По «банановым республикам» без охраны (роман-путеводитель)

По «банановым республикам» без охраны (роман-путеводитель)
Игорь Голубятников (Паломарес)

Занимательные и познавательные истории (написанные к тому же от первого лица!) про жизнь, быт, привычки и традиции народов стран Центральной Америки, больше известных миру под названием «банановые республики».Время описываемых приключений: конец прошлого – начало нынешнего века, с небольшими историческими инкрустациями и обильными повседневными комбинациями.

Гватемала

От Агуас Кальентес, пограничного пункта между Гватемалой и Гондурасом, до городка Эскипулас, где я должен был сесть на автобус до столицы страны, никакой транспорт, кроме насквозь проржавевшего такси, почему-то не ходил. «Наверно, местные таксисты пошушукались по-свойски с алькальдией и взяли маршрут себе на откуп. Монополисты хреновы, нет на вас нашей ФАС, был бы вам тут всем атас», – подумал я, и от непроизвольно выскочившей рифмы мне даже как-то полегчало. Десяток с небольшим километров отделяли меня от автобусной станции. Часа полтора ходьбы, не меньше. И ночевать в Эскипулас не входило в мои планы. В общем, взял я такси за двенадцать кетсалей (местная валюта, названная так в честь почти истребленной из-за роскошных хвостовых перьев птицы) и благополучно добрался до автобусного терминала.

До столицы, как сообщил мне зевавший от хронической скуки кассир, отсюда было около четырех часов езды. Но это только в том случае, если сама поездка была бы безостановочной. А остановиться автобус мог по многим причинам. Во время сезона дождей здесь в горах частенько бывают обвалы и оползни. В случае повреждения дороги одним из них мы вряд ли бы добрались до столичного отеля к вечеру. Да и не только камни, как выяснилось впоследствии, могут перекрывать дороги.

Первый крупный по местным меркам город на нашем пути назывался Сакапа. Их много, всяких таких «сакап» разбросано по дорогам и весям Латинской Америки. Но именно этот дал начало дистилляции знаменитого гватемальского рома под одноименной маркой. Ром я уже пробовал, проникающий во все поры запах забродившего тростникового сусла тоже мне был знаком, так что можно было продолжать путь, не задерживаясь на экскурсию. Да и остальные попутчики останавливаться на дегустацию не стали. Автобус просто постоял минут двадцать под навесом, подобрал еще несколько пассажиров и выехал на дорогу, ведущую из столицы страны в ее главный порт на Карибском море – Пуэрто-Барриос. Мне нужно было в обратную сторону. Туда мы и направились.

Больше автобус нигде не останавливался, и я даже слегка задремал на живописной горной дороге. Пейзаж по обочинам практически не менялся – везде поросшие соснами холмы, так что приятное во всех отношениях убаюкивание произошло довольно быстро. Мотор обнадеживающе урчал, автобус взбирался все выше и выше по серпантину, и я мирно посапывал до тех пор, пока мы не стали спускаться в очередную долину и останавливаться буквально через каждые пять-десять минут. Дело в том, что наш шофер начал подбирать пассажиров прямо с дороги. Это, видимо, здесь являлось делом вполне себе обычным, и никто особо по такому поводу не заморачивался. Плюс стало появляться намного больше узких мостов, где нужно было уступать дорогу встречному транспорту, да и ремонтные работы кое-где велись полным ходом. Так что, чем ближе к метрополии, тем чаще остановки. Логично.

Каждый раз, когда автобус останавливался, нас, как мухи, облепляли торговцы всякими съестными припасами. Здесь была и всевозможная выпечка, и пакетики с солеными орешками и кусочками зеленого недозрелого манго, и quesadillas – лепешки с соленым сыром, и даже местный виноград, отнюдь не традиционная для этих широт ягода. Продукты свисают у торговцев отовсюду – с шеи, рук, ног, мотаются вокруг их пронырливых тел, как обруч вокруг талии прекрасных акробаток, но, почему-то, ничто ни у кого не падает даже при такой повышенной промо-активности. Поразительная корпоральная ловкость. Может, они и вправду раньше в цирке шапито работали?

И вот торговцы всем миром берут очередной, то есть наш, автобус на абордаж, прут тараном по проходу меж кресел, громко рекламируют свой товар, заглядывают в глаза, нашептывают в уши, но я вежливо отказываюсь от всего этого разнообразия по причинам банальной гигиены. Очень, знаете ли, не хочется искать потом уединения в придорожных кустах! Однако вежливость моя воспринимается, видимо, как нерешительность или даже, наоборот, как желание набить себе цену, и продавцы с удвоенной силой кидаются на штурм моего кошелька. Чтобы только отвязаться от их назойливого роя, я осторожно выбираю у одного алюминиевую (хоть какая-то гарантия соблюдения санитарных норм!) банку лимонада. Остальные разочарованно ретируются, в душе, наверняка матеря голубоглазого гринго за неподобающую скупость. Народ в автобусе, однако, раскупает товар с видимым удовольствием, как простое средство от дорожной скуки, и немедленно начинает эту скуку изгонять путем активного поглощения приобретенного. Так, жуя и пия, мы потихоньку продвигаемся по направлению к столице, на очередной остановке пополняя запас противоскучных средств и комментируя редкие события, происходящие по ту сторону автобусного стекла.

Мои сегодняшние попутчики, в основном – ладино, кроме пожилой пары индейцев майя. Индейцы держатся особняком от остальных и переговариваются между собой на одном из многочисленных диалектов, оставшихся им, вместе с безвылазной нищетой, в наследство от их легендарных предков. В Гватемале 60% населения – индейцы и негры-гарифуна, майя составляют 2/3 от их общего числа и делятся на 3 основные группы: Киче (K?iche?), Какчикель (Kaqchiquel) и Кекчи (Q?eqchi?). Так что понять, о чем они там меж собой переговариваются, нет никакой возможности не только для меня, но и для всех остальных присутствующих. Ну, и пусть. Остальные, то есть, ладино, сразу же начинают трещать, что твои воробьи на колхозном гумне во время обмолота зерна. Вообще, обстановка в салоне, если не обращать внимания на испанский язык, местную одежду и цвет кожи пассажиров, вполне соответствует внутривагонной атмосфере какой-нибудь дачной электрички Савеловского направления, где все сразу перезнакомились, а на подъезде к Белому Городку уже и начали находить общих родственников, да друзей-подруг.

Мотор тем временем начинает переходить на повышенные тона, затем на откровенный рев и мы со всего ходу вдруг оказываемся на краю внушающего уважение ущелья с блестящей где-то в полукилометре внизу справа от нас речкой. Дорога забирается еще выше, и с этой высоты начинают открываться во всей красе рассеченные трещинами гигантских провалов горные хребты – немые свидетели бушевавшего здесь когда-то в палеозойскую эру великого землеустройства. Ущелья слишком широки, чтобы соединять их края мостами, и необозримо глубоки, чтобы засыпать их оползневыми камнепадами даже на протяжении тысячелетий.

Дорога, как и на любом горном серпантине, то нависает над очередным ущельем, то жмется к очередной скале и тогда кажется, что наш автобус не сможет вписаться в очередной поворот, и мы вот-вот полетим вместе с ним и со всем нашим скарбом в очередные палеозойские тартарары! Однако, шофер автобуса, пожилой усатый дядька в распахнутой на волосатой груди рубахе, выглядит абсолютно спокойным и уверенным в себе и в надежности ведомого им «Форда» – гордости американского автопрома. Эту непоколебимую его уверенность не может потревожить, похоже, ничто и никто, даже редкие лихачи, обгоняющие нас на коротких прямых участках дороги, а уж тем более какие-то изгибы Центральноамериканских горок.

Мы начинаем постепенно спускаться по серпантину, и тут я замечаю, что нам уже почти полчаса как не попадаются встречные машины. То есть, вообще никакого транспорта на левой стороне дороги. Съезжаем в долину. До города, похоже, отсюда уже недалече потому, как отдельные домишки по обочинам начинают потихоньку формироваться в непрерывную уличную шеренгу. А чуть попозже показывается и второй от дороги уровень застройки.

Меж тем, шофер начинает сбавлять потихоньку скорость, испускает какое-то длинное замысловатое ругательство, притормаживает, а потом и вовсе выключает мотор, чуть не уткнувшись при этом в кузов стоящему впереди грузовику с крупным рогатым скотом. Одна из буренок, просунув любопытную морду за доски ограждения над бортом, даже пытается облизать его волосатую грудь через лобовое стекло. А, может, и пощипать ее вместо недосягаемой из грузовика травки… Пассажиры немедленно высовывают головы в окна автобуса и поворачивают их в сторону выявления причин неожиданной остановки, попутно глотая поднявшуюся с обочины обильную пыль.

Так и есть. «Предчувствия его не обманули»! Мы в конце длиннющей, уходящей за поворот, вновь выныривающей за утесом и продолжающейся потом до самого горизонта очереди из разнообразных автомобилей. Шофер наш открывает дверь, берет с панели початую пачку сигарет, выходит из кабины, и, судя по тому, как размеренно-неторопливо он это делает, я начинаю сильно сомневаться в возможности устроиться сегодня на ночь в горизонтальном положении.

«Estos culeros me tienen chingado hasta la coronilla!» (не литературный фольклор), – громко жалуется он группе таких же недовольных задержкой водил, скучковавшихся прямо посередине шоссе. Они одобрительно кивают головами, поддакивают, оживленно жестикулируют руками, что-то комментируют, и вообще всячески выражают коллеге свои профессиональные симпатии. Шофер закуривает и присоединяется к эмоциональному обсуждению положения дел на дороге, а заодно и вообще в стране и во всем долбанном Центральноамериканском регионе! Кто-то из наиболее активных (наверняка, член шоферского профсоюза) размашисто идет от закрывшего перспективу поворота в нашу сторону. Не дожидаясь пока он достигнет собравшихся, те кричат ему, мол, что там, за поворотом? Там, за горизонтом?? «Там, там-тарам, там-тарам», – отвечает нараспев опрашиваемый. А может, это я пою про себя песенку «Самоцветов» о багульнике на сопках с досады, что не удастся мне, горемычному, отдохнуть по-человечески после целого дня езды в полусогнутом положении.

Человек доходит, наконец, до группы, что-то докладывает собранию, размахивая руками и тыкая поверх голов указательным пальцем. Видимо, пытается объяснить остальным размеры постигшего их бедствия. Потолковав с коллегами еще несколько минут, оценив поступившие разведданные и выпустив произведенный ими пар недовольства, наш шофер возвращается в автобус и сообщает радостную весть, что впереди какие-то “cochinos” (поросята) положили через дорогу баррикаду из старых покрышек и прочего мусора. А для усиления визуального и ароматического эффектов все это дело подожгли. Стало быть, пока не приедет кто-нибудь из правительства и не выслушает требований протестующих, проезд будет закрыт. Есть, правда, и другой вариант. Это если приедет не правительство, а представляющие его в таковых ситуациях полиция или армия, дадут протестующим хороших люлей вместо удовлетворения выдвигаемых ими притязаний и очистят проезжую часть от горящего хлама. А, заодно, и от набросавших его.

Народ в автобусе, видимо, привыкший к такого рода манифестациям, спокойно поднимается со своих кресел и организованно выходит искать в придорожных кафешках привычные средства борьбы со скукой. Забегаловок вдоль дороги и, правда, хоть пруд пруди. Окна везде распахнуты для лучшего обзора все той же выпечки, орешков, манго и т.д., но есть также и tortilla con frijoles (лепешка с фасолью) и жареные platanos con mantequilla (жареные бананы со сметаной). Я даже вижу в одном едальном заведении nacatamales – рождественские коврижки из кукурузной массы с кусочками вареного куриного мяса и черносливом внутри. И все, абсолютно все эти запыленные общепитовские учреждения увенчаны, как короной, рекламой вездесущей и всепроникающей «Кока-Колы». Глобализация, однако!

Выйдя со всеми остальными, кроме индейской пары, пассажирами из автобуса, я направляюсь вдоль дороги, пытаясь найти более-менее чистую лавчонку. Наивный. Чистые в них только зубы хозяек, широко показываемые в дефиле заманивающих улыбок долгожданным покупателям. «Так вот оно в чем дело!», – вдруг осеняет меня уже вторая за день гениальная догадка: – «Вот они-то, хозяева кормежек, и есть главные интересанты закладываемых поперек шоссе баррикад!». Ладно, ничего личного, улыбаюсь я в ответ и покупаю еще одну алюминиевую банку с жидкостью. На сей раз это пиво.

К концу дня в горах свежеет. На этой высоте температура может ночью опускаться до 8–10 градусов по Цельсию, резко контрастируя с климатом лежащих в каких-нибудь ста километрах отсюда долин. Долины эти дивные, некогда сплошь покрытые непроходимой сельвой, простираются от центрального altiplano (плоскогорья) через весь Юкатан на север вплоть до мексиканского Канкуна, и на восток до побережья Белиза и Гондурасского залива. Натянув на себя свитер, я не спеша потягиваю пивко, грызу любимые мной орешки мараньона (которые в России зовут кешью), а темнота тем временем уже наступила. В горах смена дня и ночи происходит быстро, я бы даже сказал – стремительно. И далеко не во всех деревнях есть электричество. Солнце резво выныривает из-за вершины на рассвете, побуждая обитателей земных к исполнению дел насущных, и так же резво ныряет за какую-нибудь горную сьерру на закате, оставляя бедолаг на вынужденное бдение при свечах.

Неожиданно по встречной полосе с заунывным воем пролетает полицейская машина, по пятам за ней мчится скорая помощь, по-местному – ambulancia, и народ, повинуясь выработанному годами рефлексу, начинает резво подтягиваться к автобусу, дожевывая на ходу. Шофер тоже быстренько поднимается в кабину, заводит мотор и сигналит замешкавшимся пассажирам, побуждая их к повышению посадочной активности. Наконец, все рассаживаются, и мы медленно трогаемся, нагоняя уже отъехавший метров на пятьдесят от нас грузовик с ласковыми печальноглазыми буренками. Они салютуют нам жалобным мычанием, как товарищам по несчастью.

Двигаемся шагом километр, другой… Начинает налетать дымок с характерным привкусом жженой резины, разноцветные мерцающие огни припаркованных машин полиции и пожарных всполохами освещают окрестности. Клубы дыма увеличиваются, и мы таки проезжаем злополучную баррикаду. Полицейский в шлеме с поднятым защитным стеклом и мотоциклетных крагах по локоть пытается регулировать любопытных водителей, притормаживающих, чтобы получше разглядеть горящие декорации прошедшего представления.

У него это плохо получается, он то и дело разражается заливистыми трелями, потом вынимает свисток изо рта (средство явно не оправдало себя), что-то орет очередному водиле прямо в ветровое стекло его кабины, и мы, наконец, оставляем позади репетиционную сцену маленькой гватемальской революции.

В облепившей мир темноте въезд в город происходит незаметно, втихую, и только яркий фонарный свет над начавшейся двух полосной магистралью с бульваром посередине оповещает нас о том, что цель близка. Довольно быстро доезжаем до центра города. Он похож на все центры колониальных столиц бывшей испанской мега-империи. Прямые, сдавливаемые только природным рельефом, кварталы с двух и трехэтажными каменными домами, узкие улочки с односторонним движением, и кучи бытового мусора повсюду.

Весь город для удобства разбит на административные зоны, и мы, если не ошибаюсь, прибываем как раз в Первую зону, куда-то рядом с железнодорожным вокзалом. Народ пообеспеченнее редко появляется в таких исторических местах, разве только посещает в случае крайней нужды какой-нибудь офис, да собственный магазин или гостиницу, доставшуюся по наследству от прадедушки. Гуляют по тесному центру обычно только экзальтированные и не до конца ощипанные пронырливыми карманниками туристы. Постоянные обитатели современных центров латиноамериканских столиц – это, в основном, мелкие клерки, занесенные в Красную книгу владельцы колониальных домов, наемные рабочие, да местные индейцы. К ним я и обращаюсь с невинным вопросом о месторасположении ближайшего отеля.

Но индейцы в соломенных шляпах и индейки в ярких одеждах с торчащими из-за их спин глазастыми сопливыми детьми, кажется, совсем не понимают по-испански. Или не ночуют в отелях. А может, просто считают ниже своего индейского достоинства разговаривать с первым встречным гринго в вызывающе коротких шортах. Попробовав повторить попытку еще пару раз с тем же успехом, я решаю в поисках ночлега просто пойти «вдоль по Питерской»! Или там, вдоль по Cuarta Avenida hasta la Septima Calle. Куда уставшие ноги выведут!

Ноги выводят меня, перво-наперво, к кучке человечьих экскрементов прямо на углу узенького тротуара. Приходится сойти на мостовую и вообще включить расширенное сканирование местности, включающее как вывески заведений надо мной, так и поверхность под ногами. И что бы вы думали? Не проходит и пары кварталов, как за углом показывается вполне себе приличная, по крайней мере, на первый взгляд, двухэтажная гостиница. Заходим.

Чистенько, вежливо, double всего 40$ за ночь, включая завтрак. А что еще надо уставшему за долгий-предолгий день путешественнику, да к тому же едва не ставшему невольным свидетелем начала свеженькой гражданской войны? Благодарю Бога за конец дорожных испытаний, принимаю душ и укладываюсь спать. Завтра меня ждет первая, и до сего дня единственная, столица всей Центральной Америки, а точнее – Генерал-Капитании Их Всехристианнейших Величеств Католических королей Кастилии и Леона, и Арагона, etc,etc, Изабеллы и Фердинанда – славный город Антигуа.

Антигуа

Оказывается, что с той же площади, куда мы прибыли поздно вечером накануне, автобусы отправляются почти во все департаменты страны. По крайней мере, именно такую информацию мне выдал набриолиненный до зеркального блеска и улыбающийся самым ослепительным образом ресепшионист приютившего меня отеля. Я сердечно благодарю услужливого парня, прошу убрать номер и заказать мне на послепослезавтра авиабилеты в город Флорес, раскинувшийся на берегах славного озера Итца. Сам Флорес, равно как и озеро, меня ничуть не интересуют, а вот находящийся в часе езды от них город-государство древних майя Тикаль давно уже является предметом моих мечтаний.

Выхожу на улицу, вспоминаю, откуда вчера пришел и с уверенностью направляюсь в сторону автобусной стоянки. Утро не украсило ярким светом, как стены древнего Кремля, узкие столичные улочки. Только всяческий мусор, да еще похожие на вчерашнюю кучку продукты жизнедеятельности человека и животных становятся заметнее, а значит, и безопаснее для праздных гуляк, вроде меня, при дневном свете. И на том спасибо. Быстро нахожу нужную площадь, спрашиваю у каких-то ладино, где здесь автобус на Антигуа, они дружно машут руками в сторону, и я вижу свое транспортное средство. Восторг предвкушения экскурсии от вида древнего, похожего на спичечный коробок автобуса, напоминающего блаженной памяти отечественные ПАЗики, тут же куда-то исчезает. Да, это явно хуже того, на чем я добирался в столицу вчера. Интересно, а как у этого ископаемого с тормозами? Осторожно захожу в автобус, осматриваюсь и, обнаружив помимо себя, еще нескольких представителей белой расы, немного успокаиваюсь. В самом деле, если другие европейцы и гринго не побоялись залезть в это чудо времен второй мировой, то чего же и мне беспокоиться? Как-никак, мы из «Расеи, от Волги и до Енисе-е-еяяяя», как справедливо выразилась когда-то после удачного опохмела одна из наших эстрадных «звезд».

Ждем, пока коробочка не заполнится до отказа такими же, жаждущими свидания с древней столицей Генерал-Капитании, туристами и едущими по своим бизнес-делам ладино. На самом деле, заполнение происходит довольно таки быстро. И это хорошо. Потому, что, не прождав и получаса, нам внутри уже становится нечем дышать. Народу набилось порядочно, солнце стоит почти в зените, металлическая крыша прокалилась до уровня готовой к жарке блинов сковородки, а окна у этой кастрюли явно предназначены к поездкам по гораздо менее солнечному и гораздо более ветреному Иллинойсу.

Наконец, шофер заводит мотор и трогается, даже не закрыв входной двери. Из нее вскочивший уже на ходу в автобус кондуктор продолжает зычно зазывать пассажиров до Антигуа. Не знаю, как чувствуют себя те, кто залез в автобус последними, но я, сидя где-то посередине салона, на безопасном расстоянии от дверей, благодарю небеса за потоки орошающего мое употевшее тело свежего воздуха. А высунувшийся из двери по самое некуда дальше кондуктор, или по-местному – cobrador, вообще должен себя ощущать, как в гамаке меж двух сосен на склоне горы!

Автобус, нырнув под какой-то мост, выезжает на бульвар, густо засаженный деревьями, декоративными кустарниками и всякими разными коммерческими зданиями. Банки, автосалоны, супермаркеты, кабинеты пластической хирургии, частные стоматологические клиники и прочие престижные заведения облагородили, как умели и насколько им позволил их «скромный» бюджет, пространство возле своих офисов.

Час не ранний, но на выезде из города практически нет пробок, как на полосах встречного движения, ведущих туда, откуда мы недавно выехали. Дорога после бульвара карабкается вверх, петляет между утопающих в густейшей зелени особняков и элитных жилых комплексов. Что ж, похоже, здесь, как и везде кроме Москвы, народ побогаче бежит из центра в пригороды, спасаясь от грязи, вони, тесноты и надоедливых попрошаек, будь они коммивояжеры или просто нищие.

Через несколько минут с левой стороны открывается потрясающий вид на обрамленную горными грядами долину с втиснутым в нее со всего размаху мегаполисом, поневоле заставляя отвлечься от дороги и придорожно-архитектурного великолепия. А она, дорога, определенно заслуживает к себе самого пристального внимания и не прощает даже легкого пренебрежения к своей персоне. Напоминанием о неотвратимом наказании за измену служат два сгоревших дотла остова грузовиков на дне придорожного ущелья. На начавшемся через какое-то время спуске то и дело попадаются предупреждения, типа «тормози мотором» и «до аварийного съезда 200 м», после которых ответвления уводят в сторону от шоссе и заканчиваются резким подъемом или просто грунтовой стеной для принятия удара всей аварийной машиноморды с разбега. Повороты по ощущениям становятся все больше похожими на центрифугу, и на каждом из них автобусная белолицая компания ухает, как на аттракционных каруселях, а бывалые ладино только посматривают на бесполезных гринго, да посмеиваются себе в усы.

Наш Шумахер, похоже, и не собирается притормаживать даже тогда, когда на очередном центрифужном витке колеса с одной стороны его болида почти отрываются от полотна, и кто-то, явно беременный, вскрикивает утробным голосом от испуга. Едва не вывалив содержимое своей коробки вместе с роженицей, приплодом и азартно ухающими бледнолицыми, водила таки доводит автобус до длинного прямого участка, в конце которого асфальт сменяется брусчаткой. Слава Богу, что от новой столицы страны до старой всего-то около часа езды, было бы больше – я бы точно забрызгал кого-нибудь из моих соседей гостиничным завтраком. На брусчатке шофер тотчас сбрасывает скорость, и мы почти сразу же оказываемся на тихой улочке среди высоких деревьев, скрывающих в своей тени каменные заборы старых монастырей и конвентов. Вековое спокойствие колониального городка и его, будто застывшая в напоенном кипарисами воздухе, отрешенность от всяческой земной суеты утихомиривает на минуту даже буйных гринго.

Тишина, однако, остается лишь приятным воспоминанием после долгожданной высадки из автобуса на рыночной площади недалеко от исторического центра. Впрочем, рынки и рыночки в этом, ставшим туристической Меккой Гватемалы, городе самообразуются под неусыпным руководством местного начальства везде, не только в центре. Особенно там, где есть открытые для всеобщего обозрения достопримечательности и толпы голодных на впечатления иностранных туристов. И того и другого здесь хватает.

Помимо центральной площади с ее обязательным кафедральным собором, дворцом капитан-губернатора и ayuntamiento – ратушей, город изобилует соборами поменьше, часовнями, религиозными колледжами и прочими старинными зданиями, создающими полную иллюзию пребывания в испанской колонии времен пост конкисты. Усаженные вековыми сейбами, кедрами и высоченными королевскими пальмами дворы и улицы старых кварталов прелестно вписываются в общий ландшафт долины, обрамленной по периметру зеленеющими и, на первый взгляд, такими умиротворенными вулканами.

Мир этой столицы, основанной через несколько лет после завоевания Теночтитлана Кортесом, тем не менее, нарушался подземными силами не раз и не два. Да так, что в XVIII веке, после очередного землетрясения, забравшего жизни почти всего наличного населения, включая испанских чиновников, столицу решено было перенести в то место, где она по сию пору и находится. Да и какой мир мог существовать в городе, заложенном ближайшим сподвижником вора, предателя и несостоявшегося висельника Кортеса, его талантливым подражателем доном Педро де Альварадо? Или, как его прозвали сжигаемые заживо и отдаваемые им на растерзание псам индейцы гватемальского плоскогорья – Рыжим Педро. Вообще, этот персонаж был весьма примечателен (даже среди безвозвратно дуревших от близости золота испанцев!) не только своей патологической жадностью и жестокостью, но и своей, прямо таки, дьявольской ловкостью.

Когда восставшие майя хотели пустить рыжебородому кровь с целью облегчения выхода его грешной души из бренного тела, тот воспользовался копьем, как шестом для прыжков в высоту, и таким вот неслыханным доселе методом упорхнул от своих краснокожих лекарей! Сиганул дон Педро, наверняка, не хуже, чем сейчас это делает несравненная Елена Исинбаева, перепархивая с неземным изяществом через очередную планку. Но, надо отметить ради исторической справедливости, что сотворил он сей кульбит гораздо раньше, чем это стала проделывать прекрасная Елена. Вот таким весьма изящным способом дон Педро и вышел, или, вернее, вылетел в тот раз сухим из воды, а подвиг его вошел в анналы истории, как «прыжок Альварадо».

Онемевшие от изумления индейцы так и застыли в ступоре, забыв о самой цели проводимого ими мероприятия. Очнувшись, бедолаги даже и не подумали догонять родоначальника нового вида спорта, наверно, сразу приняв испанца за земное воплощение их бога, пернатого змея Кетцалькоатля. Упокоился прыгающий змей дон Педро уже в Эквадоре, сброшенный наземь собственной лошадью, не пожелавшей более носить на себе такую мразь. А эпитафию ему, да заодно и всем остальным Кортесам, Писарро и Педрариасам, написал монах-доминиканец Бартоломео де Лас Касас в своем фундаментальном труде «История Америк», метафорически отправив ненасытных идальго прямиком туда, откуда они повыползали на Землю, то есть, в ад.

С ним, кстати, не согласился один из индейских вождей по имени Атауэй. Будучи плененным конкистадорами и подготовленный к поджарке заживо, этот мудрый воин был исповедан перед казнью каким-то монахом, обещавшим ему в случае его добровольной баутизации отправиться сразу после сожжения в рай. «А куда отправятся после смерти испанцы?» – спросил дальновидный вождь. «Тоже в рай!» – ответствовал священник. «Ну, тогда я предпочту ад», – сказал Атауэй и не стал креститься.

Как бы то ни было, именно дон Педро де Альварадо, этот новоиспеченный Генерал-Капитан и стал отцом-основателем Антигуа. На месте первого поселения, стертого брезгливой отрыжкой вулкана почти сразу же после его возведения, сейчас находится деревня по имени Villa Vieja. Ну, а после дона Педро, убежавшего искать себе на одно место новых приключений, городом продолжала править его жена, донья Беатрис де ла Куэва (кстати, родная сестра предыдущей его избранницы). И правила она им вплоть до того момента, пока окончательно потерявший терпение вулкан Агуа, вняв горячим мольбам индейских жрецов, не смыл недавно перенесенный в новое место город (а заодно и всю капитанскую семейку!) мощным потоком из грязи, лавы и камней.

Отстраиваемый не раз заново и недавно отреставрированный Министерством туризма Гватемалы, городок сейчас привлекает множество таких, как я, любителей приключений со всего белого света. Исторический центр изобилует не только свежевыкрашенными колониальными зданиями, но и молодежными hostel (общежитиями), берущими со своих гостей чисто символическую плату за койко-место. Правда, атмосфера этих общаг, напоенная в любое время дня и ночи дымком от colitas и гитарным перезвоном, может и не понравится некоторым состоятельным туристам. Но их туда никто и не тащит. Несите ваши денежки в Ramada и Holiday Inn, если вам так хочется. А я, если приспичит, остановлюсь сегодня здесь.

В Антигуа полным-полно кафе, уютно свернувшихся в patio двухэтажных особняков в андалузском стиле. Небольшие дворики, убранные яркими драпировками из тканей, производимых прямо на улице за углом, журчащий посреди фонтанчик, неспешно двигающиеся muchachos c полотенцами за поясом – все это умиротворяет, настраивает на созерцательно-философский лад… В кафе подают настоящий, выращенный неподалеку и высушенный под солнышком прямо на придорожной обочине, кофе и горячий chocolatl` (шоколад) – любимый напиток доколумбовых обитателей высокогорных плато Мексики и Гватемалы. По преданию, шоколад был подарен людям вместе с кукурузой в доисторические времена пернатым богом Кетцалькоатлем. Я обожаю неспешно смаковать шоколад в таких местечках, перемещаясь вместе со своим пополняемым по умолчанию термобокалом под широким, протянутым по всему периметру второго этажа балконом, защищающим обитателей patio от прямых солнечных лучей в любое время дня. По вкусу шоколад напоминает какао, поскольку приготовлен из семян этого тропического плода, но, в отличие от одноименного напитка, он более горек. И намного более тягуч. Ацтеки и майя пили его в особых случаях, празднуя победу над соседями или оказывая почтение гостю. «Вообще, в процессе дегустации любого напитка, неплохо было бы еще и сервировать для полноты ощущений воздух той местности, где он, напиток этот, был произведен. Без этого оценка вряд ли будет адекватной», – так размышляю я до тех пор, пока на дне чашки не остается только коричневая гуща.

На небольшой площади напротив кафе несколько женщин киче разложили лотки с произведенной ими продукцией. Чуть поодаль две их соплеменницы ткут свои ярчайшие ткани, привязав готовый конец к стволу королевской пальмы и периодически передвигая планку с новым переплетенным слоем к нему наверх. Наверно, так же делали их прапрабабушки еще в те времена, когда всякими рыжебородыми донами и ruso turisto здесь и не пахло.

Я пытаюсь заснять на камеру процесс появления на свет скатерти или что там еще выйдет из куска материи, но ткачиха оборачивается ко мне в полный анфас и одаривает таким взглядом, что я срочно начинаю хотеть купить у нее что-нибудь. «I come to you, people, with peace»! А то ведь, не дай Бог, так и новое восстание против бледнолицых захватчиков спровоцировать недолго. И, как показал вчерашний инцидент на дороге, восстания здесь вспыхивают с неподражаемой легкостью, ну, прямо как сухой порох в жестяной пороховнице.

Перетряхнув поудобнее ребенка в куске ткани у себя за спиной, женщина не спеша поднимается с колен, подходит и наотмашь заламывает такую цену за приглянувшиеся мне скатерть и салфетки, что я даже не хочу и пробовать торговаться, как здесь принято. Видимо, моя камера нанесла ее индейской идиосинкразии такой урон, что это даже затмило естественное желание нажиться на любопытном гринго. С позором ретируюсь, оставляя победительницу наедине с ее монотонной работой, сопливыми детьми и кучей продукции, похожей, как две капли воды, на товар ее соседки. У которой я и покупаю все понравившееся мне почти в полтора раза дешевле.

Дело идет к вечеру, повторять в сумерках утренний аттракцион на дряхлом ПАЗике мне решительно не улыбается, и я окончательно решаю остановиться здесь на ночь. Иду в давешний хостел с франко-немецко-голландской компанией, отдаю неулыбчивой (кто ж улыбнется за 8$ с носа!) хозяйке деньги, знакомлюсь с некоторыми обитателями ночлежки и решаю угостить этих милых ребят местным пивом. От colita, в честь знакомства предложенной мне долговязым немцем по имени Патрик, благоразумно отказываюсь, ссылаясь на то, что я вообще не курю. Ребята и девчата в количестве около 5–6 человек натягивают на себя, что есть под рукой, похоже, не заморачиваясь особо по поводу того, кому из компании принадлежат одеваемые вещи, залезают в одинаковые адидасовские сандалии, и мы выходим дружною толпою на дорогу к водопою. Во дворике ночлежки я заметил, помимо развешанной там и сям сохнущей одежды, ржавую бочку, доверху наполненную пустыми банками из-под пива. Прикинув, что моя команда тоже должна была поучаствовать в ее наполнении, я прошу ребят довести меня кратчайшим путем до магазина, где можно недорого приобрести желаемый наполнитель, а также, в нагрузку, сопутствующие ему товары.