Наполеоныч. Шведский дедушка русского шансона

25 февраля 1897 года жюри объявило результаты. Лучшим был признан проект российского архитектора Виктора Шретера – того самого, что некогда перестраивал фасад Мариинского театра в Санкт-Петербурге. Сооружение нового здания на месте старого театра началось год спустя, продолжалось около трех лет и обошлось в пятьсот тысяч рублей. Причем половину этой суммы внесли сами киевляне в качестве добровольных пожертвований.

Для своего времени сцена нового Киевского оперного стала крупнейшей в России: партер, амфитеатр, бельэтаж и четыре яруса могли вместить 1650 зрителей одновременно. В интерьере – сплошь бархат и бронза. Шикарные кресла, люстры и светильники – из самой Вены. Над главным входом в театр поначалу установили официальный герб Киева с изображением архистратига Михаила – покровителя города. Но – тотчас встал на дыбы местный митрополит.

Из газеты «Московские ведомости», август 1901 года:

«Г. Киевский вице-губернатор сообщил городской управе, что высокопреосвященный Феогност, митрополит Киевский и Галицкий, обратил внимание на неуместность помещения герба Киева с изображением архистратига Михаила в скульптурной группе над главным входом в городской театр. Городская управа постановила снять изображение Св. Архистратига Михаила и заменить его соответствующей надписью на славянском языке».

Михаил Матвеевич Бородай (1853–1929). Выходец из крестьянской семьи, казак по происхождению Бородай сделал внушительную карьеру на театральном поприще

В итоге пришлось заменить фасадный герб композицией грифонов, держащих в лапах лиру как символ музыкального искусства…

Торжественное открытие назначили на 16 сентября 1901 года. Примечательно, что задолго до того, как театр был построен, разгорелась острая борьба за антрепризу (пост содержателя театра).

Тогда конкурировали сразу три претендента: уже известный нам по Харькову князь Церетели, оперная артистка Мария Лубковская и саратовский антрепренер Михаил Бородай. Киевская власть выдвинула жесткие условия – театр сдается в аренду на шесть лет, антрепренер платит 24 тысячи рублей в год, устанавливает приемлемые для горожан цены на билеты, согласовывает с театральной комиссией городской Думы состав труппы и репертуар. Сама комиссия наделялась исключительными полномочиями браковать дебютантов, если во время трех первых постановок они не зарекомендовали себя с лучшей стороны.

В итоге отцы города остановили свой выбор на Бородае, который единственный согласился выплачивать полную сумму аренды. При этом он выторговал выгодное условие включать плату за хранение верхней одежды в стоимость билета (за один спектакль это давало 200 рублей), а также получать в свою пользу все доходы от театрального буфета и аренды биноклей…

Новые антрепренёры-пайщики – Михаил Бородай и его партнер Степан Брыкин – решили дать старт сезону 1901/02 беспроигрышной «Жизнью за царя» Глинки в оригинальной авторской редакции. Похоже, то было своеобразное алаверды Их Величеству, которое отстегнуло на постройку театра 150 тысяч казенных денег. Предварять же оперу должен был своеобразный музыкальный бонус – торжественная кантата «Киев», написанная на заказ специально к этому, безусловно праздничному для всех киевлян событию.

Вы уже догадались, кто пробил этот заказ? Именно! Наш вездесущий Наполеоныч. А уж как ему это удалось – понятия не имею. Возможно, не последнюю роль сыграло здесь былое сотрудничество Гартевельда и Брыкина (как уже упоминалось, Степан Васильевич пел в дебютной харьковской постановке «Песни торжествующей любви», где исполнял партию Лоренцо). Наверняка не обошлось и без покровительства Лысенко. Хотя, по логике вещей, как раз Николаю Витальевичу, «Глинке украинской музыки», и следовало бы поручить подобную работу. По совокупности, так сказать, заслуг.

* * *

Ноты гартевельдовской кантаты «Киев» для соло, хора и оркестра до наших дней не сохранились. Так что судить о качестве сего опуса не представляется возможным.

Но вот рекламная программка с полным либретто авторства некоего Н. Медведкова осталась. Из ее текста следует, что вещица была задумана с размахом – тут тебе и хоры (отдельно мужской и женский), и вставки сольных партий на любой вкус (баритон, тенор, сопрано, оркестровое соло). Начиналось все это великолепие грянувшим хором:

То не Перун гремит, закрывшись тучей,
И в гневе мечет огненной стрелой,
Не Днепр гудит громадой вод кипучей
И в кручи бьет гульливою волной.

То печенеги Киев обложили,
И степь гудит от топота коней,
И тучи стрел свет солнечный затмили,
И слышен лязг безжалостных мечей…

Далее коротенько, общими мазками прогоняется вся последующая многовековая история Киевской Руси. Вплоть до текущего 16 сентября 1901 года, о котором сопрано доверительно повествует следующими словами:

Великий ныне день. Здесь в новый Храм Искусства,
Где музыка звучит, сердца животворя,
Мы собрались излить восторженные чувства
И славить родину, и веру, и Царя!

И, закольцовывая историю, в финале снова гремит хор:

Государю великому слава!
Слава Киеву древнему, слава!
Слава князю Владимиру, слава!
И Печерской Обители слава!..

И так далее. Прочие «Славы» по списку. Вплоть до «всему христианскому миру – слава!»

Вот такая патриотическая вещица. Новому императору Николаю Второму наверняка бы понравилось. Да только Государь на открытии театра не присутствовал, а кантата «Киев» оказалась быстро забыта. И, наверное, справедливо. Учитывая, что тогдашние киевские музыкальные критики оценили совместный продукт Гартевельда – Медведкова весьма нелицеприятно:

«Музыка кантаты вполне соответствует тексту ее. В ней мы видим ту же неуклюжесть, неловкость и дубоватость, что и в стихах…»

* * *

Впрочем, был, как минимум, еще один человек, помимо самого Наполеоныча, который наверняка запомнил кантату на всю оставшуюся жизнь. Запомнил по той причине, что дебюты – не забываются. В данном случае речь идет о Надежде Константиновне Савенко (сценический псевдоним – Новоспасская), которая в двадцать четыре года дебютировала на сцене именно в гартевельдовском «Киеве». Она и была тем самым сопрано, что пела про «великий ныне день».

Савенко – ученица профессора московской консерватории, в прошлом известной артистки Мариинского театра Елизаветы Лавровской, талантом которой в свое время восхищались Тургенев, Достоевский, Чайковский… Летом 1901 года юная Наденька Савенко окончила консерваторию и – угодила «с корабля на бал»:

«Надя сама определила свою судьбу и обрекла себя на муки раздвоения в любви, подписав контракт с Киевской оперой, находившейся в Москве на гастролях. На выпускных экзаменах ученица не подвела свою учительницу Лавровскую: ей поставили пять с плюсом по специальности и вручили большую серебряную медаль. Надя вздохнула: «Знать бы тогда, что выбрала не только провинцию, но и тропу своей жизни многострадальной».

Когда она приехала в Киев в августе 1901 года, здание оперы ещё не было готово, но репетиции уже шли, и ей объявили, что она будет солировать на торжественном открытии. Как она испугалась тогда, что ей, начинающей певице, доверили петь в кантате известного композитора Вильгельма Гартевельда, специально написанной к открытию здания нового театра – оно было построено на месте старого, сгоревшего пять лет назад»[14 - http://www.proza.ru/2011/10/02/543].

Анатолий Иванович Савенко (1874–1922)

Во-от! Ужо порадовался бы наш Наполеоныч, прочитав о себе, любимом, столь лестный и душу греющий оборот. Про «известного композитора».

Что же касается Надежды Савенко, оперная карьера ее развивалась стремительно, но недолго. Обладательница гибкого красивого голоса широкого диапазона, она пела в Одессе, Москве, Киеве (в ее репертуаре в общей сложности насчитывалось около сорока вокальных партий), однако оставила сцену еще до революции. Надежда Константинова прожила долгую жизнь, скончавшись лишь в 1962 году. Причем в советский период вела тихий, максимально незаметный образ жизни, занимая скромнейшую должность преподавателя Киевской народной консерватории.

Бывшей оперной звездочке было чего опасаться, ибо ее первым мужем был Анатолий Иванович Савенко (1874–1922). В современной украинской историографии этого человека называют одной из наиболее противоречивых фигур украинской политической истории начала ХX века. (Еще бы, учитывая, что Савенко выступал на стороне идеологов русского национализма и малороссийской идентичности на Украине.) В 1927 году газета «Вечерний Киев» презрительно характеризовала его так:

«Видный оратор, журналист и депутат Государственной думы – идеолог дворянско-помещичьего класса. Друг Шульгина. Пламенный организатор и вдохновитель дела Бейлиса и многих других «дел». Автор реакционных брошюр (напр., «Украинцы или малороссы?»). Знаменитый начальник деникинского «агитпропа» – ОСВАГА. Жалкий эмигрант на острове Халки. Такова карьера этого гвардейца во фраке, заглушавшего когда-то своим зычным голосом крамольные речи думских ораторов».

В общем, прелюбопытнейшая личность – бывший супруг Надежды Савенко. Но не он герой нашего романа. Посему – земля ему пухом, а мы движемся дальше.

По следам «известного композитора» Наполеоныча.

Часть четвертая

Две песни как озарение

Москва

Уязвленное самолюбие зачастую перевешивает здоровый прагматизм.

    Андрей Константинов «Свой-Чужой»

Все, доселе поведанное, можно считать затянувшейся прелюдией. Из которой у читателя, хочется верить, сложился мозаичный портрет героя даже несмотря на то, что далеко не все фрагменты мне удалось собрать.

В 1902–1908 гг. в жизни Гартевельда происходило немало интересного. Вот только… Можно по-разному относиться к музыкальному творчеству Вильгельма Наполеоновича, но все же главный проект российского периода его жизни – это предпринятая им экспедиция за сбором песенного фольклора сибирских сидельцев. Именно эта история принесла Гартевельду настоящую, на грани славы известность. Равно как именно на этой истории он сумел заработать в разы больше, чем на всех прочих своих музыкальных проектах и музыкальных авантюрах.

Вот за нее-то, за сибирскую историю, далее и примемся.

* * *