– Не обижайтесь, голубчик, мог бы, да ответственность высока. И золото это ещё никому счастье не принесло… Но это к слову. – На снегу промелькнула тёмно-синяя тень одетого в бекешу человека. Внимательно осмотревшись по сторонам, понизив голос, полковник продолжил, – встречаемся через две недели в Красноярске. Адрес знаете. Жду не более пяти дней. Далее – в Иркутске, по той же схеме. Пароль помните?
– Как всегда – бубны. Если и там не встретимся?
Скрип снега выдал скорые шаги подошедшего рослого офицера в ладно сидящей бекеше, с висящим на спине башлыком.
– Господин полковник, всё готово. Прикажете отправляться?
– Не спешите, ротмистр. Ещё раз проверьте надёжность крепежа, постройте людей. Я буду через минуту.
Коротко козырнув, офицер энергично направился к обозу.
– Вы правы, всякое может статься…
– По-хорошему, Константин Михайлович, проводник нужен.
– Есть у меня надёжный проводник – таёжный охотник, но дать его вам, к сожалению, не могу… Что ж, если разминёмся, пробирайтесь на Восток. И, прошу вас, предельно осторожно, не пересекайтесь с чехами. Да и наших лучше обходить стороной. Помните: о том, что лежит в этих ящиках и, главное, где лежит, знать должны только вы и я.
Подойдя к обозу, приказал ротмистру сдать команду штабс-капитану. Возникшие возражения пресёк жестко, напомнив, кто командует операцией.
– Ротмистр Снегирёв, вы остаётесь здесь! Это приказ!
Метнув на штабс-капитана недобрый взгляд, Снегирёв прошипел сквозь зубы: – Слушаюсь.
– Вот и славно. Горшков, ко мне! Трогай, ребята! С Богом.
10
В том трагическом ледяном походе, в который зимой двадцатого года вступила деморализованная, неспособная вести активные боевые действия, армия Верховного правителя России, Павлу Витальевичу выпал свой маршрут – ни легче, ни тяжелее, чем у других, но обособленный, полный опасности и лишений, путь гонимого одиночки.
Глубокой ночью, подъезжая к развилке, хорошо знакомой по прежним годам службы, приказал подпоручику придержать лошадей, и на вопрос: окликнуть ли остальных, коротко ответил: – Нет, отсюда двигаемся самостоятельно. – Сверившись с картой, уверенно указал на поворот, приказав подпоручику и двум нижним чинам следовать за ним. Отъехав вглубь леса, издалека услышал донесённый ветром приглушённый голос полковника: «…фельдфебель, запиши, пятая дорога», подумав: не просто так Константин Михайлович даёт столь точные указания – вновь составляет для непосвящённых задачку, готовит новую «пустышку» – ложный след.
Их давняя совместная служба с годами переросла в доверительные отношения: оба не раз выручали друг друга, выказывая смелость, решительность и особое умение принимать парадоксальные, неожиданные решения в сложных ситуациях. Сейчас, с трудом передвигаясь по глубокому снегу, укрывшему еле заметную в тусклом свете фонаря колею, вскоре и вовсе растворившуюся среди разросшихся деревьев, Павел Витальевич думал о целесообразности задания. Первый раз у него возникли сомнения в полученном от Константина Михайловича приказе. Скорее, отгоняя назойливые мысли, чем спеша выполнить сомнительный приказ, подгонял солдат, ведущих под уздцы фыркающих, устало мотающих головами лошадей.
– Неуютно как-то, вам не кажется?
– Когда кажется, Евгений Николаевич, креститься надо. Кстати, вон и заброшенный скит, можете совершить молебен.
Подпоручик не обиделся. Наивный вчерашний юнкер старался походить на кавалера трёх «Георгиев», храброго офицера…
О смелости Павла Витальевича ходили легенды. В пятнадцатом году вместе с полковником производили рекогносцировку местности, передвигаясь вдоль линий немецкой обороны в трофейном автомобиле. Увлёкшись, заехали вглубь вражеских позиций. Внезапно мотор «зачихал», машина дёрнулась и заглохла. Все попытки шофёра оживить «проклятую технику» результата не дали, германцы приближались с трёх сторон. Необходимо было срочно что-то предпринять. Это потом полковник со смехом рассказывал курьёзное происшествие в штабе, а тогда!
В лице Павла Витальевича вдруг неуловимо что-то изменилось – ну, немец и немец! Быстро вытащив револьвер, ничего не объясняя, наставил его на полковника. Громко, чётко и отрывисто скомандовал по-немецки: я офицер такой-то части, возвращаюсь с секретного задания, со мной пленный русский полковник (Константин Михайлович включился в игру моментально: убрал руки за спину, сидел насупленный, будто связанный), – очень важная персона. В форму неприятеля, как вы понимаете, переоделись для маскировки. Приказываю помочь завести автомобиль – толкайте! Его напор и холодная уверенность сработали. «Benz», ощутив прикосновения соплеменников, завёлся с разгона. Когда неприятель опомнился, было поздно. Выскочили тогда чудом.
…Один из солдат объяснил – Староверы поставили. Откуда знаю? Так местный я, из Никольской.
– Если местный, должен понимать – в тайге рот открывать надо реже, она тишину любит.
К рассвету уставшие, голодные добрались до искомого места. Разрешив недолгий отдых, углубился выше по склону. Развязав заплечные мешки, солдаты захрустели сухарями, предложив угоститься подпоручику.
После ночи лес оживал, наполняясь звуками своих обитателей. С высокой сосны неприветливо «поздоровался» ворон.
Раскаркался, старый дурень! Сиди тихо, не высовывайся, целей будешь, – посмотрев вверх, упёрся взглядом на вход в знакомые пещеры, – однако, спасибо! Далековато таскать, но делать нечего. Приблизившись, определил – две завалены «намертво», в третью лаз был настолько узок, что усомнился – пройдут ли ящики. Согнувшись в три погибели, втиснулся внутрь, запалил оставленный им же пятнадцать лет назад факел, осмотрелся. Ничего не изменилось – та же мёрзлая звенящая тишина, та же могильная сырость. Через несколько шагов распрямился в полный рост – чем дальше, тем просторнее становился свод, на котором вырастала, надвигалась, поглощая в себя своего владельца, изогнутая тень. Отметку нашел не сразу – нацарапанный битым кирпичом «ромб» бубновой масти, один из углов которого, исполненный в виде стрелы, указывал нужное направление у разветвления, потускнел, сливаясь краской с цветом стены.
Направо пойдёшь – коня потеряешь, налево – голову сложишь. А прямого пути нет!
Отсюда пошёл увереннее, двигаясь вглубь, где пещера уходила вниз, заканчиваясь широким ровным выступом. Там и определил место для груза. Выйдя наружу, вздохнул полной грудью, всем существом оценив дурманящую прелесть воли.
– Подпоручик… – учуяв запах табачного дыма, осёкся, – кто курил?
– Я разрешил, солдаты озябли, хотелось хоть как-то согреться.
Этот преданный, щенячий взгляд! Не вышло из вас, господа юнкера, воспитать боевых офицеров, не успели. Загубили, сволочи, Империю! Как идти в бой с этим мальчиком, когда он и приказы толком отдавать не умеет, и знаний у него…
– Впредь прошу в лесу не курить, огня не зажигать! Оставайтесь неразлучно при грузе! Авдеев, Кондаков! Ящики нести за мной след-в-след. И помните: одно неверное движение – разнесёт всех к чёртовой матери!
С первым ящиком возились долго: никак не могли втащить – застревал углами в узком проходе. Мешали винтовки, обузой висящие на спинах, длинные четырёхгранные штыки царапали низкий свод, принуждая солдат пригибаться. Наконец, с горем пополам, впихнули. Донесли до места, где распорядился оставить оружие – сейчас оно ни к чему. К третьему ящику приноровились. Тем не менее, весь груз перетаскивали долго, матерясь сквозь зубы, обливаясь потом, сбивая сапоги об острые камни.
– Дружней, ребята, закончим дело – отдохнём! – Скомандовал, как попросил, лично поправляя и выравнивая ящики, нанося на каждый определённые отметки.
Занося предпоследний, уже в пещере Кондаков споткнулся, выпустив ставшую неимоверно тяжёлой из-за накопившейся усталости, ношу. Ящик грохнулся на камни, с треском разломившись, заставив солдат отпрянуть в стороны: были уверены – внутри боеприпасы. Когда в свете факела блеснули вывалившиеся под ноги слитки, Кондаков опешил. Трясущейся от усталости и возбуждения рукой поднял гладкий брусок. Золотой свет проник через глаза внутрь, помутив разум, зачернив душу. Он никогда не видел такого богатства, и тут – нате вам! Вот оно, само в руки пришло, надо всего лишь удержать, цепко, не разжимая пальцы! Присев, зачерпнул горсть рассыпавшихся монет. Тускло поблескивающий металл завораживал, опьянял, увлекая за собой в бездонную пучину безумства. А если и в других ящиках золото? Как это всё унести? Отчего так кричит штабной? Образованный, а не понимает – тут на всех хватит. А при чём здесь они? Почему я должен с кем-то делиться? Положить здесь всех, и дело с концом.
– Встать! Смирно! Кондаков, приказ не слышал?!
– Кончились твои приказы, ваше благородие! Отойди от греха подальше! Хватит, навоевались!
Привычным движением потянулась рука к ружейному ремню. Не тут-то было, неспроста, видать, ушлый капитан велел винтовки у дальней стены поставить. Сука, обезоружил, а сам наган вытащил. Неужто Антип меня заарестует? Вот дурень! Точно, когда успел винтовку взять? Раскомандовался, увалень деревенский!
– Встать! Пошёл!
Злой взгляд скользил с золота на офицерский наган, на Авдеева, вновь возвращаясь к золоту. Не удалось…
– Дурак ты, Антип! Тут же… – пришлось нехотя подняться.
– Топай, Кузьма, топай! – слегка подтолкнув сослуживца штыком, резко развернулся, со всей мочи ударив офицера прикладом под дых. Согнувшись, тщетно пытаясь схватить ртом воздух, вцепился в приклад, но удар сапогом в лицо от подскочившего Кондакова повалил навзничь.
– Умолк. Что будем делать?
– Как что? Берём всё, и уходим!
– А второй?
– Этого завалили, того и подавно, – золотая лихорадка перекинулась на Авдеева. Прислонив винтовку к стене, жадно рассматривая монеты, цокая языком, беспрестанно повторял: – сколько здесь всего, сколько всего?! Нет, ты посмотри, сколько золота! Сейчас порешаем щенка, погрузим всё обрат-но – и домой! На всю жизнь хватит! Сколько всего…
– Ты Антип, как был дурак, так дураком и помрёшь! Ну, вынесем, погрузим, офицерика к праотцам отправим. А дальше? Как схоронить всё, и где? Куда ты это вывезешь?
– А как быть-то, Кузьма?
– Здесь оставим, до лучших времён! Место заприметим – у него карта имеется, а когда всё уляжется…