоже в сардельку превратился, а тут его самого слопала пробегавшая мимо собака.
Номер семь
Один человек жил и не понимал слова.
Ему в столовой говорят, например:
– Дайте вилку! – а он поглядит, подумает, кивнет головой и под стол ложится и спит.
Или в автобусе спрашивают:
– Выходите?
А один человек отвечает:
– Иноходец номер семь! – и хлопает себя по ляжкам.
Хорошо хоть, что не номер пять.
Так и жил. Кто-то, может быть, возмутится таким безответственным поведением одного человека, а вот я скажу в его защиту. Он что, нанимался понимать эти ваши слова?
Три семерки
Студентом на летних каникулах я подрабатывал на железке. Так называли, да и сейчас называют железную дорогу. Платили там за день очень неплохо, но работа была тяжелая, лом, кайло да лопата – основные инструменты, а камни вокруг шпал спеклись от мазута и колесной грязи, не расковырять, а еще жара и оводы.
Работал я с двумя кадровыми путевыми рабочими, но не очень-то путёвыми. Одного, щуплого, звали Старушка, ему было лет тридцать, у него не было половины зубов, то ли повыбивали, то ли сами выпали. На перекурах его любимым занятием было бросать камни в стеклянные чашечки-изоляторы, торчавшие на электрических столбах. При попадании чашечка разбивалась и это вызывало у Старушки чувство глубочайшего удовлетворения. Однажды его уже ловили за это, в прямом смысле слова, вредительство и выписывали штраф, но спортивная страсть была сильнее.
Другой был помоложе и поглупее, и звали его Ебалда. Он уверял, что это его фамилия по паспорту, а предок его был донской казак Семейка, и тоже Ебалда.
Это Ебалда всегда рассказывал одну и ту же историю о том, как он ехал на велосипеде, а тут ему в лоб влетел шершень, и свалился Ебалда с велосипеда и больше ничего и не помнил.
Ко мне Старушка и Ебалда относились как к существу низшего порядка, своего рода экзотической обезьянке в очках, которую нужно терпеливо учить очевидным для них вещам, таким как подсыпать шпалы щебенкой или подсунуть под рельсу домкрат.
Но однажды их отношение ко мне радикально изменилось. Лето прошло, и зима тоже почти прошла, и был март с теплыми ветрами и нулевой температурой. Я опять явился на железку за заработком, на пару дней. Запасные пути на станции утопали в просевшем снегу, и нашу троицу, вооруженную деревянными лопатами, обитыми жестью, послали убирать этот снег.
Ближе к обеду моя лопата наткнулась на что-то твердое. Я залез в сугроб по плечо и к общему удивлению нашему вытащил нетронутую, запечатанную бутылку портвейна с тремя семерками на этикетке. В народе этот божественный напиток еще называли портвейн «Три топора».
Старушка и Ебалда, побросав лопаты, передавали друг другу бутылку, не веря в случившееся, и смотрели на меня как на избранника судьбы. Мы отправились на обед в станционную столовую, в которой вдоль холодного обеденного зала висел плакат с бодрящим изречением «Хлеб да вода – молодецкая еда!», а поперек зала этой мудрости вторила другая: «Если есть хлеб да вода – все не беда!»
Кроме хлеба и воды, в столовой еще были котлеты, тоже преимущественно из хлеба, а еще картофельное пюре и компот. Котлеты и пюре мы взяли, а компот наливать не стали, и так с пустыми стаканами ушли в самый дальний угол зала, а там…
– Вот же студент, вот молодец, это как же так! – после каждого глотка уважительно восклицал Старушка.
Ебалда согласно кивал головой, смотрел на меня с любованием и твердил:
– А это, слышь, я, значит, еду на велосипеде, а тут мне прямо в лоб воот такой шершень, а я с велосипеда бабах на землю и больше ничего не помню.
Вилка
Перед наступлением нового года положено прибираться.
Вот и один человек решил в новогодний вечер навести дома порядок.
Он поставил в прихожей ботинки в ряд, задниками к стене и носами к проходу. Потом пошел на кухню и достал из-за электрической плиты завалившуюся туда еще летом вилку, помыл ее и положил на стол.
– Что бы еще такого сделать? – спросил себя один человек и в задумчивости направился в комнату.
Взгляд его упал на письменный стол. Там вперемежку были навалены какие-то скрученные бумажки, квитанции об оплате горячей воды, электричества и телефона, письма и открытки от разных людей, причем некоторые из них уже умерли, недочитанные книги и много чего другого. А еще там лежали ручки, переставшие писать, и сломанные карандаши, и потускневшие мелкие монеты, а еще скрепки, два тюбика с высохшим клеем, складной нож, который перестал складываться, пожелтевшие фотографии друзей и родственников, и свои тоже, маленькие, для документов. На некоторых из них один человек был еще вполне молодым человеком.
И все это было покрыто толстым слоем пыли.
– Ага! – обрадовался один человек. – Вот на столе и наведу, наконец, порядок!
И один человек принялся энергично разбирать завалы и сдувать с вещей пыль.
– Все это надо выбросить! – восклицал он, перекладывая кучу. – Пусть будет пусто, пусть будет чисто, пусть будет по-новому!
Однако по мере разборов один человек все крепче задумывался и замедлялся.
– Эти справки мне могут понадобиться. И квитанции не стоит выбрасывать, вдруг их нужно будет предъявить. Куда? Да мало ли куда! – и один человек сложил бумажки обратно.
– Эту книгу я обязательно дочитаю. Завтра! – и один человек сунул ее в дальний угол стола.
– Карандаши нужно починить. А для ручек я куплю новые стержни в канцелярском магазине!
– Скрепки обязательно пригодятся, когда мне нужно будет куда-нибудь предъявлять квитанции и справки! – и один человек бережно сложил скрепки кучкой.
– Нож не складывается, но все равно режет! – заключил он. – Возьму его с собой в поездку! – Впрочем, один человек давно никуда не ездил.
Так он перебрал все вещи на столе, а потом с удивлением обнаружил, что не только ничего не выбросил, но и порядок расположения, вернее, беспорядок вещей на столе оставил совершенно прежним.
– Что же это? Я ничего не убрал и не выбросил и вернулся к тому же, что было? – удивился один человек.
– Почему я ничего не смог выкинуть? – спросил он себя.
А потом его осенило:
– Неужели вся эта куча на столе и есть я сам? Тот, который на самом деле, а не придуманный в моей голове? – спросил себя один человек. – И я потому ничего не выбросил из этого хлама, что побоялся выбросить самого себя?
Но одному человеку никто не ответил на его вопросы.
– Ну хорошо, ну хотя бы пыль убрал! – успокоил он себя. Однако пыль, разлетевшаяся по комнате, снова равномерным слоем легла на стол и на все предметы.
Один человек вспылил, ударил кулаком по столу, так что не пишущие ручки и сломанные карандаши подпрыгнули, вскочил и направился на кухню, а по пути пнул выстроенные в ряд ботинки, а на кухне, увидев на столе вилку, в сердцах забросил ее снова за электрическую плиту.
В телевизоре красивые женщины пели веселые песни, а солидные мужчины наливали шампанское и радостно говорили поздравления.