Тридцать один день

И пока девочка пыталась сосчитать рамы хотя бы в одном ряду, бабушка подкатила к каждому из нужных им полотен по стремянке.

– Я возьму светлое полотно, – бабушка подняла с пола одну корзинку и подошла к центру. – Оно тоньше, поэтому к нему чуть сложнее пришивать лоскуты. Помнишь, как мы учили? Я нашиваю, а ты повторяешь за мной. Очень важно, чтобы на обоих полотнах лоскутики оказались на одних и тех же местах, чтобы когда мы сшили их вместе, не возникло путаницы. Начинаем с…

– С родительской любви, – отчеканила девочка и кивнула. – Пришиваем по центру. Это я помню.

– Верно, – улыбнулась бабушка. – Эти лоскуты самые важные, поэтому и самые большие. Старайся распределить равномерно по всей высоте. Если так сделаем, то любовь, которую мальчик получит от своих родителей, он сможет передать своим детям, когда сам станет отцом, а потом и внукам, и – в его случае – даже правнукам.

– Потом любовь к друзьям, – отчеканила девочка, – пришиваю в шахматном порядке от родительской. Следом – любовь к работе, за ней – любовь к приключениям, далее – любовь к животным и путешествиям. И если останется место, добавляем любовь к спорту и творчеству – музыке, кино, рисованию…

– Правильно, вся жизнь соткана из любви, хоть и невозможно уместить любовь ко всему миру на одном-единственном полотне, – бабушка кивнула и добродушно прибавила: – Видишь, ты уже и без меня всё знаешь. И когда только успела так повзрослеть…

– И в самом конце приклеиваем между лоскутами пуговки, – подытожила девочка. – Яркие и глянцевые для удачи, а тёмные матовые – для неприятностей. Стараюсь клеить равномерно и примерно в одинаковом количестве, пока из полотна и лоскутов не получится красивого одеяла.

– Ага, потому что если, например, высыпешь на одно полотно больше ярких пуговиц, на чьё-то другое их уже не хватит. И будет человеку казаться, будто его преследуют неудачи. А баночки-то не бесконечные…

Бабушка заправила в иголку плотную серебряную нить, девочка повторила за ней.

– Бабуль, а вот ты мне скажи, если светлое полотно – это полотно счастья, радости и веселья, то для чего вообще нужно тёмное полотно? К тому же, оно ещё и прочнее…

– Потому что человек может по-разному смотреть на одни и те же вещи в зависимости от настроения. Он может быть рад, что получил пятёрку по математике, а может и расстроиться из-за того, что учитель не поставил ему плюс. Может плакать от первого проигранного матча, а может смеяться от того, что вообще решился выйти на поле. Всё зависит от того, на какую сторону будет повёрнуто его одеяло. Когда человек рождается, мы обязательно укутываем его светлым полотном наверх, но человек всегда может раскутаться и поменять сторону…

– Да, но зачем?.. Почему нельзя вышить только светлое полотно и сделать человека счастливым?

– Моя дорогая, полотна всегда появляются парами, и парами исчезают. Мы как вязальщицы делаем всё, чтобы каждый прожил интересную, радостную жизнь, и не важно, насколько долгой или короткой она окажется. Но человек рождён свободным, поэтому у него всегда должно быть право выбора. И он этот выбор делает каждый раз, когда укрывается своим одеялом. Пускай человек не может его увидеть и даже не подозревает о его существовании, но именно он выбирает, под каким углом будет смотреть на то, что происходит в его жизни. Впрочем, одеяло в любой момент можно повернуть на другую сторону. Ведь стоит человеку только захотеть, и он станет счастливым. Или, наоборот, несчастным. И никто другой повлиять на это будет не в силах…

День 10

А вы умеете говорить НЕТ?

– Мам, нет. Нет. Я же говорю тебе, я не буду! Мам, ты вообще меня слышишь?!

В суете, граничащей с паникой, Вера бегала по комнате, прижав телефон плечом к уху. Она срывала с вешалок в шкафу одно за другим платья и небрежно бросала их неровной кучей в большую спортивную сумку.

– Мам, какая квартира? Какая машина, ты о чём вообще? Да мне плевать, сколько у него денег! Пусть он ими всеми подавится, а я больше ни на одну ночь в этом доме не останусь!

Вслед за платьями в сумку отправились футболки с джинсами и свитерами. Вера изо всех сил старалась, чтобы её голос не задрожал. Она буквально задыхалась от обиды, и сл?зы упрямо подступали к горлу, но меньше всего Вере хотелось, чтобы мать услышала её шмыганье носом.

– Мам, да не в жене его дело! Ей на меня наплевать, как и мне на неё. Хотя, помяни моё слово, если она тоже от него не свалит, о ней вскоре вся страна заговорит в прошедшем времени…

Вера ворвалась в ванную комнату словно фурия и даже не заметила, как ударилась коленом о дверной косяк. Она поднесла к полке у зеркала вторую сумку, чуть меньше первой, и смахнула в неё рукой все баночки с кремами и косметикой. Посмотрела на своё отражение – слёзы вовсю катились из глаз, но их почти не было видно на фиолетово-жёлтом лице. Вера, тихонько застонав от боли, промокнула распухшие щёки салфеткой, закинула вслед за косметикой фен и выбежала обратно в зал.

– Мам, мне вот честно плевать, что вы с отцом думаете – это не у вас фарш вместо половины лица! И р?бра не у вас переломаны. А ты не подумала, что он вообще мог меня убить? В смысле я сама виновата, что его довела?! Мам, ты вообще себя слышишь? В смысле он больше так не будет? Помиримся, если он извинится?! Мама, это не ссора, ты что, не понимаешь? Простить можно отсутствие подарка на годовщину, измену простить можно, а таскание за волосы по всему дому, и пинки в живот – никогда! Да даже с собаками нормальные люди так не обращаются!

В сумках почти закончилось место, а в шкафах ещё оставалась висеть большая часть её одежды. Вера сняла тонкое пальто с плечиков, сложила его наспех в три раза и скинула в кучу к платьям. Зажала сумку между ног и надавила локтем сверху, чтобы застегнуть молнию. К счастью, сумка поддалась.

– Мам, не переживай, я не собираюсь у вас останавливаться. У меня так-то и кроме вас есть, у кого пожить в России, пока не придумаю, что делать дальше. Да, самолётом. Рейс через три часа. Да, сегодня. Можете не встречать, на такси мне хватит.

Последними во вторую сумку полетели туфли и кроссовки, после чего Вера бегло осмотрела квартиру. Она принципиально не стала забирать ничего из его подарков – только то, на что она сама себе заработала или то, с чем приехала в эту квартиру полгода назад. Да ценного ничего особо и не было: даже те несколько украшений с бриллиантами, которые он якобы подарил, были им же убраны в сейф, от которого Вера не знала пароля.

– Мам, я уже всё решила. В смысле, где я найду себе ещё одного министра? Да я лучше до самой старости одна буду, чем с таким уродом. Пусть в нищете, зато не в гробу. Мам, ты сейчас серьёзно спрашиваешь, кто о нём позаботится?

Вера с трудом сдержалась, чтобы не наорать матери матом прямо в трубку. Ей очень хотелось сказать, что единственный, кто должен позаботиться об этой твари – это её отец. Это он должен как минимум отправить своего недозятя в реанимацию за то, что тот осмелился поднять руку на его единственную дочь. Но с такой позицией родителей об этом можно было только мечтать. Вера сделала глубокий вдох, выдох, ещё раз вдох и спокойно ответила матери:

– Астрологиня его о нём позаботится. Хоть и гражданская, но жена ему, как-никак.

Вера закинула обе сумки на плечо, провернула ключ в замке и, пропуская мимо ушей уговоры матери, спустилась вниз. Кинула ключ в почтовый ящик и вышла на улицу, даже не оглянувшись.

– В смысле что со мной не так? Всё со мной так, просто, видимо, я оказалась умнее, чем ты, раз мне хватило одного раза… Слушай, ну раз он вам с отцом так нравится, вы с ним и живите. А с меня хватит. Всё, кладу трубку, меня уже машина ждёт.