А нас всегда манила даль.
Манило пошлое далеко,
Подобно прошлого оброка
Всех поэтических дружин,
Кокеток скучных, слащеватых
Иль выживающих седин,
Иль юношей прыщаво – рифмоватых,
Меня, когда был молодым,
Но всё растаяло, как дым.
Теперь давно я нелюдим.
Мечты? Я неподвержен им.
ХL
Теперь за жизнью я бреду,
Спешить уж никуда и не спешу,
А так: тихохонько иду
И больше для себя пишу.
Мой поэтический кристалл
Доныне в общем не блистал:
Я много лишнего писал
И много глупого болтал,
Словами легкими играл,
И повод критики давал.
Пускай ругают все меня,
Не огрызнусь теперь уж я:
Остыла уж моя душа,
И пепел сыплется шурша.
ХLI
Я, как обычно, заболтался:
Писал вступление, писал,
И краткости учился я, старался,
Но всё ж его так не дожал.
Не буду больше отвлекаться:
Теперь мне некуда податься.
Что не писал? Его наряд?
(Описывать так всё подряд).
Насыпать швейникам нам яд?
Да будет. Я тому не рад.
Но он носил костюм обычный,
Заметим, что весьма приличный,
Поскольку вкус имел простой
(А может вкус-то быть иной?).
XLII
Но одевался он слегка небрежно.
Но в меру. Мера есть закон.
Но и за модой не следил прилежно,
Хоть сохранить старался тон:
Чтоб из толпы не выделяться,
Да на глаза не попадаться.
Но был, как все, он сыном века,
Пусть не считался он ни с чем,