Преданные империей. Записки лейтенанта

Главное – мы живы. И также ничего и никого не боимся. Презрительно относимся к Смерти, которая уже отметила свои очередные жертвы. С утра до ночи играем в карты. Карты и нарды. Выигрывает, как правило, прапорщик Акимов Лёша. Почти всегда. Меня это бесит. Солдаты спят. Часть из них несет боевое дежурство. Ночами уже страшно. Земля полнится слухами.

«Слышали, басмачи зарезали наряд?». Духами ИХ назовут журналисты. Года через два. Ныне «духами» мы кличем истощенных солдат, до того худых, что те напоминают божий дух. Для нас ОНИ «басмачи» или «душманы».

Однажды побывал на горе, где стоял Дворец Амина. Весь в следах от автоматных и пулеметных пуль. Пусто. Некогда красивейший дворец, построенный шахом Даудом, представлял собой печальное зрелище. На полу сломанная мебель. Обрывки бумаги. Почти во всех углах насрано. Вонь ужасающая. Мухи размером с воробьев.

Группа КГБ, взявшая дворец, побывала у нас в полку. Я видел несколько человек в песчаных комбинезонах. Двое были ранены. Один в руку. Он о чем-то говорил с Переваловым. Подойти и расспросить не хватило мужества. О них говорили как о легендарных личностях. Так оно и было. Легендарный спецназ КГБ СССР «Альфа». До этого момента о них никто не слышал. Никогда.

При более чем стократном преимуществе противника в живой силе, им удалось взять Дворец практически без потерь. Оставлю за бортом моральный аспект операции. Остановлюсь на боевом. Поверьте человеку, который дрался в окружении, побывал в плену, бежал, знает изнутри каково это – драться с превосходящим врагом. Так вот. Это действительно походило на Подвиг. Именно так. С большой буквы.

А в это время командир полка Смирнов О. Е., расписывал «подвиги» уже своих подразделений, для представления на значок «Гвардия». Что он там написал – не знаю. Но скорее всего писанина сия, была состряпана на основе тех «боевых донесений», какими подавались такими выдающимися интернационалистами 186 МСП, как капитан Косинов и капитан Князев.

Тем временем обустройство жильем в Кабуле продолжалось. Где-то, через неделю, всем зачитали приказ, о том, что на базе нашего полка сформирована 66 отдельная бригада. Еще через пару дней прибыл десантно-штурмовой батальон, влившийся в полк. Как водка в глотку майора Китова. Прибыл ракетный дивизион. И началось переформирование по-взрослому.

Партизаны, выполнившие свою миссию, покидали подразделение. На прощание их всех построили, поблагодарили за службу Родине и отобрали все, чем они обжились на севере страны. Куча ногтерезок, пластиковые карты, еще какой-то хлам – мечта Князева, перекочевали в его карманы. Командир, же бригады, Смирнов всех особо предупредил о запрете перевоза добытого в боях товара, на территорию СССР. Один из самых вовремя данных приказов за всю мою службу в советской армии.

Раскулачивание шло не только по вертикали и горизонтали, но и в глубину. Залезая партизанам в очко по самый локоть. Не спрятали ли они там, суки, нечто такое, что могло бы радовать глаз и здесь. Командиры, как могли, выполняли интернациональный долг.

Еще спустя сутки, стало прибывать новое пополнение, которое и взвалило на себя основное бремя войны. Из тех ребят, что пришли в мой взвод, только рядового Деревенченко отправили назад без ранений, но он получил страшнейшую психологическую травму – потерял 11 мая 1980 года родного брата. Остальные погибли. Практически все. Пушечное мясо войны.

За житейской суетой, сформировали наконец 66 бригаду, о которой сейчас все говорят с повышенными (минорными) интонациями, но здесь не все так однозначно, ибо ТО время представляло собой временем профанаций, недоговорок и откровенной лжи. Лишь сейчас у нас открываются глаза на тот период, которому мы все служили. Как могли.

Если с пехотой все было вроде понятно, то с ДШБ, возникшая ниоткуда – полная муть. Кто такие? Откуда пришли? А не ошиблись случаем? Точно в 66 бригаду?

– Здорова, ты откуда?

– Десантно-штурмовой батальон…

– А как зовут?

– Саня.

– А меня Игорь. Я из первого. Слушай, а к вам можно перевестись?

– Не знаю, надо поговорить с комбатом.

– Поможет?

– Не знаю. У нас некомплект. Ты поговори. А что, хочешь к нам?

– Да не против. Мои пидарасты надоели. А ты с какого училища?

– Коломенское, а ты?

– ТВАККУ.

– Тбилиси?

– Точно.

Саша Суровцев (убит 11 мая 1980 года) из ДШБ сразу понравился мне, ибо был мой одногодка. И также – артиллерист. Миниметчик, хотя поговорку, курица – не птица, минометчик – не артиллерист нам обоим была знакома. Это был спокойный парень, довольно крепкий. С открытым лицом, и такой же душой.

Почти каждый вечер мы встречались, чтобы поболтать о том и сём. Он расспрашивал о войне на севере, я как мог – отвечал. Гоняли анекдоты, я – про десантуру, он – про минометчиков.

Однажды он пришел в палатку, где располагались офицеры минометчики, под вечер, часов в шесть, когда темень практически заволокла окружающий мир тугим полотном.

– Игорь, выйди…

– А, здорово Сань, сейчас, – отпросившись у Князева, я через секунду уже стоял с другом. В Афгане дружба завязывалась мгновенно.

– Держи…, – в руках он сжимал две красивые банки с надписью «beer».

– Что это?

– Открывается вот так, – он ловким движением правой руки вскрыл одну из банок, из которой повалила белая, густая пена.

– Пиво?

– Ну…

– Откуда?

– Трофеи, – рассмеялся лейтенант Суровцев, – пошли поболтаем.

Мы нашли место, где нам никто не мешал. За палаткой на ящике от снарядов или мин. Уже не помню. Говорили мы часов до двенадцати, пока на небе не зажегся желтый фонарь луны. Он рассказывал о своей семье, отце, который служил в Коломенском училище на какой-то там кафедре, и матери. О девушке. Я рассказывал об отце, городе, где жил и учился. Об училище.

Наша дружба продолжалась почти три месяца. И закончилась 11 мая 1980 года в 9 часов 33 минуты.

Память, это такая тварь, которая проникает в тебя на время, а остается на всю жизнь.

Тем временем муссон, о котором так часто говорили замполиты, начался. Лило, как помню, недели две с редкими перерывами на обед. Днем бойцы делали то, что умели лучше всего – спали. Офицеры получали вводные, и тоже спали. До вводных, после вводных, а некоторые и вместо вводных. Я о себе.

Вечерами коротали время в турнирах. Опять играли в нарды. В длинную. На вылет. Я надирал жопы практически всем. Рука была набита еще в закавказском военном округе. Я – же из Тбилиси, помните? Позднее в карты. Здесь рулил Леша Акимов, набивший руку на целине.

Боевая работа практически не велась. Принимали пополнение. Размещали. Знакомились. Дедовщина разрасталась как раковая опухоль. Партизаны ушли, и на новеньких началась охота. Нет, не били, но «ездили» на них все старики или дедушки Советской Армии, как заправские ковбои из вестернов на лошадях.

Этот день походил на все предыдущие, как сиамские близнецы друг на друга. Помню, день стоял необычно солнечный. Дождь выдохся, как бегущий по барханам с ворованным чемоданом чужого добра прапорщик Шатилов. Часы показывали одиннадцать по местному времени. Я только вышел из палатки, и собирался сходить еще раз в Дворец Амина на гору, с надеждой найти что-нибудь там, чего возможно не нашли тысячи наших людей в форме до меня. Но, к сожалению, там можно было найти только говно. Это в традициях советской армии. Говорят, в Берлине в 1945 году, уже 11 мая в Рейхстаг невозможно было войти, не зажав нос.

– Товарищ лейтенант, где найти командира батальона?

Я обернулся. На меня смотрел высокий, выше, чем я, старший лейтенант в зимнем обмундировании и начищенных, до блеска, сапогах. Сбоку висела офицерская сумка (так у нас давно не ходили, а также давно не чистили сапог до такого состояния). Судя по разрезу глаз – не японец. И не китаец. Значит – наш: казах или киргиз.

– Тебе в ту палатку…

– Не тебе, а вам, – спокойно и весомо поправил меня не японец, и не китаец.

– Извините, – мгновенно сдулся я, и кажется, покраснел, – товарищ старший лейтенант.

– Прощаю. Комбатом Перевалов?