Холодная комната

– Вряд ли. Да и Маринка едва ли сможет что-нибудь важное сообщить. Она – идиотка.

Надев халат, Анька стала разглядывать Кременцову, которая истязалась контрастным душем.

– Юлька, ты вроде худенькая такая! Где в тебе сила прячется?

Будто и не услышав вопроса, Юля вскричала:

– Анечка, ты ведь видела ту икону! Скажи, как учительница смогла догадаться, кто на ней нарисован?

– Честно, понятия не имею. Да я её особо и не рассматривала. Помню, женщина с гребешком. Больше вообще ничего не помню. Тебе об этом надо спросить у мужа этой учительницы. Если я тебя правильно поняла – она именно ему об этом что-то кричала.

– Если б ему – он был бы убит. Нет – он, видимо, спал беспробудным сном, когда она кому-то об этом что-то кричала, да притом так, что бабка этажом ниже, сидевшая возле форточки, всё услышала.

– Ты считаешь, в квартире был кто-то третий? – ошеломлённо спросила Анька. Юля кивнула.

– Артемьев жив. А его жена и старуха, которая слышала её крик, убиты. Значит, в квартире был кто-то третий. И она с ним общалась. Подай, пожалуйста, полотенце!

– Ты уже всё?

– Мне сегодня с принцем не спать, – ответила Юля, закрутив краны. Взяв из Анькиных рук своё полотенце, она обтёрлась им так, что при одном взгляде на её тело не то что принц, самый краснокожий индеец сразу упал бы в обморок.

Возвращаясь в палату, они зашли в процедурный, поскольку было время уколов. Красивая медсестра в розовых штанишках на этот раз улыбнулась им и особой боли не причинила. Видимо, ей уже сообщили, что Кременцова – человек замечательный.

– Юля, вам обезболивающий не нужен на ночь? – осведомилась она, сделав обязательные уколы.

– А какой именно?

– Анальгин с димедролом.

– Спасибо, нет.

– А мне уколи, – попросила Анька. Глядя, как медсестра её инъекцирует, Кременцова спросила, запирают ли на ночь лестничные решётки.

– Да, разумеется. Я их уже закрыла. А вы кого-нибудь ждёте?

– Я никого не жду. Посторонних на этаже сейчас точно нет?

– Абсолютно точно. Закрыв решётки, я обошла отделение от операционной до ординаторской. Везде свет включала.

В палате Юля стала вслух читать «Вия», сидя за столиком. Анька слушала, растянувшись на своей койке. Через сорок минут они поменялись. Анька домучилась до конца.

– Ненавижу классику, – объявила она, и, захлопнув книгу, легла в постель. Юля изо всех сил боролась со сном, закутавшись в одеяло.

– Кто будет спать? – спросила она.

– Спи ты, – предложила Анька, – я про своих собак почитаю.

И взяла справочник. Юля наблюдала за ней с тревогой.

– Гляди, не вырубись! Ведь тебе димедрол вкололи.

– Не вырублюсь. Спи спокойно.

Был уже двенадцатый час. Ободрённая заключительными словами Тиберия Горобца, ставшего философом, Кременцова крепко уснула.

Глава восьмая

Её пробуждение было страшным. Во-первых, свет не горел. Во-вторых – судя по гробовой тишине, стояла ещё глубокая ночь. И, наконец, в-третьих – Аньки в палате не было. Аньки не было! Юля поняла это раньше, чем открыла глаза и раньше, чем затаила дыхание, чтоб прислушаться. Ощущение одиночества грызло кости, как зимний холод, хлещущий из распахнутого порывом ветра окна. Это было страшно. Приняв сидячее положение, Кременцова откинула одеяло, свесила ноги, нащупала ими шлёпанцы и взяла со стула халат. Ей сперва почудилось, что дверь – настежь. Но оказалось, что не совсем. Тусклая полоска света из коридора пересекала справочник по служебному, охотничьему и декоративному собаководству. Раскрытый, он лежал близ Анькиной койки, на месте тапочек с кроличьими ушами. Сквозняк слегка шевелил страницы. Вот это уж было слишком. Юля вскочила. Надев халат на голое тело, она взяла пахнущий тушёнкой консервный нож, и, сунув его в карман, вышла в коридор.

Он был очень длинный и освещался лишь кое-где, поэтому до окна просматривался в одну только сторону. Кременцова старательно почесала затылок и зашагала сперва туда, стараясь не хлопать тапками. Проходя мимо туалета, она в него заглянула. Аньки там не было. Из палат доносились храп и зловоние. Коридор, как выяснилось, окном не кончался, а сворачивал вправо. Ответвление, впрочем, было весьма коротким. Оно заканчивалось решёткой, запертой на замок. За ней была лифтовая площадка и погружённая во мрак лестница. Между этой решёткой и торцевым окном здания находилась дверь операционной. Юля её толкнула, нажав на ручку, и, убедившись, что она заперта, побрела к другому концу зловещего коридора.

Последней комнатой женского отделения была сестринская, которая находилась перед вторым выходом на лестницу. Кременцова решила поговорить с дежурной сестрой. Громко постучав и не получив ответа, она потрогала дверь. Та легко открылась, и Кременцова остолбенела. В комнате горел свет. Около дивана со смятой, как после секса, постелью, стояли туфли на шпильках, принадлежавшей медсестре в розовых штанах. Но ни медсестры, ни её штанов, ни даже косоворотки в комнате не было. Одни туфли стояли. Ошеломлённая этой новой загадкой, Юля двинулась дальше, тревожно взмахивая ресничками и сжимая в кармане консервный нож. Куда медсестра могла убежать босиком, чёрт её возьми? Куда могла Анька деться? С ума они сошли, что ли?

В холле между буфетиком и мужским отделением, из которого доносился менее резкий запах и более мощный храп, Кременцову ждало ещё одно потрясение. Там стояла каталка. На ней лежал покойник в чёрном мешке. Кременцова с дрожью – вдруг Анька? – приблизилась к мертвецу и распаковала верхнюю его часть. Нет, труп был мужской и точно не первой свежести. Он смотрел. В свете синих ламп его белый взгляд не казался мёртвым. Быстро набросив на распухающее лицо покойника целлофан и перекрестившись, Юля возобновила путь свой с чуть большей скоростью. Ей почудилось, что глазами мёртвого человека злобно глядела на неё ведьма.

Процедурный был заперт. Пост, озарённый настольной лампою, пустовал. Кабинет заведующего также был на замке. В мужском туалете, который ночью служил курительной комнатой, Кременцову встретили матом сразу из четырёх прокуренных глоток. Она в долгу не осталась, но дверь захлопнула. В ординаторской её получасовое ночное странствие завершилось, поскольку там оказались все, кто был ей так нужен: и Анька, и медсестра в розовых штанах, и даже дежурный врач – лысый, бородатый толстяк в светло-голубой униформе. Он сидел за столом с двумя телефонами и пил чай. Анька прямо в тапках лежала на небольшом кожаном диване. Её ресницы были опущены, но слегка. Сквозь них блестели белки невидящих глаз. Красивая медсестра босиком сидела на стуле посреди комнаты и курила «Парламент». Ногти у неё на ногах были ярко-красными, как рубины.

И медсестра, и врач уставились на вошедшую так, будто ожидали её прихода, но не считали его желательным. Кременцову, однако, трудно было смутить раздражённым взглядом даже тогда, когда она сама понимала, что является лишней. А в тот момент её распирало прямо противоположное ощущение.

– Что такое здесь происходит? – осведомилась она, приблизившись к Аньке и взяв её за запястье, – она жива?

– Ещё как жива, – устало отозвалась медсестра, медленно закрыв и открыв глаза голубого цвета. Ей очень хотелось спать. Доктор усмехнулся. Пристально поглядев сперва на него, затем – на сестру, Юля опустила Анькину руку.

– Спит она, спит, – вяло пояснила босая стервочка, стряхнув пепел в мусорную корзину.

– Почему здесь?

– Потому, что там она тебе спать не даст. Я алпразолам ей вколола.

– Алпразолам?

– Ну, да. Пять кубов.

Кременцову начала злить эта ситуация.

– Объясните, что происходит? – потребовала она, обращаясь к лысому толстяку, – зачем ей вкололи транквилизатор?

– А вы ей кто? – спросил доктор.

– Я?

– Угу.

Юля промолчала. Врач с раздражением продолжал:

– Ну, конечно, вы, а кто же ещё? Вы требуете у нас отчёта о состоянии пациентки. Прежде чем предоставить вам конфиденциальную информацию, я обязан удостовериться в том, что вы – либо её ближайшая родственница, либо, уж извините, жена. Иначе меня отдадут под суд. И правильно сделают.

– Да она из прокуратуры, Антон Антонович, – пояснила голубоглазая, дотянувшись до пепельницы, стоявшей перед врачом, и смяв в ней окурок. От её слов раздражение доктора не утихло – наоборот, усилилось. Отвернувшись от Кременцовой, он процедил: