К точке отсчёта

– А почему рожа-то в землю упёрлась, – крикнула Щекочиха, держащаяся после катания подальше от края.

– А потому, православные, что человеку стоит смотреть в небеса, к горним вершинам, а не в земные глубины.

– Во как, – Щекочиха закивала столь одобрительно, что платок слез на глаза.

– Посему в таком перепутанном мире и летают коровы, овцы, волки и лисы по небу.

– Это, пожалуй, конфуз может случиться, коли под коровой пройдёшь не вовремя, – подал голос какой-то молодчик.

Толпа засмеялась.

За повозкой шёл хор в самом непотребном виде.

– Глядите-ка, братцы, одёжка у них, как есть, наизнанку. Как у сапожника Семёна, когда домой от Нюрки пьяным возвращается.

Послышалась возня, удары. Кого-то повалили на землю, бабы голосили.

– Тихо вы, заполошные. Оттащите драчунов во двор, не мешайте православному люду представление смотреть, – гневно крикнул толстый лавочник.

А хор продолжал удивлять: трубачи ехали на верблюдах, литаврщик на быке. Четверо певцов передвигались задом наперёд, напевая:

Приплыла к нам на берег собака

Из полночного моря

Из холодного океана.

Прилетел оттуда и соловейка.

Спрашивали гостью приезжу

– За морем какие обряды?

Гостья приезжая отвечала:

– Много хулы там достойно

Я бы рассказать вам сумела,

Если бы сатиры я пела.

А теперь я петь не желаю.

Только на пороки я лаю.

– Соловей, давай и оброки,

Просвисти заморские пороки…

За хором следовала открытая карета, которую везли слуги в ливреях. В карете лежала лошадь.

– Эх, зря мой мужик не пошёл. Буду рассказывать, как люди лошадь в карете везут – не поверит!

За первой каретой следовала вторая. Вертопрахи-щеголи бежали около неё, прислуживая обезьяне, что царицей восседала над ними. Они повторяли ужимки своей госпожи.

– Глянь, как Машка, сноха наша, всё бы ей наряды примерять да вертеться!

Огромные великаны размашисто шагали по улице. За ними бежали карлицы. Видно было, что карлицы не успевали, задыхались, но бега не прекращали. На повозке везли огромную люльку, в которой лежал старец, завёрнутый в пелёнки. Маленький мальчик кормил его из рожка. В другой люльке – старуха, играющая в куклы, и маленькая девочка, бьющая её розгой.

– Что делается-то…

Повозка с огромной корзиной, наполненной розами, в которых лежала свинья, предваряла шествие музыкантов. И каких! Человек в костюме осла громко распевал противным голосом. А козёл так играл на скрипке, что ушам было больно! Толпа, одетая срамным образом веселилась и плясала под такую музыку.

– А это, уважаемая публика, маляры, что разрисовывают химеру.

– Кого-кого? – Любопытство Щекочихи выгнало бабу из укрытия, – какую-такую хирмеру?

– Химера, уважаемая публика, греческое чудище. Голова и шея у неё как у льва. Тело вроде козлиного, а заместо хвоста – змея. Означает сиё чудовище несбыточные мечты.

– Во как. Не мечтайте, девки, о богатых купцах, всё химеры выходят.

– Ну уж девок упрекнули. Сами-то, поди, не хуже. Всё думаете, как бы схрон какой найти. Да не работать после, а гулять вольно.

За химерой ехали на коровах рифмачи.

– Эти господа иначе как рифмой и говорить не могут.

– Прибауткой что ли?

– Вроде того. Слыхал, как дед Демьян всех расписывает?

Как у нашего Ивана

Что-то лошадь нонче пьяна.

«Потому и пуст карман», -

Бабе плачется Иван.

– Тю, бабы не хуже складно говорить умеют.

– Посадить бы вас всех на коров, складывайте себе!

– А это, уважаемые, сам Диоген. Жил такой философ у древних греков. Жил он не в доме, как подобает всякому, а в бочке. И вовсе не потому, что не смог найти себе дом. Он считал, что человек должен довольствоваться малым. А постелью ему служила одежда.

– А как же в мороз, сердечный? Небось, замёрз насмерть?

– В Греции всегда лето.