Укрощение Россо Махи

– Потерпите, найдутся улики, и мы отдадим их прессе сами, без нажима. –Кладя трубку и делая шаг к двери, чтобы уйти, приветливо сказал Мезин. Тут он вдруг широко улыбнулся:

– Поверьте, от правосудия ещё никто не уходил! Позвоните мне недельки через три! Думаю, к этому моменту я с некоторыми делами разберусь, и мы опять поговорим, хорошо? А сейчас извините, нечего вам сказать просто…

– Как нечего? – Удивился Влад. – Вы же в курсе, кто из прокурорских работников находится сейчас под следствием?

– Допустим., – сделав шаг обратно к столу, сразу перестал улыбаться Мезин, уставившись опять на карандаш в стаканчике.

– Ну, вот и назовите их фамилии. Это же не является тайной следствия? – Влад щёлкнул ручкой, будто приготовившись записать.

– Да, но только зачем вам это?.. – Нехотя усаживаясь снова в кресло, недовольно поморщился Мезин. – Войдите и в моё положение тоже: меня только месяц, как назначили. И начинать с того, что рубить головы? А работать с кем?

– Но вы тоже в моё положение войдите, – сказал Влад, присаживаясь. – Что я -то скажу своему руководству в Москве?

– Ладно, – Мезин будто нехотя согласился. – Давайте так договоримся. Если уж вам так нужно, я сейчас дам распоряжение, и вы поговорите со следователем. Добро?

Влад кивнул, тоже, будто нехотя соглашаясь, хотя внутренне радовался –разрешение на разговор со следователями это по крайней мере уже что –то.

Прокурор снял трубку, и отдал кому –то приказ. Затем, положив трубку, сказал:

– Кабинет триста первый. Следователь Рескин. Зайдите к нему после обеда, сейчас он занят. Договорились?

– Спасибо и на этом, – начал подниматься Влад.

Покинув кабинет прокурора, он не стал ждать лифта, а отправился вниз по лестнице. Близоруко щурясь на окна городских построек через огромные фрамуги областной прокуратуры, он вдруг подумал, почему Власта выбрала себе в любовники именно милиционера. Наверно потому что милиционер не будет уговаривать, сам себе стал отвечать он, а только прикажет: "лечь!" и попробуй, откажись. Кроме того, у милиционеров есть всё, что так нравится женщинам: стальные бицепсы, крепкие нервы, жезл до колена… Плюс наручники. С такой экипировкой кого угодно завалить можно, не то, что женщину. Обычным гражданам тут бесполезно конкурировать. Он бросил взгляд на стоянку, заставленную дорогими иномарками. "Интересно только, откуда у скромных служителей Фемиды столько денег?", спросил он себя. Вопрос остался без ответа.

Следователь Рескин, услышав от Влада кто он, так испугался, что пролил на свои бумаги кофе от неожиданности. Может поэтому разговор у них получился не самый тёплый. Но, в конце концов, Рескин, вытащив из стола лист бумаги и, набросав квадратов и скелетонов, стал объяснять: вот Детский дом, вот суд, вот здание опеки, вот итальянка русского происхождения по фамилии Бугатти. По закону от выбора ребёнка до момента усыновления должно пройти несколько месяцев. Бугатти давала взятки кому надо и документы на усыновление оформлялись день в день.

– И за это итальянцы платили за это по десять тысяч долларов? –Удивился Влад.

– А то и двадцать, – подмигнул Рескин. –Вопросы ещё есть?

– Да. Как работала схема денежных откатов? Вы это уже выяснили?

– Это является тайной следствия, – отрезал Рескин.

Из здания прокуратуры Влад вышел в совершенной задумчивости. «Что получается?», думал он. «Мезин ссылается на тайну следствия и молчит. Следователи, от которых ничего не добьёшься, кивают на Мезина и тоже молчат. Минутку, а как же право на информацию, записанное в Законе о СМИ? Да плевали они и на закон и на право! У них своё право –ведомственное. «Куда ни кинь, всюду клин», как говаривала моя мама.

Чтобы не откладывать дело на потом, он позвонил Носорогову, присев на скамейке в скверике у Прокуратуры. На его удивление Паша отреагировал на сообщение, что все местные усыновления прикрывали в Москве, совершенно спокойно:

– Старик, – сказал он, – ты думаешь, я не знаю, как это делается? Не волнуйся, у меня всё под контролем. Занимайся спокойно тем, зачем тебя туда послали. В Москве у меня всё схвачено. Мы и мои люди работаем. Никто не уйдёт от ответа.

Эти последние слова он сказал со смешком и добавил своё фирменное:

– У меня все ходы записаны!

Влад, кое –как отшутившись, сказал, что у него всё готово к приезду группы, и положил трубку. На сердце было тяжело. Ничего ведь не было готово. Никто не захочет повторять то, что уже сказал, еще раз на камеру. Вздохнув, он встал и пошёл в гостиницу.

Толстуха -портье на его этаже в гостинице, увидев его, вытащила из под стола бутылку с водой, и радостно водрузила её на стол:

– Без газа! Как вы просили!

Он вспомнил, как однажды утром устроил ей разнос: «Почему у вас вода только с газом»? «Потому что с газом люди больше любят!». «Но я вот, например, не люблю с газом!». «Так выпустите его!». «Что, прямо здесь?». «Да». «Приличные люди делают это в туалете!». «Фу, как это неприлично!», зажала нос девушка. «А накачивать человека газом, как шарик, это прилично?» не остался он в долгу. И так далее.

– Спасибо, – на этот раз улыбнулся он, забирая бутылку.

– Не за что, – довольная собой, ответила она, подтянув к себе отложенную на время книжку.

«Одного раза не достаточно», прочитал он название романа на обложке книги, которую она читала. «Может с ней того?», подумал Влад, глянув на пухлое, но симпатичное лицо портье. «Девушка в самом соку». Да нужна ей моя любовь, ка дятлу крылья от автомобиля, подумал он. Пусть уж лучше будет дружба. Отходя, он сказал:

– Вы очень любезны.

– А вы нет! – Испортила она ему настроение.

«Вот и делай людям комплименты!», думал он, с надутым видом направляясь в номере по коридору с красной дорожкой в середине. "Дорожка, между прочим, была, как в центральном офисе милиции -красная. Интересно, у любовника Власты, такая же дорожка на работе? Почему нет? Вполне возможно. Как его там зовут? Митя, что ли.

Когда они последний раз уединились, он звонил каждые пять минут, будто чувствовал! Точно ангел зла. Ну, или демон праведности – кто их там разберёт? Только они соберутся лечь – Бах! Хотят поцеловаться – па, па, па, пам, собака! Задумают обняться– он начинает орать в её сумке дежурным милиционером! Стоит ему наклониться к ней, чтобы прошептать ласковые слова, в её сумке обязательно звонит телефон. Будто он чувствует, что они делают! И хочет всё испортить своим звонком. Одно не понятно, зачем она кладёт телефон под руку, будто это чётки?..

– Выключи его! – Сказал он ей однажды, когда они лежали с ней в какой- то загородной гостинице, – зачем ты его рядом кладёшь?

– Тебе то что? Может, я так его дразню! –Ответила она ему со смехом.

– Дразнишь? – Удивился он. – Хочешь, чтобы он однажды выследил нас и пристрелил обоих из "Макарова"?

Тут она серьёзно задумалась, прежде чем ответить, а потом сказала с такой улыбкой, будто проницала сквозь время и расстояние:

– Не выстрелит, любит очень.

И всё -таки выключила телефон, убрав его после этого в сумочку.

– Зачем дразнить? –Всё не успокаивался он, ходя по номеру в трусах. – Дай своему полковнику отставку – и всё.

– Нет, это залипуха будет, – убеждённо сказала она, заворачиваясь в одеяло. – Любой плод должен созреть.

– Как? И плод греха, по-твоему, тоже?

– Конечно! – Хихикнула она. – Обязательно пусть тоже повисит немножко, пока не упадёт.

Этот последний номер они сняли загородом, подальше от центра. Район назывался Зеленоградом. Гостиница находилась в Седьмом, кажется, районе. Номер был двухкомнатным. В большую комнату они даже не пошли, там было много света, облюбовали маленькую, где окно можно было загородить дополнительным одеялом. Кровать в номере ужасно скрипела и, помучавшись, они перешли на раскладное кресло, а с него на диван. Полковник звонил без конца, и это так раздражало Влада, что, наконец, это вылилось у него во фразу:

– Я не понимаю, как можно любить человека и оскорблять его своим недоверием?!

Чтобы скрыть своё настроение он поднялся с дивана и пошёл в душ.

– Ты про Митю? – Крикнула она ему вдогонку, тоже поднимаясь и отправляясь за ним следом.

– Да! О чем если не секрет вы разговаривали последний раз? –Спросил он, откручивая вентиль и настраивая воду.

– Ты правда хочешь знать? – Спросила Власта. Она встала у стены, кокетливо уперев руки в бока и, заведя правую ногу, немного согнутую в колене, к левой – поза, от которой ему трудно было отвести глаза.