– А почему так?
– Потому, что они кочуют. Пару раз на дню: разбирают юрту, собирают. Первый раз – когда со стойбища снимаются, а второй – когда останавливаются на ночь. Я думаю, у них час на сборы уходит.
– Деда, а за второе место что давали?
– За второе – телегу конную. Хорошую крепкую, – с высоким бортом. Колеса тогда, у телег, были березовые, обернутые железной полосой. Долго служила телега, не скрипела, если вовремя ее смазывать. Ступицы дегтем набьёшь, – тихо едешь, как будто на машине по ровной дороге.
Выражение слыхал: «скрипит, как телега не смазанная»?
– А что оно значит? – задался Коля. Он сидел на скамейке и болтал ногами.
– Так про человека говорят, который вечно недоволен и на что-то жалуется.
– А третье место, – что за него давали?
– За третье место, – ковер шерстяной полагался. Тоже хороший – ручной работы. Его на стены вешали – для красоты или на пол ложили – для тепла.
– Деда, а какой был у Зорьки папа?
– Папа Зорькин – очень сильный конь, выносливый, хоть и беспородный. Зорька лучшие гены себе взяла: сильной была, выносливой – как папа, озорной и быстрой – как мама. Мы ее запрягали зимой и на санях по снегу… – Быстро по морозу на санях!
– А летом?
– Летом на телеге ездили: за сеном – на покос, или по воду к реке, пока колодцев своих не было.
Не заменимая она: чего по хозяйству увезти – привезти, самим куда съездить. Служила нам Зорька, а мы за ней ухаживали. Послушная была, не лягалась. Батя, её, подковывал, чистил на речке, купался с ней. Не было тогда другого транспорта кроме лошади.
– Так у вас даже великов не было? – удивился Коля.
– Ооо … – Велосипед тогда был роскошью. Это сейчас машины в деревне через каждый двор. А после войны, только велики!
– А их много было, деда?
– Один только, на всю улицу, – у наших соседей. «Симсон» назывался, – немецкий качественный, мы на нем по очереди катались. Дед, друга моего, учил нас устройству. Показывал, как шарики из втулки доставать, цепь в масле как кипятить, чтобы не вытягивалась и долго служила.
Говорил он нам, что после дождя, грязь попадает вовнутрь, смазка от этого хуже становится, и металл начинает ржаветь.
– А что делать, если дождь?
– Разбирать! Мы, после каждого дождика, разбирали, велик, смазку меняли и снова собирали. До того натренировались, что с закрытыми глазами могли все сделать. Так вот соседский велик, стал для нас, первой технической грамотой.
– Деда, а роботы умные бывают? – спросил Коля.
– Чего это ты про них заговорил?
– Я, их, у Димки, в журнале видел.
Милхай почесал затылок:
– Думаю, что бывают умные, не могу ничего тут сказать. Но, мне кажется, какой бы умный робот ни был, человек все равно умнее и гибче.
– Почему, деда?
– Потому, что человека – Природа создала, а она сама совершенна и любые, ее, творения совершенны. А робота, даже самого умного, создал человек. Не мог он так все продумать, как Природа и как наш Создатель. Нету души у робота, – один только ум металлический. А у человека есть душа. Она с предками может связываться, истории их собирать. Еще может знания черпать, и в прежние жизни ходить.
Для чего человеку голова
Так, что Коля – все в человеке продумано, человек – это самая умная машина.
– Деда, а для чего человеку голова? – спросил Коля.
– Голова человеку – чтобы есть в нее…, – улыбнулся Милхай.
– А еще?
– Еще, чтобы, ей, говорить, – чтобы мысли, всякие мыслить.
– …?…
– Глаза, еще, чтобы смотреть, а уши, чтобы слушать, – продолжил Милхай.
– А нос, чтобы дышать, – подхватил Коля.
– Еще, чтобы шмыгать им! – улыбнулся Милхай
– Деда, а волосы, нам, зачем? – спросил Коля.
– Волосы – чтобы их постригать и прическу наводить.
– Ну, деда, – скажи серьезно!
– Можно и серьезно. Волосы как антенны у приемника, – любое колыхание чувствуют, любую тонкую вибрацию. Через них голова принимает информацию, и через них же посылает.
Мысли, в нашем «приемнике», – как регулятор: в какую сторону подумаешь – на ту волну и настроишься.
– А как это?
– Видал шерсть у животных?
– У каких? – недоуменно спросил Коля.
– Да у любых, – у пса, у вашего, например?
– Ну, видел, и чего?
– А то, что он шкурой чует, так же как и любой другой зверь.
У нас же, у людей, шерсть только и осталась, что на голове да на бровях. Вот и чуем мы не шкурой как животные, а головой своей.