Лента жизни. Том 2

– Ничего особенного, тут не нужно быть большим психологом. Идет по деревне парень в городской модной одежке, с сумкой на плече, по всему видно – студент. Ясно, что гостит летом у родителей. Ну а лето у студента, сам лучше моего знаешь, для каникул короткое. Значит, скоро снова в путь. Думаешь, цыганам не известно про стройотряды и всякие там соревнования? Они ведь радио слушают, на вокзалах вашего брата насмотрелись именно в летний период. Так что невелика мудрость, чтобы золотить за нее ручку… Я и сам могу кому хошь погадать без карт и на руку не глядя, правды будет полста на полста. Жизнь знать надо. А цыгане народ тертый.

Маркович выглянул из-под козырька крыльца на тучу, покачал шляпой, как самолет крыльями.

– Смотри не припозднись. Похоже, обложной, а то и циклон достал. Была бы гроза, так это ненадолго, а тут не гремит, не сверкает, – оценил он обстановку опытным взглядом. – Если что, звони, я завтра на ремонт автобус ставлю. В случае чего, могу отпроситься у начальства.

Сашка даже рукой махнул на такие страхи.

– Я еще на танцы схожу. Какой там циклон! То потухнет, то погаснет… – припомнил он рыбацкую поговорку родственника.

– В таком разе танго советую, а вот вальс не танцуй, – озарился Маркович прощальной усмешкой. – Не подсклизнись на «сковородке». Так вы, студенты, кажись, прозвали танцплощадку у себя в городе…

Через минуту за забором рыкнул «ижак» и под аккомпанемент усиливающегося дождя потарахтел на юго-западный край Степновки, куда неотвратимо надвигалась черная пелена.

Сашка посмотрел на тазик с карасями. Надо чистить рыбу, хочешь не хочешь. Наточил кухонный ножик о край печки, приставил помойное ведро к столу и принялся на разделочной деревяшке скоблить да потрошить еще трепыхающихся бронзовых с серебряным отливом карасей. Дело это заняло никак не меньше двух часов, которые скрашивал концерт по радио. «Жил да был черный кот за углом… – с озорной бесшабашностью распевала шлягер сезона московская певичка Миансарова своим девчоночьим голоском, – …и кота ненавидел весь дом!»

Опровергая эту нелепицу, у ног Сашки терся кот Мурсик, прибежавший с улицы спасаться от дождя. Летом он жил вполне самостоятельно, домой заглядывал попить молока, добывая остальную пищу где придется. Случалось, и разбойничал, принося в ограду чужих цыплят, о чем немедленно сообщали соседи. Вихорев-отец кота бил нещадно веником, приговаривая: «Ах ты, собака!» После этого Мурсик исчезал на несколько дней, страсти улегались, а по возвращении кот всегда был молчаливо прощаем, о чем свидетельствовала полная мисочка с молоком. Масти Мурсик пестрой, пятна идут не вразброс, а пропорционально, на спине красуется черное седельце, грудь и брюхо сверкают аристократической белизной, лапки обуты в темные сапожки, а кончики завершаются белыми носочками, которые посерели в походах. Величиной и статью кот не блещет, вполне средних размеров, но пружинист и быстр, как уссурийский тигр, если бы того сумели сократить до Мурсиковой комплекции.

Свежую озерную рыбу Мурсик не особо жалует, предпочитая ей речную, живущую в проточной водице. Разнюхал что к чему! Но на сей раз оголодавший кот не привередничал: получив очищенного карася, поволок его под стол и принялся с хрустом уписывать подношение. Сашке кота тоже жалко, живет дома, почитай, один-одинешенек, питание нерегулярное, промысел опасный. В зоне риска постоянно.

Покончив с карасями, большую часть положил в кастрюлю и спустил в подполье, в прохладу. Включил электроплитку, поставил сковородку, плеснул подсолнечного масла из бутылки, очистил пару луковиц, сыпанул мучицы в мелкую тарелку для панировки. Дальнейшее вряд ли стоит описывать. Жарить карасей – занятие известное, это вам не омаров мариновать или там лангустов запекать на барбекю. Тем более процесс поедания жареного карася. Если он доведен до любимой отцом хрустящей кондиции, то на косточки, пронизывающие вкуснейшее мясцо, и внимания обращать не стоит.

На веранду в открытую дверь залетали брызги разошедшегося не на шутку ливня. Монотонность грохотания потоков воды по крытой железом крыше после еды стала клонить в сон. Ставить чайник на плитку не хотелось, Сашка запил карасей квасом, который у бати нынче удался. Не иначе, дрожжей чуток сыпанул для брожения и сахару не пожалел. Вот и пьется славно квасок в родительском доме. Рецепт этот отец и сын изобрели нечаянно в прошлом году в такую же вот июльскую пору, когда Сашка приезжал помогать окучивать огород. Поработав с полчасика, зачастили оба на летнюю кухоньку, где в тенечке стояли две трехлитровые банки с шипучим хлебным напитком, который отец завел на скору руку накануне приезда сына. Вроде и жажды особой уже нет, а выпить шибающего в нос прохладного сусла так и тянуло. Первым догадался повеселевший от кваса батя: «Знаешь, чего мы вместо кваса изобрели?» – «Чего?» – ворохнул потолстевшим языком сын. «А бражку, вот чего». Впору песняка давать мужикам, да в осиротевшем после недавней смерти матери доме не принято было веселиться.

Кинув подушку-думку на вынесенную в веранду раскладушку, Сашка закемарил в пару минут, утомленный дневными хлопотами и убаюканный ливнем, а когда проснулся, то в сумраке радио играло гимн. Первым делом услышал густой стук по крыше. «Как из ведра… Ничего, утро вечера мудренее», – успокоил себя Сашка, повернулся на другой бок и провалился вновь в молодой крепчайший сон.

Под гимн же и проснулся, заставив раскладное дюралевое лежбище заскрипеть всеми пружинками. «Сла-авься, О-оте-ечество на-аше свобо-одное!» – мощно выводил хор под аккомпанемент ливня, который не думал униматься и утром. «Ну дела…» – озабоченно ворохнулась мысль. Ни о какой «утренней мудрености» и речи не могло быть. Выглянул во двор. Ветер швырял пучки сильных струй в стекла дома, превратив утоптанный дворик усадьбы в маленькое озерко. Н-да! Точно, циклон дотянулся в их степновскую материковость и не думал прекращать сброс воды сверх всякой меры, поселяя в душу неспокойствие и тревожное ожидание чего-то, превосходящего обычные неприятности. Правда, облака стали вроде повыше и на востоке кое-где просвечивались полосками. Ясно было только, что надо двигаться в город пораньше. Конечно, за Степновкой до города – асфальтовая по большей части трасса, но мало ли чего мог натворить этот бесконечный потоп.

Почаевничав на скорую руку, Сашка навел порядок в доме, закинул вещички в спортивную сумку, запер дверь и сунул ключ под половицу. Три квартала до автовокзала, преодоленных молодецким галопчиком с прыжками через лужи, вымочили до нитки. Забирать из дому единственный старенький зонтик матери и в голову не пришло. У отца такой галантереи и в помине не бывало, лишь на курорт он обычно уезжал с зонтиком жены. Своим не обзаводился ввиду того, что у районного начальства, к коему принадлежал зампред райисполкома Вихорев, в ходу были прорезиненные, длиной до полу, офицерские плащ-палатки с капюшоном. В такой одевке хоть день-деньской шлепай по лужам под дождем – не промокнешь, только вспотеешь от перегрева. Но свой пот рубашку не рвет. Сталинский полувоенный стиль довершали непременные галифе и гимнастерка под ремень, а также хромовые сапоги по праздникам, а в будни – хорошо нагуталиненные яловые бродни, в которых никакая грязь не страшна. Сашкин же летний наряд состоял из спортивных узких шаровар с резинками на щиколотке, желто-красной распашонки в клетку с шахматными фигурками и замшевых модных сандалет на микропорке. Все это теперь безнадежно утратило праздничность обновки. И модная прическа «канадка» утеряла под дождем свою бравую вздыбленность и пружинистость.

У автовокзала, на удивление, стояло аж три автобуса, и все с табличками направления на Добровольск. В иное время это могло показаться удачей, но сейчас только насторожило. В душном деревянном здании вокзальчика толпился странствующий люд, то и дело брякала железная кружка на цепи, коей она насмерть была прикована к цинковому бачку с колодезной водой. Народ утолял жажду, гудел многоголосо, слышался недовольный детский плач, визгливо тетешкала грудного младенца рыжеволосая молодуха в сарафане, из которого рвались на волю налитые материнским молоком и покрытые конопушками мощные груди.

Выяснилось, что в десятке километров от Степновки, в пойме, у деревни Толстушки, размыло мост и теперь сообщение с городом временно перерезано – до той поры, когда ремонтеры из местного дорожно-строительного участка восстановят движение. А пока там на лодке наладили переправу для наиболее отчаянных голов, благо с той стороны разрушенного моста подходят машины. Идет обмен пассажирами.

Сашка вышел на вокзальное крыльцо под навес, вскинул к глазам кисть правой руки и глянул на часы «Кама» с черным циферблатом, его гордость с седьмого класса, когда он летом заработал их на местном кирпичном заводе. Стрелки равнодушно показывали восемь часов и черт их разберет сколько еще там минут, похоже на четверть – время, с которым ничего нельзя было ни рассчитать, ни просто надеяться. Расклад предельно «илиментарен», как говорил их тренер по волейболу Евгений Михайлович. Отремонтировать мост – на это уйдет как минимум пара дней, да еще надо, чтобы погода наладилась. Впрочем, какие-то просветы в небе стали протаивать, усилившийся ветер начал растягивать водную пряжу на тонкие стропы, а затем уже и нити. Эх, – досадливо махнул рукой Сашка, – и влетел же в историю! Кому скажи, что за полведра карасей подвел команду – не поверят, обхохочутся. Основной нападающий, бьющий с двух рук, каменная стена на блоке – и вот на тебе, пригорюнился, как сестрица Аленушка у озера…

Спасительно всплыли в сознании слова, сказанные вчера при расставании Марковичем о том, что, ежели чего… Вот и настало это самое «чего». Только на бывалого шофера и осталась надежда. В запасе четыре с лишним часа, в обычное время даже на рейсовом «пазике» можно пару раз смотаться туда и обратно в город. Но то именно в обычное…

В гараже автороты Марковича искать долго не пришлось. Завидев Сашку, родич, облаченный в куртку-брезентушку и кепку-восьмиклинку с пуговицей на макушке, закивал головой:

– Говорил тебе, раз не гремит, значит, хреновина надолго разыгралась. Как в воду глядел! – словно бы обрадовался он своей давешней погодной прозорливости.

Выслушав Сашкину информацию, не мешкая пошел к завгару отпрашиваться на пару часов. Начальство перечить не стало, сына зампреда Вихорева надо выручать, дело понятное. Мотоцикл Марковича стоял здесь же, в гараже, хотя на нем бережливый хозяин редко ездил на работу. Но сегодня брести по лужам полсела кому была охота.

– Погоди трошки, я бензинчика плесну в бак, мало ли чего на фронте не бывает, – озаботился Маркович. Налив под горловину, добавил пол-литровую банку автола. Обтер тряпкой бак и пробку и хопнул по сиденью «ижака»:

– Выручай, моя телега! – и натянул на глаза мотоциклетные очки, превратившись в гонщика-аса.

Поначалу они довольно медленно проехали центральную часть села, профессиональная привычка слушаться дорожных знаков не позволяла шоферу разгоняться сверх положенного, да и лужи покрывали в иных местах едва ли всю ширину проезжей части улицы. Лишь на выезде из Степновки Маркович крутнул ручку сектора газа на себя. Мотоцикл реванул поначалу, затем перешел на ровный рокот и с шелестом стал надвое рассекать водную пленку, на миг оставляя за собой черноту следа, который тут же затягивался на асфальтовом полотне, набухшем и потерявшем шершавость.

– Я резину недавно поменял. Не боись! – крикнул Маркович через левое плечо по-кошачьи сгорбившемуся за его спиной Сашке.

Какое там «не боись»! Страхи отступили назад, отброшенные возросшей скоростью и стушеванные впрыснутым в кровь адреналином гонки. Пустынное шоссе вырвалось из куртин тополей, стоящих на северо-восточной окраине Степновки, среди которых по левую руку рос и тополек, посаженный Сашкой Вихоревым, когда они после окончания школы всем классом решили таким образом оставить память о себе. Но разве разглядишь его сейчас!

Маркович сидел ровно, принимая поток воздуха на свою забрезентованную грудь. Сашке за его спиной оставалось лишь во всем следовать маневрам водителя, наклоняясь то влево, то вправо на поворотах, облегчая тем самым пилотаж. «Как на самолете прем!» – почему-то восторженно стучала мысль в мозгу волейболиста, которому грозило отстать от поезда. Навстречу промелькнул грузовик, шофер которого, видимо, не знал о разрушении моста и вот теперь возвращался восвояси несолоно хлебавши. Зато уж пресной воды нахлебался вволю. В наращенном свежими досками кузове, наглухо прикрытом брезентовым полотнищем, бугрился кому-то где-то какой-то нужный груз.

Выпуклый профиль шоссейки позволял воде беспрепятственно стекать на обочины, облегчая езду. Встречный ветер сек безжалостно ездоков, несущихся к злополучному десятому километру, к пойме с разрушенным мостом. На взгорке вначале прорисовалась черемуховая и тополевая, как и большинство здешних деревенек, Толстушка. Вслед за тем дорога нырнула вниз, где открылась широченная пойма, по которой справа налево бурливо несся поток ливневой воды шириной никак не меньше сотни метров. Посредине поймы трасса была разорвана пополам в том месте, где полагалось стоять мосту. Ни деревянного покрытия, ни перил, только из прорана кое-где, подобно гнилым зубам во рту, торчали остатки свай. Камышовые заросли пригнулись течением, словно кто-то могучей ладонью погладил чело земли в задумчивости да так и оставил недоумевать: что же приключилось в обычно спокойном лоне разнотравья, преимущественно вейникового и полынного?

Притормозив загодя, Маркович остановил мотоцикл метрах в десяти от обрыва, не желая рисковать. Сдернул с лица забрызганные очки, всмотрелся сторожко. Мало ли чего, может, подмыло дорогу и она, вслед за мостом, начнет поддаваться напору стихии. На их счастье, справа к уцелевшему оградительному столбику была примотана цепью довольно широкая, метра четыре в длину, плоскодонка. В лодке лежали на дне два измочаленных от долгой гребли в камышах весла. Какой-то местный житель прятал ее в старице ради своих рыбацких досугов, и теперь она пригодилась не только ему одному.

Оставалось лишь переправить на тот берег Сашку, что для бывалых гребцов труда не представляло. Но вся загвоздка состояла в том, что трасса с противоположной стороны была пустынна.

– Сколько на твоих золотых? – тронул Маркович левую кисть Сашки. Часы показывали без пяти девять.

– Стой, Чапай думать будет! – произнес шофер. – Вряд ли кто вскоре подъедет оттуда… Только прождешь понапрасну. Давай вот что…

Оборвав фразу, он принялся внимательно рассматривать плоскодонку, ухватился за уключину и покачал ее на воде. Лодка тяжело захлюпала низкими бортами, однако быстро обрела остойчивость.

– Форсируем! – рубанул воздух в направлении к противоположному берегу Маркович.

– С мотоциклом, что ли? – не поверил Сашка и недоуменно вскинул брови к мокрому чубчику.

– С ним самым, с родимым. Чего его тут оставлять? – подтвердил Маркович догадку.

Горло Сашки Вихорева даже спазм перехватил. Еще смутно представляя, как все будет выглядеть, он просипел на выдохе:

– Ну ты даешь…

– Давать будем оба, одному мне не потянуть, – Маркович уже примеривался к «ижаку», потом рывком снял его с подножки. – Полтораста килограмм сухого веса, не считая грязи на колесах… Как раз наше с тобой брутто. Значит, делай так. Прижми лодку бортом впритык к кювету, а я съеду в нее.

Сашка притянул плоскодонку за корму и, раскорячившись в наклоне, прижал ее к откосу дорожной насыпи.

– Не так! – досадливо крикнул Маркович. И скомандовал: – Разденься и лезь с той стороны в воду. Упрись ногами и стой как вкопанный.

Вихорев скинул шаровары и сандалеты, сунул их в спортивную сумку, которую тут же забросил на кормовое сиденье. Вода в кювете сразу приняла его по пояс. Нащупав ногами кочку, Сашка уперся в нее обеими ступнями.

– Давай, кати! – скомандовал он в свою очередь.

Маркович толкнул мотоцикл наискосок через борт, въехал передним колесом на дно, правой рукой перехватился с руля за ручку заднего сиденья, резко рванул на себя и тут же даванул на рычаг тормоза. Бедром он поддал мотоцикл в лодку. «Ижак» скользнул по дну утлого суденышка и послушно лег на бок, загремев крыльями колес. Сашка не успел даже ахнуть, настолько быстро прошла вся операция погрузки сухопутного транспортного средства на водное. Что удивительно, плоскодонка не думала тонуть, хотя и перекосилась угрожающе на левый борт.

– Держи! – рявкнул начальник переправы, а сам кинулся снимать цепь со столбика. Затем подскочил к левому борту и ухватился за него руками. – Полный вперед, помаленьку!

И они стали толкать плоскодонку поперек потока. На счастье обоих саперов, русла как такового пойма не имела, медленно шла под уклон к самой нижней точке. Там Марковичу доходило до подмышек, Сашке было пониже. Мешали кочки, скрытые водой. Несколько раз Маркович споткнулся, зато Сашка, благодаря своему росту, легче переступал по дну и тем самым страховал своего старшего товарища.

Пока они форсировали водную преграду, со стороны Толстушки подъехал пожилой бородатый мужик верхом на вороном коне. Он-то и помог выгрузить мотоцикл из лодки на трассу. Иначе вконец выбившимся из сил напарникам пришлось бы основательно помучиться.

– Спасибо, дядя! – поблагодарил, клацая зубами, закоченевший Сашка.

– Скажи спасибо моей лодке, – пробурчал, отдуваясь, бородач. И было непонятно, то ли он рассердился на самоуправство людей, распоряжающихся его имуществом, то ли поспешил им на выручку, завидев с края деревни, как они кинулись в воду с тяжелым мотоциклом, ежесекундно рискуя перевернуться и утопить двухколесную машину. – «Спасибо»… Вот Бог и спас…