– Ну, покури, покури… напоследок…
Через неделю я бросил курить, как, впрочем, и весь наш взвод, за исключением Костика, которому пятнадцати – двадцатикилометровые броски были только в радость.
* * *
Подошел мой трамвай. Я принял активное участие в загрузке, за что был вознагражден местом. Ехать предстояло долго, скучно, к тому же, сидя.
Я закутался от недоброжелательных взглядов в одеяло воспоминаний…
А через двенадцать лет Костик разыскал меня в Питере, вдоволь нахлебавшегося слякоти, пыли и безработицы.
– Виктор, к вам приятный молодой человек! – провозгласила моя хозяйка, претендующая на звание милейшей из старушек, сдающих комнаты.
Я никого не ждал. То есть, мне некого было ждать. Уволенный около года назад из армии, как говорится, без выходного пособия, когда до конца моего контракта оставалось каких-то два месяца, я поехал в Ленинград, пытаясь найти Костика. Через неделю поисков я понял их тщетность. Костик поменял адрес и растворился в этом огромном муравейнике.
Кем я только не работал эти месяцы, тяжело и дешево. Не жизнь, не борьба, а какая-то глупая игра за существование. Вроде перетягивания каната – упираешься, трещишь, а все на месте. Существование есть, атрибутов – нет.
Костик заполнил комнату огромным телом, запахом обалденного одеколона и искренней радостью встречи.
– Здорово, браток!
Да здравствует 23 февраля! Мы оба послали ребятам открытки к празднику, и кто-то передал Костику мой адрес.
Развалясь на заднем сиденье шикарного «Вольво», мы ехали куда-то за город, постоянно перебивая друг друга:
– А помнишь? А помнишь?
Только самые главные общие воспоминания мы, не сговариваясь, отложили на потом. И лишь оставшись вдвоем в Костином загородном дворце за бутылкой «Абсолюта», мы помянули мертвых.
– Ну, давай. За Пеликаныча…
– Давай… И за Сашку…
– И за Сашку… Земля им пухом…
Тяжело помолчали, вспоминая наш единственный, маленький, но такой настоящий бой…
* * *
Ротный собрал нас, одиннадцать прапорщиков, тянувших в спецназе уже второй контракт, в девять часов вечера и обрисовал ситуацию.
Сегодня днем местными жителями прямо у ЗАГСа захвачены и увезены невеста и свидетельница. Остальные не пострадали. Нападавшие опознаны – это бывший одноклассник невесты с товарищами. Невеста – дочь кого-то из штаба дивизии, жених – сын еще какого-то папы.
Приказ: с наступлением темноты войти в аул, отбить пленниц, захватить преступников. С населением обращаться вежливо. Во избежание недоразумений взять стрелковое оружие без боекомплекта, из личного состава – только сверхсрочников. Вопросы?
Мы прошлись вдоль и поперек по жениху и остальным непострадавшим, слегка поворчали для самоутверждения и успокоились.
Потом мы комфортабельно покачивались в «Пазике», нахально надеясь так и въехать в деревню, но за километр до выезда из ущелья Пеликаныч остановил автобус.
– Здесь есть тропа. Выйдем к селению в стороне от дороги.
Мы обалдели. Мы немного тренировались в горах, но только днем и со спецснаряжением. Комполка нас берег и лелеял. Мы делали классную показуху заезжим высоким гостям.
Через сто метров сорвался идущий за ротным Костик. Я успел его подхватить, поехал сам, ломая ногти о камни. Нас удержали.
Ребята скисли, и Пеликаныч хмуро бросил:
– Отставить!
Мы вернулись на дорогу и дошли до выхода из ущелья. Каменистая долина отражала лунный свет не хуже самой луны, журчала быстрая речка, виднелись огни. Все было привычно сонно и мирно, но Пеликаныч тянул носом воздух и хмурился. Что-то ему не нравилось.
Мы приободрились на дороге и перемигивались, кивая на ротного. Мы частенько над ним посмеивались и не знали, что сегодня – в последний раз.
– За мной по одному, бегом, с интервалом в десять секунд, вон до той гряды, марш! – скомандовал ротный и первым выскочил из укрытия.
Автоматная очередь распластала его на каменистой насыпи. Другая прошлась по камням, за которыми прятались необстрелянные прапорщики полкового спецназа. Я не успел решиться или не решиться прыгнуть вперед за ротным. Меня опередил Сашка-Скрипач. Он упал совсем рядом, и я вытащил его обратно за камень.
– Он мертвый, – сказал я всем.
– А Пеликаныч? – спросил кто-то.
– Отставить! – прорычал Костик. – Всем назад, к машине! Бегом, марш!
Приказ вышиб нас из шока. Мы подняли Сашку и побежали к автобусу.
– У Пеликаныча в мешке – магазины, – хрипел на бегу Костик, оборачиваясь и чуть не касаясь губами Сашкиной щеки. – Если у автобуса засада, рассеиваемся и пробиваемся вниз по одному. Раненных и убитых оставляем. Приказ!
Я усмехнулся. Старый лис, конечно же, он прихватил магазины. А я-то думал, там тушенка, хотел еще пройтись по этому поводу. И тут же отчетливо въехал, что его убили прямо у нас на глазах, только что и насовсем.
Я бежал, хлюпал носом и старался удержать дыхание…
У автобуса было чисто. Мы буквально взлетели по той тропе и вышли в спину к двум огневым точкам противника. Сработали, как в классе: быстро и бесшумно. Семь трупов, четыре АК, три карабина. Подошли к Пеликанычу. Он нас дождался, но на большее его не хватило.
Мы вошли в деревню. В одном из дворов обнаружили веселящуюся мужскую компанию. Там же нашли истерзанных девчонок. Влюбленный джигит оказался не жлоб и щедро поделился добычей с товарищами. Мы же щедро делились знаниями по рукопашно-штыковому бою. Магазины нам так и не понадобились.
Я не люблю об этом вспоминать…
Потом мы, десять прапорщиков полкового спецназа, сидели в ожидании трибунала, а тут и по всей стране началось.
Всех собак повесили на ротного. Костика уволили, остальным трибунал заменили гауптвахтой. Так Пеликаныч прикрыл нас еще раз, уже оттуда.
А всесоюзный процесс набирал силу. Его регулировщик зажигал зеленый свет и танкам, и демонстрациям одновременно.
Не прошло и года, как поползли слухи об увольнении замполитов. Наш решил напоследок свалить командира полка, для чего снова вытащил на свет историю с беспределом спецназа. На этот раз главным козлом отпущения почему-то оказался я.
Последний вечер перед приездом очередной комиссии свел нас в комнате отдыха. По телевизору шла какая-то средневековая пьеса, там тоже разбирали чье-то персональное дело. Я несколько раз пытался поймать события, но тут же отключался, думая о своем деле, которое завтра всплывет во всей красе.
Ребята тоже маялись, стараясь не встречаться со мной взглядами. Разговор не клеился. То же самое происходило, когда увольняли Костика. Потеря, вина и победа были общие, но каждый хотел остаться в армии.