Грешным делом

Мы опять расхихикались не на шутку, а потом стали толкаться. Устав от борьбы, какое –то время потом мы лежали вдвоём, беззвучно закатываясь над весёлой белибердой, которую сами придумали. Если нас одолевал смех, то мы ржали во весь рот, забыв, что любой гулкий звук в пустой комнате соседи воспринимали, как склоку и ту же начинали барабанить в стену, чтобы призвать нас к тишине.

В конце концов, насмеявшись вдоволь, мы ещё долго потом полежали молча. Я думал счастье, наконец, пришло. Наверно это было видно по моему лицу. И Циля, иногда глянув на меня, глядела потом на обои, всё понимая без слов. Порой она поворачивалась на бок и тогда я любовался географией её тела, на коже которого были видны крошечные леса, островки пор, и холмы грудей, а также удивительный по красоте нерукотворный канал её позвоночника, чей волнующий бег заканчивался между двумя восхитительными возвышенностями её зада с миниатюрным тёмным кратером по середине.

– Давай попробуем туда, а? – Обвёл я пальцем её кратер.

– Нет…

Она нахмурилась, откинувшись на спину.

– Зачем тебе это?

– Просто возникла мысль…

– Что вы за народ, мужики? Вечно вам мало одной дырочки! Не проси об этом никогда. Услышу снова– дам пяткой в нос.

Я представил себе, как её пятка, точёная и крепкая, как металл одновременно летит мне в нос и понял, что не хочу этого.

– Нет, так нет, – послушно кивнул я.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Общество «Знание»

Пару дней я искал работу. Перед этим мне удалось уговорить Цилю не возвращаться пока в Торжок, а ограничиться перепиской с бабушкой и обещаниями, что она скоро непременно туда приедет. Циля послушалась.

Сняв квартиру, мы взяли на себя обязательство ежемесячно вносить за неё плату. Причём за первые полгода мы должны были внести сразу много денег. Правду хозяин нас обнадёжил, сказав, что если мы вдруг решим съехать раньше, то деньги он нам вернёт.

Естественно сразу же возник вопрос о деньгах. Проблема заключалась в том, что мне был нужен укороченный рабочий день, поскольку с осени, а до неё оставалось всего ничего, я должен был начать ездить на занятия в институт. Всё –таки учёбы игнорировать было нельзя, ведь в случае отчисления, я автоматически попадал на службу в армию.

Однако почти никто из работодателей на укороченный день не соглашался. Едва услышав, что я студент, они начинали отрицательно качать головами. Всё было ясно, никому не нужен был работник, которого нельзя заставить работать больше или сверхурочно, потому что он всегда может сказать, что ему надо сдавать сессию. При этом платить ему всё равно придётся.

Самым идеальным вариантом, конечно, для меня было устроиться работать в какой –нибудь ансамбль. Там всегда и подменить могут, и вообще… Но музыкальных ансамблей в то время было, как голубей на крыше, а работали из них за деньги только единицы. Да и устроиться в такой ансамбль, не имея музыкального образования, было трудно.

Вот с такими мыслями о превратностях судьбы бродил я однажды по городу, пока внезапно не услышал музыку, которая доносилась из полуподвального окна общества «Знание», расположенного в одном из микрорайонов нашего города.

Музыка была рок-н-роллом, и мне сразу захотелось узнать, кто его так здорово исполняет. Воспользовавшись тем, что на вахте никого не было, я проскользнул внутрь и скатился по крутым ступенькам лестницы в подвал откуда звучали басы. Тут, приоткрыв тяжеленную, как в бункере металлическую дверь, я проскользнул внутрь и замер в тени мощной колонки, не замеченный никем. Постепенно глаза мои привыкли к сумеркам после света улицы и я смог оценить репетиционный зал группы.

Помещение рок –клуба в обществе «Знание» напоминало как бункер, так и комнату для хранения боеприпасов одновременно. Над входом горела красная лампочка, в окнах, законопаченных продырявленной жестью, виднелись решётки. Форточек в таких местах не делали в целях безопасности. Во-первых, тут хранилась импортная аппаратура, а во-вторых инструменты такой стоимости, что рядовой обыватель и представить не мог.

Вентиляция в подвале тоже отсутствовала, потому что кондиционеры в то время считались роскошью. Едва зайдя внутрь, я глотнул такого спёртого и утрамбованного многочасовой репетицией воздуха, что с непривычки чуть не закашлялся.

Данным клубом, как явствовало из жестяной таблички по пожарной безопасности на стене, руководил некто Александр Ганкин. Я уже слышал про него от других музыкантов. Между собой они называли Ганкина Алик.

Надо сказать, что Алик был королём местной самодеятельности, устраивал всякие конкурсы для музыкантов и как теперь говорят флешмобы. Он был непререкаемый авторитет не только среди городских музыкантов, но даже среди партийной и комсомольской номенклатуры города. Импортная аппаратура была ещё одним доказательством того, как его в верхах ценили.

В то время, как в школах ученики играли ещё на ламповых усилителях, у Алика были "Динакорд" и "Бик", сокровища, о которых непрофессиональный музыкант, вроде меня и помыслить не мог. Наверно даже Алибаба, прокравшийся в пещеру разбойников, и то не испытал такого шока, какой испытал я, увидев сейчас аппаратуру. Чего тут только не было!

Слева от меня, возле стены, поблёскивая в лучах искусственного света сверкала многочисленными тарелками настоящая ударная установка «Тама», за которыми сидел, в темноте это невозможно было отчётливо разобрать, как видно, тот самый парень, которого музыканты города называли Балериной за его привычку садиться за барабаны, вытянув в шпагате левую ногу.

Рядом с барабанами, тоже в затемнённом углу, рядом с парой колонкой и усилителем Биковского производства, посверкивающим крохотными зелёными и красными лампочками, сидел, наклонив голову к своей гитаре «Гибсон», музыкант, которого я не узнал в первый момент и который сейчас быстро отрабатывал проходы.

Дальше, ближе к центру подвала – о, боже! – невозможно было в это поверить, стояли мощные голосовые колонки с фазоинверторами наверху фирмы «Динакорд». Об этой немецкой продукции ходили легенды. В частности говорили, что «Динакорд» используют знаменитые «Скорпионы» и «Чингис Хан».

Рядом с колонками, но чуть в стороне стояли две стойки, в держателях которых серебрились аккуратные торпеды микрофонов австрийской фирмы «Шур». Почти в конце подвала у стены справа сидел за синтезатором фирмы «Корг» последней модели известный в городе музыкант по прозвищу Дрон. Напротив него шагах в десяти стоял – разрази меня гром, если вру! – басовая колонка фирмы «Маршал» и усилитель, а рядом с ними возил пальцами по струнам своей «Кремоны», бас –гитарист группы по прозвищу Ботаник.

Конечно, я и раньше слышал про коллектив Ганкина «Возрождение». Говорили, что это – «бомба», но теперь я в этом убедился сам. Ведь если у группы такая аппаратура, то наверно она чего –то да стоит!

Раньше группу «Возрождение» я как и все слышал только на молодёжных вечерах в школах. Популярность у неё была такая, что на вечера с их выступлениями было не пробиться.

Счастливчики, попавшие на концерт, могли услышать последние модные хиты западных групп. В те времена из –за Железного Занавеса музыкальные новинки приходили в страну с большой задержкой. А когда приходили, то купить пластинку многим было просто не по карману. За отдельные диски барыги иногда просили выложить чуть ли треть месячной зарплаты. Большинство людей, чьи родители получали строгий оклад, позволить себе этого, конечно, не могли.

Зато еврей Ганкин, благодаря своим связям, фирменную пластинку могу купить. Но купить, конечно, не только для того, чтобы слушать музыку самому. Благодаря консерваторскому образованию, Ганкин, пользуясь сленгом, мог «снять» любой западный хит один к одному и, когда его группа их играла их со сцены, то ты будто присутствовал на концерте популярной группы. Не знаю, как другие, но я с хитами таких известных ансамблей, как «АББА», «Гранд Фанк», «Лед Зеппелин», «Юрайя Хипп» и других познакомился именно на его вечерах.

В общем, «Возрождение» было местной легендой, и попасть на его репетицию было большой удачей.

Правда, для меня оказалось большим сюрпризом, что репетиция «Возрождения», на которую я случайно попал, отличались далеко не идеальной атмосферой. То ли из –за спёртого воздуха, то ли из -за громкой музыки, музыканты в самый разгар процесса вдруг начали ругаться. Я сказал ругаться? Нет, это ещё слабо сказано! Тут, оказывается, разворачивались такие баталии, что у непосвящённого, вроде меня, это могло вызвать кратковременный шок с непроизвольным отвисанием челюсти.

Когда я зашёл, обмен мнениями между басистом и клавишником были в самом разгаре. Возможно, поэтому мой приход никто не заметил. Вся музыка на время перепалки, конечно, прекратилась. Одним из кричавших на другого был высокий блондин в зелёных вельветовых ботинках, известный в городе как Ботаник. Он играл на бас- гитаре. Отложив сейчас на колонку круглые очки, за которые его так прозвали, он, держась обеими руками за гитару, которая болталась у него на шее, как трап на призрачное судно, с которого все музы убежали на время скандала к источнику своей силы на небеса, весь подавшись вперёд, он орал на, клавишника,, белокурого, с длинными волосами малого в очках, так, что у него жилы на шее выступили:

– …это меня -то трудно вынести?!

– Тебя! – Кричал в ответ пианист, которого за его однообразные модуляции голоса и такую же игру, друзья прозвали Дроном. Поймав воздухе нотную брошенную в него тетрадь с нотами и текстами, он энергичным швырком вернул её обратно басисту.

– А тебя, значит, легко вынести? – Ехидно спросил басист, поднимая с пола брошенную ему партитуру и с размаху шлёпая её на колонку рядом с очками, едва сгоряча не раздавив их.

– Меня – легко! – Задорно крикнул ему в ответ Дрон. – Потому что я лёгкий, а ты – нет!.

– Пиявка тоже лёгкая – кровосос ты несчастный! – Не остался в долгу Ботаник.

– Вот и не подходи ко мне, а то укушу! – Парировал клавишник.

– Придавить такую гадость хочется, – заворчал Ботаник, ударяя по струнам своего «Ириса» и беря несколько сочных аккордов.

– Ага, чтобы придавить надо вес иметь, а у такого ничтожества, как ты, веса нет! – Не удержался Дрон.

– Хочешь узнать мой вес? – Пошёл вдруг на него с гитарой наперевес Ботаник.

– Не подходи, шизик, слышь, кому говорю -опусти гитару, – взвизгнул Дрон, подскакивая с места и загораживаясь от коллеги по группе взятым со стеллажа скоросшивателем с нотами, будто это могло его спасти от возможного тумака.

Дальше началась битва. Басист, сняв с ноги вельветовый ботинок, пытался ударить им клавишника по голове. Попутно он ещё пытался задеть колками своей гитары кисть Дрона, правда, не сильно, чтобы не поломать инструмент, но весьма чувствительно, и когда ему пару раз это удалось, он в весьма хищной улыбке оскалил зубы.

– Убери от меня свою балалайку, садист несчастный, и свой вонючий ботинок тоже! – Загораживаясь папкой от грифа, как рапирист на тренировке, визжал красный от возбуждения Дрон.

– А ты играй нормально, одеяло ватное! – Пыхтя, как паровоз, пытался снова и снова стукнуть грифом своей гитары по прижатым к пухлой груди Дрона холёным и белым рукам бледный от ярости Ботаник.

Наконец, устав от экзекуции, гитарист отошёл, начав пристраивать полуботинок обратно на ногу и ворча при этом:

– Убил бы кровососа, клопа диванного!