Дураки и прочие Легенды

Об этом «все», лучше не думать, чтобы не обдристаться. С этим и так на грани. Ведь, если они будут меня рвать, я все почувствую, я еще буду живой, значит мне будет ужасно больно, и я это все – их зубы и когти – испытаю… на собственной шкуре. Как животное. Я и есть животное. И у меня есть шкура. Нежная шкура, которую хотят разодрать.

Сколько еще до деревни?

Кузя тоже все понимает – жмется к ноге, рычит и подвизгивает.

Волки идут мощно, динамично, как стайеры – без ускорений и рывков. У них каждый знает свое место в загонном строю. Даже молодые не спешат. Они знают в чем их сила. Их сила в страхе, а страх это мы: я, пес Кузя и кобыла без имени!

Хоть бы, кто еще появился на дороге! Какой-нибудь трактор с пьяным водилой. Но никакой дурак в такую пору на улицу не сунется. Даже по-пьянке. Хотя один нашелся. И этот дурак – я. И трезвый, что еще хуже. У пьяного хоть удаль хмельная есть, а у меня только жуть и страх.

Дожили, в двадцать первом веке, как какой-нибудь ямщик погибнуть от волчьих клыков. Зашибись!

Первым приближение деревни почувствовал вожак. Он стал подбираться к боку кобылы. Потом огоньки домов увидел и я. Еще километра два-три.

Главное, чтобы кобылу не завалили. Она – моя жизнь. Она тоже в ужасе и несется, как только может. Если ее рвать начнут, тогда и мне не убежать. Догонят и сожрут. Кузя еще может убежать. Хотя он меня не бросит, будет защищать. Но волков много. А сколько их? Да какая разница! Всякая херня в голову лезет.

Кузя низко залаял и теснее прильнул к ноге. Только мешает хлестать лошадь.

Вожак бежал уже совсем рядом с кобылой. Однако кнутом не достать. Молодые волки шли параллельно саням. Или мне кажется, или я даже слышу их дыхание. Оглянуться я вообще боюсь. Боюсь увидеть количество преследователей. Это как в драке. Если уж побежал, то беги и не оглядывайся. Все силы на бег. Оглянулся, затормозил, испугался еще сильнее и все, ноги уже не слушаются, уже не несут.

Вожак пошел на перехват. Пиздец! Все по Высоцкому. Нырнет под пах, кобыла закружится и… Кнутом отогнал вожака.

Извини, Кузя! Спасай хозяина. Ногой пса с саней.

До слуха донесся сначала стон с повизгиванием, а потом просто визг. Стая рвала верного ньюфаундленда Кузю, чья родословная, пожалуй, длинней чем у некоторых европейских королей. Цвета его крови я не видел, думаю, она была благородная, голубая. Во всяком случае за всю свою жизнь он проявлял только благородные чувства и был верен мне, как бывают верны только собаки, для которого хозяин бог. Заботливый и справедливый. Справедливый?

В деревне пахло растопленной печью, кое-где светили уличные фонари. Все дышало теплом, уютом и умиротворением. Кобыла храпела и по очереди поджимала ноги.

Все как у Гоголя – тиха ночь в деревне.

Только тоска от предательства все звенит на высокой ноте в моей опустошенной душе.

Кузя спас мне жизнь? Или я предал друга?

Теперь с этим всем мне предстоит как-то жить дальше…

Первые грехи

Награда за успехи

Тихий зимний вечер 1905 года накануне сочельника. Затянувшаяся осень радовала омичей теплой погодой, потом как-то наотмашь ударил мороз, и город завалило снегом. По выходным городской сад был полон нарядной праздношатающейся публикой, на горках и на катке шумно резвилась молодежь.

Воспитанники четвертого курса Омского кадетского корпуса возвращались с соревнований по лыжным гонкам. Разгоряченные бегом, кадеты обсуждали гонки – обязательные спортивные занятия для учащихся. Четверокурсник Александр Плавский был доволен, он обошел соперников и первым пересек финишную прямую. К тому же завтра он в числе десяти таких же отличников учебы впервые должен отправиться в публичный дом мадам Жюли.