Лень, алчность и понты. Мистический детектив

Лень, алчность и понты. Мистический детектив
Игорь Галеев

Случайно археолог Афанасий Никитин оказывается свидетелем убийств, а затем и обладателем невероятного клада – большой суммы денег и древних рукописей. За этими бумагами охотятся следственные органы, криминальные авторитеты, тайная секта, западные спецслужбы…Есть подозрение, что это часть библиотеки Иоанна Грозного.Но так ли это? Ибо на некоторых бумагах стали самопроявляться и исчезать тексты, а те, кто имел с ними дело, ведут себя, мягко говоря, странно…

Лень, алчность и понты

Мистический детектив

Игорь Галеев

© Игорь Галеев, 2019

ISBN 978-5-4496-6025-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

СУНДУК МЕРТВЕЦА

Глава первая

в которой рассказано, как обедневший

Афанасий Никитин захотел простой жизни,

как он поссорился с женой, как стал невольным

свидетелем убийства и как нашел сокровища и

выкопал их из Земли нашей.

В будний июньский день Афанасий Никитин отправился за город. Поехал он безо всякой цели. Сел на вокзале в электричку и стал смотреть в окно.

Электричка дёрнулась и покатила.

Вокруг были звёзды, под вагонами планета Земля, на ней росли деревья и травы, стояли дома, всюду двигались люди, животные и ползали и летали насекомые и птицы. Над Землей клубились тучи и облака, а на Южном и Северном полюсах в воде плавали всяческие куски льда.

Живые организмы добывали себе пищу и поедали ее. Одновременно то тут, то там люди убивали друг друга разными способами, хоронили мертвых и рожали новые организмы, называемые младенцами. А звери производили зверенышей.

Афанасий не видел звезд, потому что эту часть Земли осветила звезда Солнце, и создалась иллюзия, будто других звезд вообще нет, но на самом деле они всё так же незримо присутствовали во всей своей чудовищной массе, со всеми своими тяжеловесными законами – там, в бесконечном мраке и в таком же бесконечном ослепительном свете…

Афанасий считал себя неудачником. Империя приказала долго жить, когда ему было 28 лет. В тот год он защитил кандидатскую, но ему не нашлось места на кафедре и он попал под сокращение.

Вначале это его не смутило. В Москве в те годы только жутко ленивый или слишком принципиальный не смог бы заработать деньги. Перепродавалось всё – со стопроцентной прибылью. Покупали любую импортную дрянь, ибо советский народ, этот исторический феноменальный гомункул, наконец получил вожделенную возможность удовлетворять свои бесконечные бытовые потребности.

Вот и Афанасия втянуло в этот купли-продажный водоворот. Жена Ирина сидела с двумя детьми, варила обеды и ужины, обрастала тряпками и бытовыми приборами, а Афанасий таскал баулы и «сливал» вместе с компаньонами товар, купленный в нерушимом имперском Китае.

Денег хватало. Но мало кто из вчерашних «совков» понимал цену денег и вообще – что с ними делать. Прибыль вновь вкладывалась в товар, долларов становилось все больше, товара на рынках также, и новоиспеченные купцы стали «залетать». Привезли на 30 тысяч долларов кофточек, а их на рынках пруд-пруди и по цене, китайской, закупочной. Половина брака. Так почти все эти тридцать тысяч и сгнили в подвале. Занялись сигаретами, приехали на фирму, а там сволочи с автоматами – деньги забрали, и на другой день никакой фирмы. Обычные истории.

Было время, когда Афанасий имел на руках 50 тысяч долларов, мог выйти из этого круговорота с ними и хотя бы прожить безбедно несколько лет. Но кто тогда знал цену этим долларам? Была какая-то дьявольская азартная игра в бумажки, в накопление фантиков, а не денег.

Тысячи людей имели в руках состояние, и в одно мгновение теряли его – кто вкладывая в банки, кто «залетая» с товаром, кто натыкался на «кидал» или бандитов, кого-то «подставляли» компаньоны. И вновь начинали с нуля, и вновь обогащались и оставались ни с чем, с ностальгией вспоминая о той синице, что в руках трепыхалась.

Постепенно страна наводнилась разнообразным барахлом, не всё теперь можно было продать. Стихийные рынки прибрали к рукам соотечественники с крепкими мышцами и утвердили свой, «справедливый», порядок. Теперь «купцы» поумнели. А для Афанасия и его компаньонов поезд ушел. Заняли денег, вовремя не вернули, и должников «поставили на счётчик». Один компаньон бросился в бега, пришлось вдвоем отдуваться, продавать машины, гаражи и возвращаться к разбитому корыту. Компаньон Афанасия запил, отключился от финансовых проблем и в принципе чувствовал себя неплохо, освободившись от назойливого вопроса: что делать с деньгами?

Афанасий попробовал угнаться за товарищем, но его настойчиво рвало, да и семью нужно было кормить, вот он и нанялся продавцом к своему же бывшему продавцу, нагревшемуся на его же миллионах и усердно складывающему рубль к рублю, такому трудоголику, каких и свет не видывал.

Время азартных рыночных игроков кануло в Российскую историю. Наступила эпоха жёстких счетоводов. На рынках остался особый сорт людей, выносливых и неистребимых, ничего не производящих и не по своей воле вытесненных из привычных жизненных устоев.

Работа на рынке Афанасия достала. Он все чаще вспоминал археологические экспедиции на Алтай и все больше тяготился своим неопределенным положением. Он уже без улыбки смотрел на своих детей, воспринимая их и жену как коварную неизбежность, как ловушку, тупо ограничивающую его свободное существование.

Нет, он никого не винил, разве что человечество в целом – тупоголовое в своей массе, так и не нашедшее более-менее нормального способа общежития. Происходящее в стране он уподоблял войне, такому положению, когда индивидуальные устремления ничего не значат, когда есть только общественная государственная цель – выжить и разгромить. Вот только некого было громить, а нужно только выжить. И большая часть населения страны живет по-собачьи – не зная, будут они завтра сыты и куда их погонят. И уже даже самые тупоголовые знали, что страной управляют воры и бандиты.

«Да и пусть бы, – полагал Афанасий, – так везде и всюду. Пусть хоть все украдут, только бы побыстрее».

Да, тяжело жить во времена крушения империи, или как сказал умный китаец – в эпоху великих перемен. Но в том то и дело, что перемены не особо великие, меняется всего лишь шило на мыло, одни бандиты на других, одна бездарность на другую. И все это прекрасно понимают, даже самые тупоголовые.

Афанасий катил в электричке, смотрел на заборы, исписанные клиническими призывами, на загаженные лесочки, на бесконечные убогие гаражи – если центр Москвы – это физиономия, то ее железнодорожные окраины – задница, а сами вокзалы – жадная зубастая пасть.

Афанасий родился в Москве, он ее и любил и ненавидел. Любил, потому что многие места связаны с детскими чувствами, с юношескими устремлениями, со многими лицами и судьбами. Прожиты тысячи всяких дней и вечеров, пережита уйма ощущений. «Ненавидел» не то слово. Можно ли ненавидеть дерево или дом? Хотя, наверное, можно. Ненавидят же люди и самих себя и даже плохую погоду. Он презирал «Москву-столицу», всю ее фальшивость, продажность, политическую гниль, паразитическое обжорство…

После финансового краха, он еще с полгода подстегивал себя призывом:

«Нужно что-то делать! Нужно действовать, активничать, приспосабливаться к новым реалиям!»

А потом ему стало противно. Вот именно – «приспосабливаться» – как какой-то таракан – сегодня дустом, завтра дихлофосом – выживает самый тупой. Столько на Земле было племен и государств, столько разных общественных устройств – такая гигантская почва для осмысления, а тут – стой на рынке в этом людском потоке, давай тряпки, бери деньги, как будто именно для этого ты явился на этот белый свет.

«Бывали времена и похуже», – утешал себя Афанасий, отгоняя мысли о бренности бытия и своей неудачливой судьбе.

Сегодня он поругался с женой, да так, что ему разом захотелось переменить всю свою жизнь, пойти, куда глаза глядят, забраться в какую-нибудь таежную глушь и жить охотой, рыбалкой и хозяйством, без всей этой толчеи и погони за благосостоянием. Или уехать в какую-нибудь экспедицию, ковыряться в земле, чтобы пытаться понять далекое прошлое, и плевать бы по мере возможности на проблемы настоящего.

Афанасий не обратил внимания, что в вагон вошли контролеры. Билет он не купил, и денег на штраф не было. Его вывели в тамбур и долго пугали милицией, пока он не вывернул все карманы. Тогда его высадили на какую-то дачную платформу.

Справа от дороги были разбросаны дачные участки, а слева простиралось картофельное поле, окруженное лесом. Афанасий и пошел в этот лес с одним желанием – никого не видеть. Уже темнело, когда он действительно забрел в глухое место – в старый ельник – таинственный в наступающих сумерках.

Нужно было либо возвращаться, либо идти вперед, но эта дилемма решилась вдруг сама собой. Афанасий вышел к небольшому водоему, на берегу которого стоял шалаш. Заглянув вовнутрь, он обнаружил настил из еловых ветвей, старое зимнее пальто и еще какие-то ветхие тряпки.

«Пусть помучается неизвестностью», – подумал о жене Афанасий, решив переночевать в этом пустынном, как ему казалось, месте.

В шалаше он обнаружил чайник, чай в банке, кружки, соль и сахар, спички и небольшой топорик. Но разжигать костер не стал, а решил осмотреть окрестности и скоро вышел на лесную дорогу.

«Вот по ней завтра и выйду куда-нибудь», – решил он и еще долго сидел на краю водоема, бросая в него камешки и ни о чем особенном не размышляя.

Скоро совсем стемнело и Афанасий забрался в шалаш. Он долго не мог заснуть, а когда наконец забылся, ему всё чудились вздохи и шаги, шарканья и треск. С испугом он просыпался, вслушивался и вновь забывался на короткое время, чтобы увидеть неожиданные загадочные сны. Один из них он запомнил очень отчетливо.

Будто встретился он на берегу этого водоема со всеми теми знакомыми и друзьями, которые уже умерли. И с каждым говорил так, как будто расстался только вчера. Он увидел своего однокурсника, о котором и не вспомнил бы наяву.

«Болел долго, – рассмеялся тот, – очень долго, заживо гнил!»