Теперь ты в армии

Наверное, не склонный к юмору подполковник в этот раз решил поощрить студента за дерзость. Остальные студенты тоже стали забрасывать зачетки под дверь, но подполковник, решив, что лимит на хорошие поступки на сегодня исчерпан, собрал зачетки и выбросил их в окно. Пришлось студентам бежать вниз и разыскивать свои зачетки среди прошлогодних листьев и сухой травы. Сдавших экзамен подполковнику в тот день было немного.

После окончания четвертого курса и сдачи госэкзаменов, студенты поехали на полтора месяца на военные сборы, где должны были на практике закрепить, все что они изучили в теории за два года на военной кафедре. В летнем лагере военного училища войск радиационной, химической и бактериологической защиты им выдали военную форму старого образца: галифе, кителя с золочеными пуговицами и пилотки. Студенты жили в казарме, ходили строем, стреляли на стрельбище из пистолета, бегали в противогазах, по ночам со штык-ножом на поясе стояли у какого-то склада. Но все это воспринималось студентами как игра, веселое приключение, почти ничем не отличающееся от привычного им всем пионерского лагеря. Никто из них, включая Зуева, не планировал после университета идти в армию.

Военные сборы завершились принятием присяги. Они стали без пяти минут офицерами запаса. На последнем построении, перед тем как разъехаться по домам, студенты должны были пройти торжественным маршем перед трибуной. Маршируя по плацу, уже переодетые в гражданскую одежду и переобутые в свои кроссовки студенты, не услышали привычного дробного грохота сапог по асфальту, тогда они, все как один, стали бить в ладоши, отбивая ритм шагов хлопками.

В телевизоре в это время, очередное поколение молодых ребят, их ровесников, ехало на свою очередную, поджидавшую их войну: началась первая чеченская кампания.

***

Итак, по окончании пятого курса Зуев должен был стать офицером запаса, получив лейтенантское звание одновременно с дипломом. Зуев пребывал в некоторой растерянности: пять лет он учился ради диплома, цель достигнута, но непонятно чем заниматься дальше. О военной службе он больше не мечтал, идти работать по специальности на химический завод тоже не хотел.

Тогда российский президент Борис Ельцин решил помочь Зуеву определиться с выбором, или по крайней мере, дать ему время на размышления. Увязшей в Чеченской войне Российской армии стало не хватать обученного личного состава, и министерству обороны пришла в голову мысль решить эту проблему привычным, уже много раз испытанным способом – пополнить армию за счет студентов. За несколько дней, до того, как студенты по всей стране должны были получить свои дипломы, российский президент издал указ, что выпускникам военных кафедр офицерские звания отныне должны присваиваться только после прохождения срочной службы в рядах Вооруженных сил. И тут же, сразу после выпускного, военкоматы стали широкой сетью грести ещё не очухавшихся от дипломной пьянки вчерашних студентов, ставя их под ружьё.

Утром, на следующий день после получения Зуевым диплома, в дверь его квартиры позвонили. Родителей дома не было. Мучимый похмельем, явившийся только под утро Зуев открыл дверь. На пороге стоял офицер и еще двое с погонами курсантов военного училища. Они вручили плохо соображающему и ещё не вполне трезвому Зуеву под роспись повестку в военкомат для постановки на воинский учет в качестве офицера запаса. Ничего не подозревающий Зуев (он даже не знал о выходе этого президентского указа, было не до того) поехал в военкомат, где ему вручили мобилизационное предписание с требованием прибыть на следующий день, имея с собой смену белья, кружку, ложку и т. п. Он призывался для прохождения срочной службы в армии. Все произошло очень быстро, Зуев не успел ни осмыслить происшедшее, ни испугаться, ни как следует взволноваться. Он воспринял это как вызов судьбы и решил не противиться ему. Кроме того, он решил, что все-таки должен отслужить в армии, чтобы испытать себя. К тому же служить ему, как человеку, имеющему высшее образование, предстояло всего год. Это не казалось большим сроком. Мысленно он уже видел себя вернувшимся из армии, в камуфляжной форме, с рядом значков на груди.

Отец на этот раз не вмешивался в решение Зуева, спросив его только, хорошо ли он все обдумал и понимает ли, что ждет его в армии. Он предложил позвонить знакомому военкому и решить вопрос и на этот раз. Но Зуев отказался – он сделал свой выбор и не хотел отступать назад, хотя было заманчиво. Мать, однако, была в шоке, но ничего уже не могла сделать.

На наскоро собранные проводы пришла немногочисленная родня, отцовский брат дядя Володя принес гитару. Зуеву запала в душу спетая дядей песня, зацепившая его щемящим ощущением какой-то неприкаянности, предстоящей разлуки и ожидания нескорой встречи. Потом Зуев часто повторял эти слова:

Красный отблеск семафора
Лег на рельсы, лёг на рельсы
Видно поезд твой не скоро,
Ты согрейся, ты согрейся.
Рельсы лунною дорожкой
Вдаль уходят всё быстрее.
Дай-ка я твои ладошки
Отогрею, отогрею.
Глупый ветер по перрону
В лужах счастья ищет, ищет,
Зашумел по перегону
Твой экспресс Москва-Мытищи.
Ты уедешь – пусто станет,
Станет долгим, долгим вечер…
До свиданья, до свиданья,
До свидания, до встречи!

Но девушки у Зуева на тот момент не было, поэтому некому было ждать его, плакать и дожидаться встречи.

На следующий день отец и мать проводили Зуева до дверей военкомата.

У автобуса, который должен был увезти Зуева на областной сборный пункт, отец последний раз спросил его, не передумал ли он, и что еще не поздно позвонить знакомому военкому. Обычно скупая на эмоции мать Зуева, вдруг заплакала и порывисто обняла его. Но Зуев уже не видел и не слышал их, он смотрел поверх плеча прильнувшей к нему матери на раскрытую дверь ждущего его автобуса: мыслями он был уже не с ними. Зуев сухо попрощался с родителями и зашел в автобус, дверь с лязгом захлопнулась за ним, отделив от мира свободных гражданских людей. Отныне и на ближайший год Зуев больше не принадлежал себе.

Тут надо сказать, что хотя сеть, которую генералы забросили тогда для отлова студентов, раскинута была весьма широко, имела довольно крупные ячейки. Все, более-менее расторопные вчерашние студенты, кто не хотел служить в армии, сумели её избежать. Кто-то пустился в бега, кто-то просто уехал или сменил место жительства – никто их особо не искал. Из зуевских одногруппников, кроме Зуева в армию попали только двое. И то, один из них, Деня Алов, пошёл туда вполне сознательно, потому что рассчитывал после армии попасть в ФСБ. Через несколько месяцев, Конституционный суд признал этот указ президента Ельцина незаконным и отменил его. Спрятавшиеся вылезли из щелей и укрытий и вернулись к своим прежним занятиям, но Зуев в это время был уже далеко.

Часть вторая

На областном сборном пункте царил обычный для этого места бедлам. Призывники, собранные в огромной, похожей на спортзал комнате, уставленной в ряд простыми деревянными скамьями, сбившись в группки, выпивали тайком принесенную из дома водку, закусывали, громко смеялись и матерились. Упившиеся до потери чувств призывники спали тут же, на скамейках, или прямо на полу.

Зуев приткнулся к такой же группке, состоявшей из бывших студентов, товарищей по несчастью. Зуев бодрился, рассматривая своих новых товарищей он думал, что неплохо бы им вместе попасть в одну часть. Он уже мысленно прикидывал, как они составят экипаж какой-нибудь боевой машины, распределил каждому роли, представляя, как они вместе пройдут через все опасные и веселые приключения, уготованные им, и потом, на гражданке, уже постаревшие будут о них вспоминать. Ходили слухи что их, прошедших какую-никакую военную подготовку и без пяти минут офицеров, должны отправить в какую-то особую часть.

Время от времени в комнату заходил офицер и зачитывал фамилии из списка. Гомон в комнате стихал, призывники, чьи фамилии называл офицер поднимались, вставали в строй, им объявляли воинскую часть, куда их отправляют и уводили. Один раз офицер зачитал список, в который попали несколько его новых знакомых. Им объявили, что они направляются на службу в милицию, здесь же, в городе. Зуев приуныл: получается, что слухи об отправке бывших студентов в особую часть были ложными, к тому же не хотелось оставаться служить в своем городе – стоило из-за этого идти в армию.

Наконец, ближе к вечеру зашел офицер с длиннющим списком, в котором было больше ста фамилий, среди них Зуев услышал и свою. Их направляли в учебную воинскую часть, находившуюся в одном старинном русском городе, известном своим заводом, где в советское время выпускали мотоциклы, а также автоматы и пулемёты. Тут же их построили и колонной повели на железнодорожный вокзал. Словно в предостережение, путь их колонны пролегал мимо городского воинского кладбища.

По прибытии на вокзал их ещё раз построили и пересчитали, при этом выяснилось, что несколько призывников по пути благополучно слиняли. Призывников загрузили в плацкартный вагон, ехать было недалеко – одна ночь пути.

В вагоне царило буйное веселье. Призывники, понимая что по прибытии в часть все их припасы будут изъяты, уничтожали всё имеющееся в наличии спиртное и продукты. Водка и коньяк лились рекой. На остановках царил аттракцион невиданной щедрости: из окна Зуев увидел вокзального бомжа, который шел по перрону, с трудом неся на вытянутых руках гору колбасных кругов, буханок хлеба и банок с тушенкой и сгущённым молоком. Изо всех карманов у него торчали бутылки коньяка вперемешку с денежными купюрами, которые насовали ему призывники.

В вагоне Зуев познакомился с сопровождающим их капитаном-танкистом. Подвыпивший капитан, подозвав к себе Зуева и посадив его перед собой, сказал, что ему нужны толковые ребята. Он обещал Зуеву, что заберет его к себе, в учебный танковый полк, сделает сержантом и вообще сулил всякие блага и легкую службу. Тоже поддатый Зуев не возражал – стать танкистом было совсем не плохо. Он успокоился, посчитав свое будущее уже предрешённым, хваля себя за удачливость и умение знакомиться с нужными людьми.

К месту назначения поезд прибыл на рассвете. Дрожа от утреннего холода и похмелья, притихшие призывники загрузились в ожидавшие их тентованные машины, которые привезли их к воротам части. Воинская часть, в которую попал Зуев, номинально называлась учебной танковой дивизией, но в ней, кроме нескольких учебных танковых полков, были также два учебных мотострелковых полка, учебный артиллерийский полк, учебный зенитный полк, а также учебный автомобильный батальон и учебная рота связи. Все эти подразделения занимали огромную, обнесенную забором территорию прямо в городе. За городом, окружая его, размещались учебные полигоны, стрельбища, танковые директрисы и т. д.

За воротами части, на большой асфальтированной площади были расставлены столы, за которыми сидели офицеры и люди в белых халатах, распределявшие вновь прибывших по учебным полкам, перед ними грудами лежали папки с личными делами призывников. Перед столами расстелили огромный брезентовый полог, куда призывники складывали все оставшиеся у них продукты и спиртное. Тут же, в соседнюю кучу надо было выложить все колюще-режущие и другие опасные предметы, включая ножницы. Обе эти кучи непрерывно росли. В куче с опасными предметами, кроме обычных кухонных ножей лежали изящные наборные финки, кинжалы, газовые баллончики, кастеты и даже травматический пистолет, с которым какой-то чудик приехал в армию.

Зуев подошел к сидящим за столами и сказал им, что должен быть зачислен в танковый полк, он ссылался на капитана, который их сопровождал. Тут Зуев обнаружил, что капитана и след простыл, он вертел головой, но нигде его не видел, а фамилию у капитана Зуев спросить не догадался. Больше этого капитана Зуев никогда не видел. Сидящие за столами, посмотрев на долговязую фигуру Зуева, покачали головами и сказали, что в танкисты он не подходит – слишком высокий рост: не поместится в танк. Посмотрев его личное дело, они объявили, что всех, имеющих высшее образование, отправляют в зенитчики, как самый интеллектуальный род войск. Как и обещали сидящие за столами люди, спутников Зуева из числа бывших студентов тоже зачислили в зенитчики. Их осталось четверо из приехавшей сотни человек, остальных распределили в другие полки. Они решили держаться вместе.

Учебный зенитно-артиллерийский полк размещался в четырёх аккуратных двухэтажных зданиях перед асфальтовым плацем. Их подвели к первому зданию, на стеклянной входной двери которого красной краской по трафарету было написано: 1 УЗАБ. Это означало первую учебную зенитно-артиллерийскую батарею. Первый этаж был нежилой. Их завели на второй, в каптерку старшины.

Старшина первой УЗАБ старший сержант Савастеев был человек, не лишённый чувства стиля. Когда их четвёрку завели к нему, он, чувствуя момент, поставил на магнитофоне песню: «Inthearmynow (Теперь ты в армии)» группы Status Quo.

Под звуки этой прекрасной песни курсантам (так официально называли всех военнослужащих переменного состава учебных подразделений) объяснили, кто они такие и какие у них есть права. Если коротко: они теперь никто, звать их «духи» и прав у них отныне ровно ноль. Пытавшийся что-то пошутить Зуев был резко поставлен на место: разговаривать в присутствии сержанта «духам» дозволялось только с его разрешения.

***

Учебная воинская часть, или учебка, куда попал Зуев, в советское время готовила сержантов и технических специалистов для последующей отправки в группу советских войск в Германии. В Германии советских войск больше не было, но традиции остались.

Главным фетишем этой учебки была дисциплина, главной религией и культом – наведение порядка и уборка, главным ритуалом – шагистика.

Перед уходом в армию, наслышавшись от старших товарищей и начитавшись статей в «Комсомольской Правде», Зуев больше всего боялся дедовщины. Попав в учебку, Зуев смог скоро убедиться, что напрасно он боялся этого явления, потому что в учебке царствовала Уставщина, и неизвестно еще, что было хуже.

Курсантов в учебке не били, не издевались, не заставляли стирать чужую форму или бегать за ворота части за сигаретами и бухлом для «дедов». Да и «дедов» никаких не было, все курсанты в подразделении были одного призыва. Их просто заёбывали так, что они забывали, как звать маму родную и какое на календаре число, еле доползая до кровати в конце каждого дня.

Утро начиналось с дикого рёва дневального «на тумбочке»:

– Батарея, подъём! – и физзарядки.

Круглый год, в любую погоду, даже в самую лютую стужу курсантов выгоняли на улицу с голым торсом, где они, в одних галифе, бухая кирзовыми сапогами бегали, наматывая круги по плацу, потом подтягивались и отжимались. После физзарядки начиналась процедура заправки кроватей. Кровати следовало не только аккуратно заправить, но полосы на одеялах в кроватном ряду должны были составить одну идеально ровную линию, для чего их выравнивали при помощи специальной веревки. Заправленные кровати должны были с торцов иметь прямоугольную форму, для этого края одеял отбивались с помощью специальных дощечек. Качество заправки кроватей проверял сержант. Если качество не устраивало, все постели переворачивались и процедура начиналась заново. Эта тягомотина занимала минут сорок, после чего курсанты строем, с песней (обязательно с песней) шли на завтрак.

После завтрака курсанты заступали в суточные наряды. Кроме обычного наряда в виде дежурства по подразделению, существовали наряды по столовой, по штабу, по КПП[2 - КПП – контрольно-пропускной пункт], патруль, и караул по охране складов. В наряд заступали на сутки, в течение которых курсанты жили по распорядку, зависящему от характера наряда, но, как правило, несение наряда не предусматривало возможности поспать. Поскольку армия была на самообеспечении, каждый день, из числа свободных от наряда курсантов формировались рабочие команды, которые отправлялись что-нибудь таскать или грузить на складах, перебирать овощи, чего-нибудь красить или ремонтировать. Оставшиеся, в крайне незначительном количестве курсанты отправлялись на занятия. В наряды курсант попадал, как правило, на сутки через двое, иногда на сутки через сутки. Естественно, в таких условиях ни о какой мало-мальски качественной подготовке курсантов по воинской специальности речь ни шла. Занятия шли до обеда, полчаса до обеда давались на то, чтобы до блеска надраить сапоги и почистить форму. На обед ходили также строем и с песней. После обеда и до ужина свободные от нарядов курсанты занимались строевой подготовкой, добиваясь идеального выполнения строевых приёмов. Не зря курсанты этой учебки, попадая после неё в другие части, вызывали восхищение командиров своим умением шагать и держать строй. За оставшееся после ужина (да, да, строем и с песней) и до отбоя время надо было успеть подшить свежий подворотничок, постричься (стригли друг-друга машинкой) и побриться. Качество подшивки, пострижки и побривки проверял сержант на вечернем построении (и не дай бог, он обнаружит у кого-нибудь небритую шею). На вечернем построении зачитывали списки курсантов, заступающих на следующий день в суточный наряд, а также так называемый «боевой расчет» – распределение курсантов для охраны чего-нибудь важного в городе (мосты, путепроводы, вокзалы и т. д.) в случае объявления боевой тревоги или чрезвычайной ситуации.

Перед отбоем тренировались на быстроту подъёма и одевания. Курсанты раздевались и укладывались под одеяла, после чего, по команде сержанта, должны были вскочить, одеться по полной форме и построиться. У гражданских, не служивших в армии людей, есть легенда, что в армии солдат заставляют одеваться за время, пока горит спичка. Так вот это полная чепуха – спичка горит около сорока секунд, за это время курсант может не спеша, потягиваясь встать, лениво одеться и ещё у него останется время перекурить. Курсанты 1-ой УЗАБ успевали одеться и построиться за 10-15 секунд. Достигалось это долгими тренировками – по нескольку раз курсанты укладывались и вскакивали, пока время подъёма не устраивало сержанта. Перед окончательным отбоем следовало аккуратно, в строго определённом порядке уложить форму на табуретке и повесить портянки для просушки, намотав их на голенища сапог. Правильность укладки формы также проверял сержант и, если форма была уложена неправильно, табурет переворачивался пинком ноги, объявлялся общий подъём на время и все начиналось заново.

Краеугольным камнем распорядка дня в учебке была уборка. Курсанты должны были убираться, или как они говорили «пидорить» всегда и везде, целый день. День начинался с уборки, ей же и заканчивался. Если курсант заступал, допустим, в суточный наряд по КПП, то в свободное от стояния на воротах время, целые сутки он должен был пидорить КПП, включая прилегающую территорию, если в наряд по штабу – пидорить штаб, если в наряд по столовой – то столовую. Но хуже всего приходилось тем, кто заступал в наряд дневальным по подразделению. Если на КПП, в штабе и столовой все-таки удавалось иногда поспать два-три часа, спрятавшись от глаз дежурного сержанта или офицера, то дневальные по подразделению пидорили вообще круглые сутки, отдыхая только стоя «на тумбочке». Уборка не должна была прекращаться ни на миг. Если даже все вокруг было отпидорено так, что блестело чистотой, все равно убирались уже по убранному, по второму и третьему разу. Уборка превращалась в самоцель, в уборку ради уборки. Весь субботний день посвящался генеральной уборке казармы. Кровати сдвигались в угол, курсанты скребли и драили пол, мыли окна и стены. Половину воскресенья тоже было отдано уборке. В этот день наводили порядок на территории. Иногда уборку заменяли физподготовкой. Зимой к этому добавлялась чистка снега, а осенью – уборка листьев по всему военному городку. Листья вообще убирали бесконечно, в течение всей осени, а они все падали и падали…

Оставшееся время после обеда в воскресенье, считалось свободным, но за эти полдня надо было успеть выстирать, высушить и погладить поистрепавшуюся за неделю форму – ведь курсант всегда должен выглядеть опрятным. Увольнительных как таковых у курсантов не было – отпускали на 2-3 часа в воскресенье только тех, к кому приезжали родители.

Проштрафившиеся в чем-нибудь в течение дня курсанты, после отбоя отправлялись убираться в туалете («на очки») или скрести бритвами и мыть так называемый центральный проход или «цепе» – длиннющий, метров 60, коридор между кроватями, шедший через всю казарму.

Вследствие такого распорядка, заёбанные, голодные и невыспавшиеся курсанты отрубались мгновенно, еще в процессе падения в койку по команде: