На гуме

– Да, я тоже, – поддержал Джа.

Не успел он произнести этих слов, как кто-то схватил нас обоих за руки и резко оттащил за пределы круга. Я вырвал руку и обернулся, ожидая увидеть кого-то из приспешников Айка, подслушавших наш разговор, но перед нами стоял Муслим. Не выпуская рукав Джамала, он снова схватил меня и прошипел:

– А-ну, свалили отсюда!

– Э, в плане свалили?! – возмутился Джа.

– А хуля вы тут третесь? За кого впрягаться собрались? За Якуба впрягаться собрались?! – негодовал Муслим, когда мы отошли в сторону, – Он кто вам, чоб за него под пиздарез лезть?

– Он наш кент, вам! – огрызнулся Джа.

– Кент ваш? А он вас кентами считает?

– Я ебу? Наверное, считает… – произнес Джа и оба мы немного поостыли.

Муслим был в чем-то прав. Держа нас под руки, он потихоньку, как душевнобольных увел нас в сторону гума.

– Это бакланство, чо вы мутите, – учил он, – я понимаю, все себя показать хотят, но, по-братски, это детство. В хипише надо чью-то сторону принимать, только если другого нет варианта.

– Ну, да, двое парняг кипишнули, а собралось полмакса – как в цирке, я ебу, – согласился я и вспомнил, что вообще-то шел в первый гум на лекцию.

Мы стояли на улице у входа на малый сачок и курили. Можно было сказать, что первая зима в университете миновала. За это время я худо-бедно сдал сессию, попробовал экстази, начал активно тусоваться на R&B и научился безошибочно отличать грузин от армян и кабардинцев от балкарцев.

– Более того, – продолжил Муслим и выпустил кольцо дыма, – если вы его кентом считаете, то это еще не значит, чо он вас кентами считает. Надо по поступкам, по отношению судить.

– Ну, да…

– Я вам щас тему приколю, – взяв обоих под руки, Муслим уводил нас все дальше, – короче, в Нальчике два типа было, и они с детства всегда вместе лазили. И один всегда говорил за другого – вот это мой близкий, туда-сюда, я хочу выпить за своего близкого – ну, в таком плане. А второй гривой мотал, но не отвечал никогда. И один кон у них рамс случился из-за того, чо тот, который молчал, замутил с сестрой первого. И этот первый на рамсе говорит, ебанный свет, как ты мог так со мной поступить, ты же мой близкий. На что другой отвечает, а с чего ты, братуха, взял, чо ты мой, близкий? Этот бедолага говорит, ну как же, я же всегда об этом говорил! А тот – но я-то нет! – Муслим выпустил еще одно кольцо, – Такая легенда.

– Это печально, – цинизм этой ситуации стал для меня настоящим откровением.

– Это жизнь, братуха, надо по поступкам смотреть.

И правда, ярлыки типа «приятель», «кент» или «близкий» – были только словами и не всегда искренними. В сущности, даже между близким и терпилой лежала очень тонкая грань. В общении с любым мажором важно было сохранять баланс – залошив его, можно было сказать что-то вроде "уася, не обессудь, ты же мой близкий" и тут же крутануть на копейку. А он в свою очередь будет рад поделиться и не станет переживать, что его снова развели – ведь ты его близкий, а значит, он рад поддержать тебе кайф. Какая-то такая арифметика.

11

Тарас Квази-Ахмедов, пухлый розовощекий парень с глазами навыкате, был носителем самого эксцентричного кавказского акцента в МГУ нулевых. Настолько, что даже в самых высокогорных аулах его речь резала б слух. Кроме того, Тарас был гением мимикрии, способным раствориться в любой национальной или этнической среде, покуда ее представители худо-бедно изъяснялись по-русски. Тот коллективный полиглот из многочисленных роликов на youtube, филигранно имитирующий различные кавказские акценты, в сравнении с Тарасом был просто любителем. В том смысле, что все парни из всех роликов этого жанра были детьми в сравнении с ним.

– Э, как сам, братуха? – столкнувшись на гуме, Тарас прижал к сердцу Бабрака, с которым я познакомил его накануне, – как на хате? Как матушка?

– Ниче, по-тихому. – бесхитростно отвечал Бабрак, – как сами пацаны?

– Нормально, – ответил я.

– С кайфом, жи есть, – Тарас деловито надул щеки, – че, вообще, нового?

– Да все по-старому, – от этого рутинного обмена любезностями Бабрак, казалось, сделался каким-то меланхоличным, но вдруг что-то вспомнил и просиял, – а-ну, ща анекдот вам приколю!

Я мысленно потер руки – у этого пацана было неплохое чувство юмора.

– Короче, – начал Бабрак, – как вы, походу, знаете, у осетин есть три народности – иронцы, дигорцы и кударцы. Иронцы, короче, хитрые. А кударцы наоборот – как Сега наш – простые, прямолинейные – чисто лбом все прошибают. И, значит, один кон, поспорили иронец с кударцем, что если кударец у иронца на хате лбом дверь высадит с трех попыток – то эта хата ему перейдет. А если нет, – продолжал Бабрак, – то кударец на иронца год бесплатно пахать будет. Ну, кударец говорит – не вопрос, считай ты, васечек, бездомный! Разбежался значит ииии – БАЦ головой! Дверь ни с места! Кударец башку потер – че за фигня – снова разбежался – БАЦ! Дверь как стояла, так стоит! Кударец разозлился, поднатужился, разбег побольше взял – в третий раз – БАЦ! И все равно нихуя! Ебанный свет, говорит, я признаю, я проиграл, но по-братски – чо у тебя за дверь такая?! На что иронец, посмеиваясь, открывает дверь – а тама, короче, стоит другой кударец и лбом ее держит!

Мы рассмеялись.

– Ай, ат дущи, братуха, – радовался Квази-Ахмедов.

– А я все ждал, что там еще дигорец появится, – улыбнулся я.

– Все ждут, – пожал плечами Бабрак.

Уговорившись оставаться с Бабраком на хлопке, мы двинули в Макс.

– Ара, инч чка чка, Ереван ум? – неожиданно заголосил Тарас, наткнувшись по пути на Армена, – ахпер джан, вонцисс?

– Ахпер! Ара, как сам? – без задней мысли отвечал Армен.

– Ничо, братка, нармална всё. После пары, по-бряцки, чо делаешь? Нэ хочэшь в кино паехат?

– Ну, давай созвонимся.

– Давай, братуха, на связи тогда, – с умопомрачительным акцентом скрипел Тарас.

Едва выйдя из корпуса, он уже прикуривал сигарету Сеге:

– Слышал анекдот про иронцев и кударцев? – поинтересовался Тарас.

– А ты откуда такие анекдоты знаешь?

– Так, я же тоже осетин – у меня бабушка осетинка!

– Э, у тебя сколько бабушек, ебукентий? – вспыхнул Сега, – ты при мне уже одну ингушам и одну армянам обещал. Мало тебе было?!

– Э, зачэм так гаварышь? – смущенно улыбался Тарас, а его пухлые щечки стыдливо румянились, – на всэх хватит!

– Иди, отсюда, э! Еще раз услышу такое, я тебя лавашну!

– Ладно, ладно, осади! – возмущенно отмахивался Тарас.

Спустя еще четверть часа, восседая за столом в кафе Макс в компании четырех азербайджанцев и двух грязнух, он с кудахтающим акцентом, характерно подергивая подбородком, высказывал услышанную где-то идею о целесообразности узаконивания в России шариатских судов.

– Тарас, какой Шариат, какой Ислам? – с недоумением уточнила одна из грязнух с загорелыми сиськами и фуфлыжным Луи подмышкой, – ты же христианин.

– Нэт, я мусульманин, – на голубом глазу заверил он.

– Какой ты, нахрен, мусульманин, у тебя же вон крест висит! – возмутилась другая, с красивым, но оранжевым от автозагара лицом.

– А я так мусульманин, – поборов смущение, отвечал Тарас и, повышая скрипучий голос, вскрикивал, как бы в подтверждение своих слов, – МОСКВА ДЛЯ ЧЕРНЫХ!