Детектив из Мойдодыра. Том 1

Но что бы там ни происходило, я все же был дисциплинирован почти двенадцатилетней армейской службой, и я был на работе. Все остальное – не мое дело.

Наталья Васильевна обращалась со мной запросто, по-товарищески, не очень аккуратно, но еженедельно выдавала мне зарплату. Лишь иногда я ловил на себе ее вопросительный взгляд. Суть вопроса я не понимал и не отвечал.

– Сегодня прошло полтора месяца, как мы вместе. Работаем вместе, я имею в виду, – неожиданно перебила меня Наталья Васильевна.

Мы сидели в машине у бара, дожидаясь открытия. Я объяснял ей правила проезда нерегулируемого равнозначного перекрестка, увлеченно рисуя стрелочки на бумаге. Как раз на таком Наталья Васильевна разбила предыдущую машину, и мне казалось, что это ей должно быть полезно и интересно.

– Для меня они пролетели, Наталья Васильевна.

– Конечно, ведь я тебе нравлюсь. Правда, нравлюсь, а, ханжа? Только тебе не нравится мой лайф-стайл.

– Если вы имеете в виду кого-то из своих поклонников, то мне они все не нравятся. Я не люблю пьяных. И еще я не люблю растворимый кофе.

Насчет поклонников я соврал. Вкус у Натальи Васильевны присутствовал. Не знаю, как она объясняла им мой статус и последующее присутствие на кухне, но никто не позволял себе никакого хамства ни по отношению ко мне, ни к ней. Нормальные, немного подвыпившие молодые парни.

Иногда она ошибалась, но тут же находила другого. Если отставник проявлял настойчивость, на сцену выходил я с маленькой ролью:

– Дама с вами больше не танцует.

Я сам ее придумал и вставил в пьесу, и Наталья Васильевна, кажется, была мне за это благодарна.

Как правило, этого хватало, но иногда возникала напряженность. Тогда Наталья Васильевна забирала меня, и мы ехали в другое место. За это я был ей благодарен.

– А я люблю танцевать и не люблю учиться. Но папа отдал меня в институт, где мне совсем неинтересно. Лучше бы отдал в шлюхи!

– В шлюхах, может, и интересно, но опасно, – пробурчал я.

Наталья Васильевна гордо взмахнула ресницами.

– При малейшем намеке на опасность я крикну: «Фас!», и прибежит мой маленький кухонный монстрик, и разорвет обидчика на части. Ведь так, бультерьер?

Так, госпожа, так. Бультерьер – это такая свинская собачка? Хорошо, хоть не шакал, не скунс и не гиена.

Мне не нравился этот разговор. Сверчок полностью самоустранился, и я неумело попытался огрызнуться вместо него.

– Когда один из ваших суперменов наградит вас за особые заслуги орденом Венеры, никакой бультерьер не поможет, как бы дурацки он не выглядел.

Она удивленно посмотрела на меня, хотела что-то сказать. Промолчала. Потом спросила:

– А знаешь, что нужно сделать, если тебя наградят?

– Не знаю! – Я яростно штриховал стрелочки на листке бумаги. – Не доводилось!

– Надо сказать: Служу Советскому Союзу! – и добавила с неожиданной злостью:

– А еще – военный называется! И, вообще, у меня рука заживает, так что не суй нос в мои дела, Пентуриккио.

Я смял рисунок, аккуратно положил его в пепельницу и посмотрел хозяйке в серьезные злые глаза.

– Пентуриккио – это Буратино, что ли?

– Пентуриккио – это художник.

Она оставалась серьезной, непривычно серьезной, но что-то еще мерцало в ее глазах: то ли обида, то ли призыв к миру, то ли приказ заткнуться.

Я остановился на приказе.

– Ну, Буратино я еще стерпел бы, а вот за художника можно и вторую руку сломать, Наталья Васильевна. Как там у них назывался чудак, который ломал вторые руки?

Длинная-длинная пауза. Глаза в глаза.

Наконец, она улыбнулась и потрепала меня здоровой рукой по голове.

– Вот теперь я вижу, что, действительно, тебя замучила. Завтра отсыпайся, смотри мультики. И обязательно сходи в зоопарк. А теперь – вперед, Торквемада!

Этого я тоже не знал, да и насчет зоопарка не понял.

В воскресенье рано утром я разбудил и вытолкал клиента. Моя барыня еще спала. Парень хотел с ней попрощаться, договориться о встрече, но я провожал его так настойчиво, что даже довез до метро.

Я ни на минуту не сомневался, что сегодня у меня стопроцентный выходной, поэтому затеял небольшую уборку в своей комнатухе, потом небольшую стирку, потом небольшую глажку. Около двенадцати свернул все дела и забрался в койку.

Вчерашний разговор смутно меня беспокоил. Засыпая, я подумал, что, если бы Наталья Васильевна брала за ЭТО деньги, то обскакала бы своего крутого папочку за полгода.

Как-нибудь отнестись к этой мысли я не успел…

… Луна разбросала вокруг хаос остроугольных теней. Впереди, на тусклой каменистой обочине – черное пятно лежащего тела. Я затаился в десяти шагах, на лезвии, разделяющем свет и тень. Сворачиваюсь в клубок, готовясь к прыжку. Пошел! Сердце ударяет в горло, рвется выше и выше. Я холодею от страха. Наконец, я падаю на землю, на локти, и тут же в меня входят пули. Мне не больно, но очень страшно. Что дальше?

Я просыпаюсь. Этот сон всегда заканчивается так. Ничем. Наверное, от той горной дороги отходила коротенькая тропка моей судьбы, которая заканчивалась тупиком на расстоянии одного прыжка. Я по ней не пошел…

Я встал и включил телевизор. Будь я проклят, если там не шли мультики! И будь я трижды проклят, если это не телефон трещит в прихожей!

– Привет, Обломов, – замурлыкала Наталья Васильевна. – Теплый плед, диван и зоопарк отменяется, встречаемся в «Лучике».

– А мультики? – возмутился я.

– Какие мультики?! – возмутилась в ответ Наталья Васильевна. – Тебя ждет работа! Конечно, ты вчера пытался неуклюже объясниться в любви, чтобы разжалобить мое феодальное сердце и выклянчить выходной, но я передумала. Я нашла твое признание неубедительным. Можешь попробовать еще раз. Твой сок уже на столе. Ты все понял, Томатный Джо?

Я понял, что выходной не состоялся.

– Что молчишь? Может быть, хочешь объявить забастовку? Создать профсоюз пажей-оруженосцев? А ты знаешь, что делают с забастовщиками в Африке?

– Наверное, жарят и подают на стол к Первому Мая.

– Тепло, но не очень. Им ломают руки. И первые, и вторые.

– Хотелось бы еще узнать, что сделали с борцом за права женщин товарищем Кларой Цеткин?

– Узнаешь в «Лучике». Жду. И постарайся выжать хотя бы шестьдесят два километра в час, Шумахер.