Серебряная пуля. Антология авантюрного рассказа

А навь стоит, на Логина смотрит и манит его, улыбается. Тут же Дюк оттолкнул Логина и сам перед навью стал:

– Я знаю твоё имя!

Дева качает головой, мол, нет. Лик её стал ещё бледнее, она сжалась, словно напугал её Дюк. Словно узнала его. Он снова шагнул на неё.

– Назови своё имя! Имя!

Навь подняла на него глаза, а в них будто слёзы стоят. Смотрит она на Дюка как на далёкого забытого друга.

– Назови своё имя сама! Я знаю твоё имя. Но ты сама должна вспомнить. – Дюк почти умолял, и столько слабости было в его словах, столько скорби! – Имя!!! – вдруг гаркнул Дюк безумным голосом.

Тут же по берёзам пробежал ветерок-шепоток. Обернулся Логин – а на ветках-плетях качаются духи бестелесные, повиснув белёсыми тенями. И всё шепчут-приговаривают:

– Сестра, назови имя! Сестра, вспоминай!

– Внученька, не бойся!

– Назовись, внученька!

– Доченька, как твоё имя? Скажи!

Бедную русалку корёжило, она мучилась и плакала. Наконец нашла в себе силы и побежала к воде. А запруда-то крещёная уже! Пробует зайти в воду, а ей жжёт. Логину и правда стало жаль её. Он глянул на священника – тот даже не видя навь чувствовал её и страдал так, словно это ему вода запекала. Феодор и четверо казаков за шабли взялись. Да что ей шабли, творению низшего мира?

Дюк рухнул перед ней на колени и заплакал:

– Как тебя зовут?

– Ты же сам помнишь, как меня зовут! – в страданиях выдохнула навь.

– Назовись. Вспомни сама. И душа твоя уйдёт дожидаться мою. Назовись!

– А-а-а… Алевтина! – выдавила из себя истерзанная навь. Тут же вспорхнули с берёз души её сродников. Запели жаворонки.

Дюк понуро стоял на коленях. Смотрел куда-то мимо нави и ждал. Деву всё крутило. Тогда шагнул ближе поп и стал заупокойную молитву читать. Произнёс имя «Алевтина» – и казаки ахнули. Видеть её стали. А дева уж боле не шелохнулась. Отдала запруда утопленницу, а Дюк с попом и казаками её вырвали из лап диавольских.

Потом долго копали могилу. Погладил Дюк волосы деве, надел сам на неё крестик нательный деревянный. Отвернулся. Куда и гроза вся его, и суровость подевались! Слабый стоял, обессиленный. Не смотрел, как молодцы осинку заломали да заточили. Не смотрел, как кол в сердце загнали. Не смотрел, как вниз лицом положили в могилу прекрасную деву-утопленницу.

Логин со страхом смотрел на это отпевание. Когда поп закончил, молодцы-казаки земли навалили да крест берёзовый соорудили. Дюк гладил крест и долго не отходил. Логин озирается – никто ему не мешает, все скорбно ждут. Отошёл наконец характерник от могилы, взял Логина по-братски за плечо:

– Спасибо тебе. Без тебя я бы с ней в озере сгинул.

– А я что… – растерянно протянул Логин. Только и дело его было, что «На-а-авь!» заорать, когда дело совсем плохо было.

Дюк отвернулся от могилы и посмотрел на солнце. Смахнул слезу.

– Вот так и я буду когда-то лицом вниз лежать осинкой продырявленный. И любой характерник.

– А зачем лицом вниз?

– Тесно мы при жизни с миром адовым общаемся. Чтобы не призвал нас навий мир после смерти нашей, чтоб душа не нашла более путь в тело своё.

С корнем вырывал себя Дюк от этого места, где могила теперь его давней подруги. Молча шли до лагеря, ком поперёк горла.

В лагере Дюк засобирался:

– Антипу скажете – я вперёд поехал. А вы следом завтра езжайте, как собирались. – и бросает Логину, – Давай, не стой столпом. Собирайся. Со мной поедешь. Мне уехать надо из этих мест.

Снова голос властью пропитался, крепостью. Собрал Логин все силы, что остались, возьми да и громогласно возрази ему:

– Не поеду я с тобой, глубоко уважаемый казак Дюк!

Поп обернулся. Феодор поперхнулся. Казаки застыли. Все, кто был рядом, уставились на Логина, словно он дичь какую сморозил.

– Ты её изловил, я беру тебя в ученики. Ты же хотел к казакам.

– Нет. Не хочу я. И это… лицом вниз, и с колом осиновым – тоже потом не хочу. В общем, спасибо вам за всё. Пошёл я домой.

И пошёл. Хворостины от бати получил, объятий горячих от матери. Выучился. Сам попом стал. А как купаться в воду лезет – так теперь крестится горячо, словно в последний путь собирается. Помнит своё приключеньице, да никому о нём не сказывает. Только поминает в панихидах имя многострадальной Алевтины.

Татьяна Луковская

ЗА ВЕЛИКОЙ ВОРОНОЙ

Иллюстрация Григория Родственникова

Колесо солнца медленно катило к окоему, заливая равнину и меловые склоны насыщенным светом. В этакую пору караулу приходилось особенно тяжко – попробуй разгляди чего, когда трава искрит, словно от пожара, а очи, хоть ладонью прикрывай, хоть шапку тяни до самого носа, все равно слепнут, роняя вымученные слезы.

И все ж Михайло, опытный вратарь, смог приметить незнакомцев – две черные тени, скользившие по кромке овражца. Сначала он решил, что это зверье, волков в этот год развелось как-то особенно много. Не раз серые выходили к заставе да по ночам воем оглашали округу, тревожа лошадей. Но нет, тени уплотнились и приняли очертания человеческих фигур – одна повыше да пошире, другая тоненькая, что тростинка.

Люди уверенно брели прямо к сторожевому острогу. Михайло подался вперед, пытаясь разглядеть путников: старик, со сгорбленной временем спиной, тяжело опирающийся на посох, и резвый отрок, должно внучок али сынок-поскребыш. «Чего они в чистом поле забыли, как не боятся диких зверей или степняков залетных, а нынче лихие времена, и от своих не ведаешь чего ждать? Ну, этому, старому хрычу, положим, уж все равно, где помирать, но малого-то зачем с собой тянет, татарам в полон?» – Михайло нахмурил белесые брови.

– Эй, Михалка, кого там нелегкая принесла?! – гаркнул снизу дядька Степан, запрокидывая голову.

– Люди, двое! К нам идут. Старик да мальчонка.

– Как их Черняй, песий хвост, мог просмотреть? – пробурчал дядька. – Ну, пусть только вернется, уж я ему…

Чего там грозный десятник отвесит раззяве Черняю, Михайло не расслышал, ну, да и так ясно – дружка по возвращению из дозора следует предупредить, чтоб до утра под большой кулак дядьки Степана не попадался.

Странная пара меж тем приблизилась к валу, обходя надолбы.

– Спроси, чего хотят? – прилетело снизу.

– Здравы будьте, служивые, – медово-приветливым голосом первым пропел старец, прежде чем Михайло успел что-либо сказать.

– И тебе, мил человек, в здравии быть, – из уважения к сединам чуть кивнул головой вратарь. – Кто такие, куда идете?

– Обет исполняю, к святым горам Печерским внучка веду. Пустите переночевать, в степи боязно, – старик слегка дернул мальчика за рукав, тот поспешно скинул шапку и низко поклонился.