Сюжеты в ожидании постановки. Выпуск 2

Мария. Да, он мой сын, и я буду оплакивать его. Что мне остаётся? Неужели ты думаешь, что я не хочу спасти его?! Но как? Он не станет слушать меня. Эти его голоса… Они сильнее моего. Я буду оплакивать его, это всё, что мне осталось.

Рэбэ. Не кощунствуй. Напиши прокуратору, что он болен, что он не сын Божий, и его помилуют, Мария. И он говорит, что он – царь иудейский. Если не признать это бредом, его не пощадит ни Рим, ни Ирод.

Мария. Он утверждает, что царство его не от мира сего.

Рэбэ. Вот! Не от мира…. Он не в миру. Он болен. Больных не казнят.

Мария. Но как же ему помочь? Ты учёный, скажи.

Рэбэ. Думаю, ты и сама знаешь ответ, Мария, хотя и не можешь признаться в этом себе. Одно ясно, что Риму нужна провокация, чтобы ещё крепче стянуть петлю на нашей шее. Но Иисус должен покаяться. Да, к чему это? Ах, да. Это разрушит замысел императора и смягчит людей. Ведь не только Рим, но и непримиримые готовы казнить его, считая соглашателем. Он между двух жерновов, и из них вырваться невозможно, Мария.

Мария. Я умоляла его. А он лишь улыбался и гладил меня по волосам.

Рэбэ. Ох, грех гордыни. Дай ещё хлебну. Кисловато, я это, кажется, уже говорил, но при такой жизни… Мы съедаем себя, как стая шакалов, и я спрашиваю себя, как говорят в Риме: кому это выгодно? И ответ лишь один – Риму. А Иисус станет разменной монеткой между сенатом и синедрионом. Горе нам. Отдельные прутики легче переломить, чем вязанку. Иисус – орудие Рима, хотя вряд ли понимает это.

Мария. Вечер сменяет ночь. Ночь – рассвет. А кто сменит его?

Рэбэ. Я-то знаю, знаю, что его помыслы чисты, но народ, угнетаемый народ не поймёт его, Мария.

Мария. Но как мне, слабой женщине, спасти его? Он чист перед Всевышним.

Рэбэ. Знаю. В нём нет корысти, но не время, пойми. Так что если он не отречётся…

Мария (скорбно). Он не отречётся. Я буду молиться за него.

Ребэ. Мать ты или нет?! Испытай последний шанс. Уговори его. Не обрекай его!

Мария. Не знаю, что там твердят о сыне Божьем, но он сын мой. Это я знаю, и приму его волю.

Рэбэ. Мария!

Мария (твёрдо) Помолись за него.

Рэбэ. О, Мария. Я-то, конечно, помолюсь, но народ не поймёт его, и возможно даже… проклянёт. Ты даже не можешь представить, какие беды его поступок навлечёт на всех нас.

Мария. Я прощаю его.

Рэбэ. Ты должна, обязана что-то сделать.

Мария. Нет.

Рэбэ. Видимо, ты забыла, Мария, что и ты часть нашего народа.

Мария. Я всегда была верна нашему Богу. Но.. Иисус – мой сын.

Рэбэ (устало). Что же, я только хотел спасти его. Когда приходится выбирать, один человек или весь народ… Как тяжек выбор твой, Господи. Я устал. Очень устал, Мария. Проклятое время.

Мария. Я знаю его. Он умрёт прежде, чем раскроет в покаянии уста. Покаяние для него сродни самоубийству. Не мне тебе говорить, какой это грех Я оплачу его, но не смогу подтолкнуть к такой смерти. Самоубийству души.

Рэбэ (обречённо). Амэн.

Мария. Я молюсь за него. Помолись и ты, если хоть немного любишь его.

Они замолкают, шепча молитву.

Возле невысокой оливы останавливается Иуда. Из фляги выпил воды и только собрался идти дальше, как дорогу ему перегородил коренастый хмурый человек. Иуда выхватывает спрятанный в складках одежды большой нож.

Зелот. Убери нож, Иуда. Мне не нужна твоя жизнь. Не нужна и казна. Я хочу просто поговорить.

Иуда. И поэтому ты поджидал меня на пустынной дороге?

Зелот. Да, на пустынной. Но где ещё поговоришь без посторонних глаз?

Иуда (настороженно). О чём нам говорить?

Зелот. О нём, твоём учителе, и о тебе.

Иуда. Нам не о чём говорить.

Зелот. Я знаю, что ты встречался с рабби Самуилом. Он уже немного не в себе, но всё ещё авторитетен.

Иуда. (взволнованно) Но как?!

Зелот. – Мало что может укрыться от нас. Тебе название зелоты о чём-то говорит?

Иуда. Экстремисты…

Зелот. Патриоты. Непримиримые и готовые на смерть. Убери наконец свой нож. Если бы я хотел убить тебя, ты бы уже лежал на дороге. Отойдём в тень оливы. (Иуда прячет нож) Так-то лучше. У нас к тебе дело, Иуда из Крайот. И ты выслушаешь меня. Мы, зелоты, увы, не совсем едины. У нас есть свои умеренные и свои бескомпромиссные.

Иуда. Секарии….

Зелот. Секарии. Самые непримиримые из всех нас. Они идут до конца.

Иуда. Но я далёк от этого.

Зелот. Ты ближе к этому, чем думаешь, Иуда. Так вот, секарии решили убить твоего учителя и всех его учеников.

Иуда. Господи, но за что?!

Зелот. Тише. Ты так наивен, братец. Или хитёр, а? Дело в том, что от них спасения почти нет. Они идут по следу, пока не настигнут добычу. Но я не из них. Я против, и потому, рискуя своей жизнью, решил предупредить. Но что я ещё могу сделать?

Иуда. Ты сказал, что спасения нет.

Зелот. Я сказал – почти. Есть только один способ спасти его и вас тоже. Один. Сдаться прокуратору и покаяться. Он возьмёт вас под свою защиту.

Иуда. Покаяться? Ты в своём уме? В чём? Может ли смертный предать незримого?

Зелот. Ты не понял. В Риме есть силы, которые не хотят смуты. Их устраивает порядок вещей. Они, конечно, не поддерживают Иисуса, но и не хотят мешать ему. И эти люди готовы дать ему защиту.