Народное государство Гитлера: грабеж, расовая война и национал-социализм

У нацистских лидеров было весьма прохладное отношение к юристам, дипломатам и офицерам Генерального штаба. Но ради пользы общего дела они дали им время на частичную адаптацию. Среди них были чиновники Рейхсбанка, рейхсминистерств финансов и экономики, неоднократно упоминаемые в следующих главах. Это были искушенные люди, которые приобрели свой профессионально-политический опыт еще во времена Второго рейха или были молодыми специалистами в период становления Веймарской республики, а многие из них имели опыт Первой мировой войны, зачастую – солдатами на фронте. Неоднородность биографий сотрудников обнаруживается во всех отраслевых министерствах, на большинстве университетских факультетов, а также в частных или (полу)государственных «мозговых трестах», в институтах исследования экономики, научных сообществах, редакциях газет или экономических отделах крупных банков.

В 1939–1945 годах чиновники третьего управления рейхсминистерства экономики под руководством Густава Шлоттерера постоянно и тщательно эксплуатировали Европу. Управление было создано в 1920 году как выполнение условий Версальского договора. Будучи беззащитными целями требований Франции, Бельгии и Британии, еще юные тогда чиновники обучились азам порабощения, разграбления и вымогательства. Позже они обратили свои невольно приобретенные ноу-хау против самих изобретателей, основательно обогатили их немецкой управленческой смекалкой и воспринимали свои тысячекратные дивиденды за достижение успеха грабительских походов как компенсацию за прежние унижения.

Нюрнбергские законы были наскоро слеплены и провозглашены осенью 1935 года на съезде НСДАП, но так и не были опубликованы в «Вестнике законодательства Германского рейха». Только после коррекции документов лучшими юристами по административному праву и определения идей о защите крови и «отмене» сомнительных расовых признаков в бюрократически применимые нормы появилось Первое распоряжение к Закону о гражданстве рейха. В нем были уточнения того, кто является чистокровным евреем, полуевреем или приравненным к еврею, состоя в смешанных браках или привилегированных смешанных браках. В основу сотен тысяч решений по отдельным делам юристы заложили не какие-то наследственные, биологические, вечно спорные признаки (которые с научной основательностью выдумали исследователи расы), а легко устанавливаемую, всевозможно задокументированную религиозную принадлежность в третьем поколении по отцовской и материнской линии, что обеспечивало «автоматический процесс» отбора.

То же самое можно сказать и о «еврейской контрибуции» 1938 года, сумме 1 млрд рейхсмарок, которую в порыве антисемитской ярости установил Геринг. Именно рейхсминистерство финансов придало ей облик разового имущественного сбора в размере 20 % от активов и растянуло платеж на четыре взноса в течение года. В итоге было собрано значительно больше денег, чем требовал Геринг.

Именно в результате такой ювелирной работы по исправлению законов антисемитские спецмероприятия смогли набрать необходимую эффективность, являясь в ретроспективе предварительными этапами перед убийствами европейских евреев. Счетная палата Германского рейха контролировала экспроприацию собственности белградских евреев и управление двумя депортационными лагерями голландских евреев во время Второй мировой войны[22 - О Белграде (см. сноску 1 на с. 242); отчеты о ревизии лагерей Вестерборк и Вухт (Херцогенбуш) см.: Bundesarchiv (Berlin) R 2/30666.], а также – по поручению министра финансов – (недостаточную) эффективность администрации гетто в Лодзь-Литцманштадте. В Варшаве управление по делам экономики уполномочило Наблюдательный совет рейха по надзору за экономической эффективностью (ныне Наблюдательный совет по рационализации германской экономики) провести расчет экономической эффективности гетто. Его итоги, изложенные в пространных отчетах о результатах ревизии, свидетельствовали о совершенной нерентабельности «еврейских районов»[23 - Aly/Heim, Vordenker.], напоминающих тюрьму.

Таким образом, экспрессионистские, оказывающие глубокое воздействие на массы, нередко импровизированные действия национал-социалистического движения нашли поддержку в среде опытной бюрократии. Несмотря на всю готовность служить делу нации, чиновники не отказались ни от одного из своих прежних инструментов управления и контроля. Счетная палата и гражданские суды продолжали свою работу; координирование, право на визирование и заслушивание, многоуровневая административная структура – все это продолжало работать с поразительной эффективностью. Гауляйтеры, мечтавшие об отсутствии бюрократии и близости государственных структур к народу, превратились в финансовых чиновников, настаивавших на точном исполнении бюджета. Это создавало раздражающую обстановку, постоянные трения, споры, но прежде всего это было умелое балансирование между головокружительными политическими или прямыми военными комбинациями. Поликратическая организационная структура национал-социалистического государства не привела к хаосу, как это часто сейчас утверждается. Совсем наоборот. Постоянная возможность иметь дело с конфликтующими интересами и всегда находиться в поисках наилучшего пути объясняет всегда неустойчивую силу режима: таким образом можно было разработать (более радикальные) альтернативы, избежать управленческих неудач и достичь высокой степени осуществимости принимаемых (часто по идеологическим причинам) мер. Таким образом, возникла убийственная смесь политического волюнтаризма и функциональной рациональности.

Взаимодействие экспертов, политиков и большинства населения основывалось также и на готовности гитлеровского правительства к проведению долгожданных реформаторских законов, в свое время застрявших в конфликте интересов республики. Движимая жаждой действий национал-социалистическая администрация решительно выбросила за борт многое из того, что уже долгое время считалось бесполезным и устаревшим. Например, в 1941 году она выполнила требование Якоба Гримма, назвавшего введенный в 1854 году готический шрифт «нескладным и режущим глаз»[24 - Grimm, W?rterbuch, Bd. 1.], и посредством «приказа о шрифтах» добилась отмены шрифта Зюттерлина и фрактуры в пользу обычного латинского шрифта. Статья 155 Конституции Веймарской республики предусматривала отмену фидеикомисс-феодальной формы собственности, все еще широко распространенной на северо-востоке Германии и тормозившей современный капитализм.

Однако республика была пока не в состоянии обеспечить соблюдение конституционного стандарта, поддержанного еще в 1849 году на Франкфуртском национальном собрании. На соответствующем законе стоит подпись «6 июля 1938 года, Берхтесгаден, Адольф Гитлер».

Нацистское руководство способствовало появлению ощущения грядущей автомобилизации населения, ввело (почти неизвестное до тех пор) понятие отпуска, удвоило количество выходных и стало развивать привычный сегодня массовый туризм. Ответственный за Берлин гауварт Германского трудового фронта пламенно агитировал народ: «В 1938 году мы хотим охватить еще больше сограждан, которые и сегодня все еще думают, что поездка в отпуск не для рабочего человека. Такая нерешительность должна наконец-то быть преодолена». Двухнедельное путешествие по Германии со всеми расходами стоило от 40 до 80 рейхсмарок[25 - Deutsche Arbeitsfront/NS-Gemeinschaft «Kraft durch Freude», Gau Berlin: Dein Urlaub 1938, Berlin (1938); Hitler, Rede vom 10.12.1940.].

С самого начала нацистское государство всецело поддерживало семьи, ставя незамужних, неженатых и бездетных в худшее положение по сравнению с семейными. Правительство также защищало фермеров от неопределенности мирового рынка и прихотей погоды. Основы регулирования сельскохозяйственного производства, порядок расторжения брака, правила дорожного движения, обязательное страхование гражданской ответственности владельцев транспортных средств, начисление детских пособий, разряды налогообложения, а также основы охраны природы были заложены именно в то время. Социальные политики национал-социализма выработали общие черты концепции пенсионного обеспечения, которая с 1957 года считалась уже само собой разумеющейся в ФРГ и согласно которой слова «старый» и «бедный» больше не должны были быть синонимами, напротив, «уровень жизни ветеранов труда не должен слишком сильно отличаться от уровня жизни трудящихся сограждан»[26 - Deutsche Arbeitsfront/Arbeitswissenschaftliches Institut der Deutschen Arbeitsfront, Kriegsfinanzierung ?ber die Altersversorgung? (Nov. 1939), National Archives T 178/15, Aufn. 650–673.].

Поскольку многие лидеры НСДАП происходили из среды, в которой не понаслышке были знакомы с деятельностью судебных приставов, то уже в первые несколько недель правления они обеспокоились ужесточением (особенно в кризисные времена) угрожающих большинству тогдашних немцев мучений, связанных с арестом имущества и принудительным выселением. Среди первых нацистских законов были законы, ограничивавшие права кредиторов в пользу должников. Они были призваны противодействовать «обнищанию народа». Принятый в 1938 году закон о списании старых долгов объявил недействительными сотни тысяч правовых решений, уже принятых для взыскания долгов. Вышедший в конце 1934 года закон о предотвращении злоупотребления возможностями принудительного исполнения был направлен против «почти неограниченной свободы кредиторов» прошлого[27 - Hansen, Rechtsgestaltung.]. В итоге реформы предоставили отдельно взятому судебному приставу значительную автономию и свободу принятия решений, и это характеризует национал-социалистический режим в целом[28 - Gedanken zur Neugestaltung.].

Центральный орган службы судебных приставов, «Газета германских судебных приставов», тут же задала новый тон: «Социально чувствительный судебный пристав не сможет ввергнуть своих беднейших сограждан в полную нищету, одновременно лишив их вместе с последним имуществом доверия к защищающему их государству и любви к отечеству, в котором они тоже считали себя вправе жить по крайней мере сносно». В «истинно народном государстве» даже у пристава должно было выработаться «по-настоящему социальное чувство», «во что бы то ни стало избегающее жесткости». В нацистский период ему не следовало «страшиться ни усилий, ни личных неудобств для соответствия социальным идеям». Ведь «при тесном переплетении социальной и национальной мысли» он всегда выполняет свой долг перед народом.

В соответствии с этим Гитлер (считавшийся «народным канцлером») первым делом изложил главный руководящий принцип: «Германия станет величайшей державой тогда, когда наибеднейшие ее граждане превратятся в преданнейших»[29 - Ranetsberger, Gerichtsvollzieher.]. Геринг вторил ему: «Домовладелец, безжалостно и бесцеремонно лишающий крова бедных сограждан из-за мелочности, своими действиями теряет право на защиту государства». Это применимо и тогда, когда во время его проступка против «основных законов национального единства» на его стороне оказывается «подобие буквы закона»[30 - Fall K?ppen.]. Разумеется, от судебных приставов по-прежнему требовали «со всей строгостью относиться к злостным должникам»[31 - Deutsches Vollstreckungswesen; Kundrus, Kriegerfrauen.], которых иногда также называли «вредителями германского народа».

После начала Второй мировой войны никто больше не имел права арестовывать имущество призывников и их семей: «Все процедуры с целью принудительной продажи предметов недвижимого имущества в соответствии с законом были прекращены или отложены независимо от того, были ли назначены торги до или после вступления в силу положения [от 1 сентября 1939 года]». Нацистское правительство также улучшило защиту прав квартиросъемщиков для призывников. Даже если впоследствии процедура вновь ужесточилась, защита должников оставалась главной задачей каждого отдельно взятого судебного пристава, чтобы таким образом «внести свой важный вклад в победу нашего народа, так упорно борющегося за свое существование»[32 - Ziehe, Zwangsvollstreckungsrecht.].

В этом же ряду находится положение об обращении налога на заработную плату от 30 октября 1940 года, еще больше усилившее защиту немцев от принудительного взыскания. Оно оставляло нетронутой часть заработной платы в виде надбавок за сверхурочную работу, а также отпускные, рождественские премии, детские пособия и пенсии по инвалидности. Положение впервые установило достаточные, не подлежащие налогообложению минимальные суммы в пересчете на человека и члена семьи, основывавшиеся на заработной плате после всех вычетов, а не до них. Для достижения большего равноправия между немцами закон аннулировал унаследованную из раннебуржуазных времен привилегию, которая особым образом ограждала чиновников и священнослужителей от ареста имущества[33 - Bissinger (Hg.), Du; Dt. Gerichtsvollzieher-Zeitung, 60 (1940); Sebode, Regelung.]. Именно такие законы сделали национал-социализм популярным в народе, и уже тогда в них проступали контуры возникшей впоследствии Федеративной Республики Германия.

При национал-социализме духовные и даже государственные институты сохраняли значительную степень внутреннего плюрализма мнений. Многим представителям интеллигенции, чиновникам или инженерам казалось, что институциональные самоограничения сломаны и наконец-то приближается час великого рывка – компетентности, не ограниченной ни партиями, ни установками о социальном статусе. В период противоречий между разрывом и преемственностью, профессиональной приверженностью принципам и повсеместным расширением карьерных возможностей специалисты всех областей стали весьма востребованными и по-разному полезными инструментами нацистского режима. И им не нужно было озвучивать свои личные убеждения. В отличие от коммунизма национал-социализм никогда не добивался абсолютной лояльности, но требовал антиэлитарной, часто заманчивой для европейской интеллигенции ХХ века близости к народу.

Это привело к своеобразному сочетанию политики популистских настроений, разумного вмешательства и расчетливых убийств. Обычные объяснения подъема национал-социалистического движения, ссылающиеся на германский бюрократизм или прусский верноподданнический дух, вводят в заблуждение, так как национал-социализм в большей степени, чем республика, и в явном противоречии с представлением гитлеровского государства о самом себе ограничил принятие решений по вертикали управления в пользу более современного – по горизонтали. Он стимулировал инициативу в существующих и особенно во вновь созданных учреждениях. Он ослабил жесткость традиционных иерархий. Там, где раньше на первом месте стояла служба по указке, проснулась радость от своего труда, нередко – в соединении с видящим будущие перспективы коллективным мышлением.

Так, летом 1935 года министр финансов Шверин фон Крозиг начал среди своих чиновников сбор идей с целью налогового ограбления германских евреев. Согласно озвученной в устной форме общей инструкции сотрудники выделили «рекомендуемые», «возможные, но нерекомендуемые» и «ни в коем случае не рекомендуемые» меры. Они предложили тихо убрать десятки льгот, которые приносили пользу евреям. Что касается все еще действующих законов, они считали, что в случае с евреями «обращение contra legem[34 - Вопреки закону (лат.). – Примеч. пер.] возможно уже сегодня»[35 - Reichsfinanzministerium, Ideensammlung zur steuerlichen Behandlung von Nichtariern, 21.08.1935, Bundesarchiv (Berlin) R 2/56009, H. 1.].

В апреле 1938 года министр финансов снова организовал антисемитские мероприятия, передав собранные предложения сотрудников своему коллеге, министру внутренних дел. Двое чиновников из налоговой службы предложили обсудить вопрос, следует ли отменить налоговые вычеты по налогу на имущество для всех евреев или оставить их только для имеющих несовершеннолетних детей. Кроме того, они также обратили внимание на то, должны ли собаки-поводыри ослепших во время войны евреев по-прежнему освобождаться от муниципального налога на собак. Еще один сотрудник даже представил готовый к подписанию проект закона, который предусматривал особую надбавку для евреев по подоходному и имущественному налогу со следующим нюансом: размер надбавки должен быть «гибким, чтобы в случае наличия причины (вредящего народу поведения отдельных евреев) его можно было увеличить»[36 - Reichsfinanzministerium (Z?low, K?hne), 25.04.1938, Friedenberger u. a. (Hg.), Reichsfinanzverwaltung.]. Привычные «автоматические немецкое повиновение и безынициативность», как правило, выглядят по-другому.

То, как окружение Гитлера характеризовало представителей старой элиты, действовавшей конструктивно в интересах режима, подробно изложено в дневнике Геббельса на примере министра финансов Шверина фон Крозига: хотя тот «слегка возражал» перед началом каждого нового обострения ситуации, но затем неоднократно доказывал свою надежность. По своему характеру он был «одним из чиновников, которых мы можем должным образом использовать в нашем государстве»[37 - Goebbels-Tagebuch, II/9 (10.08.1943); II/11 (30.03.1944).]. В 1937 году Гитлер наградил графа золотым почетным значком НСДАП. С тех пор к фон Крозигу стали обращаться как «к дорогому товарищу по партии», и он тоже был вынужден отвечать подобным приветствием. В 1939 году почетный нацист дворянского происхождения взял 450 тыс. рейхсмарок из государственного бюджета на министерскую квартиру, подобающую его положению[38 - Reichsfinanzministerium (Ludwig), 18.03.1939, Bundesarchiv (Berlin) R 2/9398.].

Первоначально беспартийный чиновник-карьерист граф Людвиг Шверин фон Крозиг (1887–1977) происходил из прусской помещичьей знати, графский титул он получил в результате усыновления. Он родился в герцогстве Анхальт, с 1905 по 1907 год учился в Лозанне и Оксфорде и закончил обучение в области государствоведения сдачей государственного экзамена по праву в университете Галле. Первую мировую войну он завершил в звании подполковника, имея несколько высоких наград. В 1919 году он попал в только что созданное министерство финансов, где спустя десять лет стал руководителем отдела по бюджету. В 1932 году рейхсканцлер фон Папен назначил его министром финансов Германии. Рейхсканцлер Шлей-хер, а вскоре после этого и Гитлер сохранили его в своем кабинете министров как отличного специалиста. Шверин фон Крозиг (до последних часов сохранявший верность приближенному кругу нацистского руководства) еще 2 мая 1945 года был назначен преемником Гитлера Дёницем главой нового правительства. Приговоренный к десяти годам лишения свободы по «Процессу Вильгельмштрассе», дело XI, он находился в заключении до 1951 года[39 - Woitkowski, Schwerin von Krosigk.]. Будучи министром-профессионалом, он блестяще разбирался в своем деле. Он всегда мог правдоподобно разъяснить своим оппонентам имевшиеся финансовые проблемы Второй мировой войны в многочисленных письмах, надиктованных им.

В отличие от Шверина фон Крозига, его статс-секретарь Фриц Рейнгардт (1895–1980), сын тюрингского переплетчика, не родился с серебряной ложкой во рту. Он учился в городской школе, а затем в торговом училище в Ильменау. Впоследствии стал купцом. В 1914 году был арестован в Риге как гражданин вражеской страны и сослан в Сибирь. В 1924 году Рейнгардт создал в Хершинг-ам-Аммерзе заочное торговое училище. Он был приверженцем новой идеи получения полного среднего образования для взрослых, но не нашел ее поддержки в министерстве Веймарской республики (в отличие от НСДАП, в которую вступил двумя годами позже). Основываясь на идее заочного обучения, Рейнгардт создал организацию партийных ораторов, в которой сосредоточился на бюджетной политике, затем он стал пресс-секретарем рейха по финансово-политическим вопросам, а в 1930 году – депутатом рейхстага.

С 1933 по 1945 год Рейнгардт занимал пост статс-секретаря. Он постоянно и компетентно пропагандировал цели своей политики в сотнях речей, брошюр и статей. Обладая социально-политической волей к переменам, Рейнгардт продвигал бесчисленные налоговые льготы для низших и средних классов (оставшиеся в силе и после 1945 года). Предложение министра труда в 1941–1942 годах уравнять (тогда еще очень разные) пенсии для рабочих и служащих он встретил восторженным восклицанием «Прекрасно!»[40 - Reichsfinanzministerium (Zschimmer) an Parteikanzlei Hitlers, 11.09.1941, Bundesarchiv (Berlin) R 2/31093.]. Рейнгардт понизил основные критерии отбора для различных карьерных путей и в то же время ввел обязательное повышение квалификации для всех чиновников своего министерства. Для этого он создавал одну финансовую школу рейха за другой, чего раньше никогда не было[41 - Sch?pf, Reinhardt; Sch?nknecht, Ausbildung.]. Геббельс говорил о нем: «Хотя Рейнгардт всего лишь школьный учитель, который подходит к проблемам с действующей на нервы педантичностью, но все же в общем и целом он их решает»[42 - Goebbels-Tagebuch, II/3 (15.02.1942).].

Главный дуэт в рейхсминистерстве финансов представлял собой характерную для национал-социализма смесь: блестяще образованный министр-аристократ и статс-секретарь, поднявшийся из низов народной среды и получивший свои знания политика-самоучки упорным трудом. Рейнгардт считал себя человеком нового государства всеобщего благоденствия. С другой стороны, Шверин фон Крозиг олицетворял собой тысячи чиновников, офицеров, ученых и прочей интеллигенции, которым удалось сформировать и рационализировать изнутри расплывчатую, внутренне противоречивую нацистскую идеологию.

Национальная интеграция

При всей своей нетерпимости к социалистам, евреям и инакомыслящим немцы видели в Гитлере не безжалостного изоляциониста, как можно легко предположить, оглядываясь назад, а великого интегратора будущего. Версальский и Сен-Жерменский мирные договоры категорически запрещали государственное слияние Австрии и Германии. Большинство немцев видело в этом огромную несправедливость. Но в 1938 году с включением Австрии в состав Германии (как специально – в марте[43 - Имеется в виду начало революции 1848–1849 годов в Германии. – Примеч. пер.]) сбылась давняя национальная мечта 1848 года. Конечно, новое великое германское национальное государство создавалось не как демократическая республика, но это происходило под ликование народа. И если сегодня тогдашняя история Германии трактуется как богатая аберрациями хаотичность, то тогда – столь же единодушно – как извилистый, часто трудноразличимый путь к единству нации и государства.

На этом настрое, например, в 1938 году в берлинском районе Шпандау улицу Юденштрассе[44 - Еврейская улица. – Примеч. пер.] переименовали в честь Карла Шурца, еще одну улицу назвали именем Готфрида Кинкеля, отдавая таким образом дань памяти (вплоть до наших дней) этим двум выдающимся деятелям революции 1848–1849 годов. 15 марта 1938 года, после аншлюса Австрии, Гитлер, который никогда не рассматривал себя исключительно канцлером только Германского рейха, но всегда – вождем всего германского народа и, следовательно, всех живущих за пределами Германии немцев, провозгласил на венской площади Хельденплац: «Как вождь и канцлер немецкой нации и рейха перед лицом истории с этого момента я объявляю о вступлении моей родины[45 - Адольф Гитлер – уроженец Австро-Венгрии. – Примеч. пер.] в Германский рейх». Немного позже во Франкфурте-на-Майне, городе проведения Франкфуртского национального собрания, он объявил себя исполнителем вожделенной мечты 1848 года: «То дело, за которое 90 лет назад сражались и проливали свою кровь наши предки, отныне можно считать завершенным»[46 - Hamann, Wien; Sturm des Jubels und der Freude. Die alte Kaiserstadt huldigt dem Gr?nder des neuen Reiches, V?lkischer Beobachter, 02.04.1938; Zitelmann, Hitler.].

Нация пришла в восторг, все нараставший по мере успехов первых двух лет блицкрига. Если бы в 1918 году[47 - Имеется в виду Ноябрьская революция 1918 года. – Примеч. пер.] победили Габсбурги и Гогенцоллерны, то уцелевшая монархия была бы восстановлена на костях миллионов павших на войне. Гитлер любил говорить о «габсбургской падали»[48 - Hitler, Kampf.]. Но теперь победу одержала новая, молодая, национально-революционная Великая Германия. Под предводительством представителя социального подъема катастрофа 1918 года подошла к неожиданному счастливому концу. Внезапно бесконечные человеческие жертвы и страдания Первой мировой войны и последующих лет перестали казаться напрасными. Поражение превратилось в прелюдию к грандиозной победе. Когда Гитлер пообещал руководству вермахта быстрое нападение на Францию в ноябре 1939 года, он начал с аргумента: «Это означает конец той мировой войны, а не отдельно взятую операцию»[49 - Hitler zu den Oberbfh. der Wehrmacht, 23.11.1939, PS-789.].

15 марта 1939 года, в день входа германских войск в Прагу, профессор анатомии Герман Фосс (впоследствии заметная фигура в научных кругах ГДР) записал в своем дневнике: «Старейший немецкий Пражский университет, отец Лейпцигского университета, снова принадлежит немцам! Невероятно. Какой тяжелый удар для славян и такое приобретение для нас. Мы живем в великое время и должны быть счастливы являться свидетелями этих событий. Какая разница, что масла не столько, сколько хотелось бы, что временами нет кофе, что приходится делать то, что не всем нравится, и т. д. По сравнению с нашими успехами это полнейший пустяк»[50 - Aly, Voss.]. Непрерывное триумфальное шествие, сопровождавшееся видимостью экономического подъема, надолго ослабило позиции прагматиков в Германии. Сторонники реалистических, не таких блестящих компромиссов – звались ли они Шахт, Бек или Герделер[51 - Позднее участники заговора против режима Гитлера 1944 года. – Примеч. пер.] – сошли с дистанции (и хорошо, если не очутились в концлагере). Они мешали популярной в народе гитлеровской политике великого рывка, новых четких альтернатив и принципа «все или ничего». Вдобавок к этому нацистское руководство с самого начала проявляло почти маниакальную чувствительность к внимательно отслеживаемому им барометру настроений, поэтому постоянно поддерживало нужду народа в потреблении, зачастую идя вразрез со своими военно-экономическими приоритетами[52 - 1937/38: Abelshauser, Kriegswirtschaft.].

Впоследствии ГДР использовала 190 тыс. штатных и столько же внештатных осведомителей Штази[53 - Служба госбезопасности ГДР. – Примеч. пер.] для контроля за своими 17 млн граждан. В 1937 году в гестапо, включая секретарш и обслуживающий персонал, было всего 7 тыс. сотрудников, а в СД – еще меньше. Но их хватало, чтобы уследить за 60 млн, потому что большинство из них не нуждалось в контроле. Это также подтверждается при взгляде на концлагеря и тюрьмы. После начала террора в конце 1936 года, то есть спустя почти четыре года консолидации, там оставался всего 4761 заключенный, включая алкоголиков и уголовников.

Поскольку Гитлер добивался своих успехов легко, играючи, хотя он не всегда в достаточной степени финансировал экономику, его популярность в народе росла. Вскоре она вышла далеко за рамки партии и вырвала почву из-под ног внутригерманской оппозиции. К 1938 году установилась политическая ситуация, которую Муссолини метко назвал democrazia totalitaria[54 - Тоталитарная демократия (ит.). – Примеч. пер.]. После многих лет гражданской войны, классовой ненависти и партийно-политических блокад немцев объединила потребность в национальном единстве.

В своих воспоминаниях мой дед подробно описывает проведенные им на Первой мировой войне годы. Филолог-классик с докторской степенью, которому отец запретил учиться на математика, служил командиром батареи на Западном фронте. В 1917 году его правой рукой был «замечательный» фельдфебель. «Он не знал страха. Я хотел произвести его в офицеры и предложил доложить о своем желании командованию. Он ответил мне: “Мой отец – портной. Я должен остаться унтер-офицером. Я не впишусь в офицерское общество”. Но Железный крест первого класса он получил»[55 - Wolfgang Aly: Das Leben eines deutschen Professors 1881–19?? (1962). Erinnerungen und Erfahrungen (Manuskript, Freiburg, 1961).]. Такова социальная динамика, начавшаяся еще в годы Первой мировой войны. НСДАП с большим успехом взяла ее на вооружение. Она привлекла тысячи образованных людей, оставивших свое классовое высокомерие в грязи окопной войны. В нее вошли рабочие с социалистическими взглядами, мелкие ремесленники и служащие, надеявшиеся на социальное признание и лучшую жизнь для своих детей. К ним примкнули и те, кто уже воспользовался преимуществами образовательной реформы Веймарской республики и желал продолжить продвижение по социальной лестнице. Всех их объединяло стремление не к новому классовому господству, а к политической ситуации (что сегодня почти само собой разумеется), при которой социальное положение человека на момент рождения должно как можно меньше влиять на его дальнейшую жизнь, карьеру и положение в обществе.

По прошествии времени расовая теория национал-социализма понимается как прямое руководство к ненависти, убийствам и истреблению. Но миллионы немцев привлекло обращенное к ним обещание всеобщего равенства. Нацистская идеология подчеркивала различия для чужаков и нивелировала их внутри германского общества. Говоря словами Гитлера, «внутри германского народа – полное единство нации и возможность образования для всех и каждого, но снаружи – только господское поведение!»[56 - Notat K?ppens, 18.09.1941, Bundesarchiv (Berlin) R 6/34a.]. Для принадлежавших к большой расово однородной группе (а это было 95 % немцев) различия во внутренних отношениях разных слоев общества уменьшились. Для многих политически желательное нивелирование классовых различий ощущалось на занятой на государственной службе молодежи, в службе труда, крупных партийных ячейках, а постепенно – даже в вермахте. Столь же однобоко, как милитаризация, рассматривается сегодня и нацистская униформа. Если задуматься о школьной форме, которую до сих пор носят в некоторых странах, форме бойскаутов или футболках спортивных клубов, то одинаковая одежда также служит для стирания различий между обеспеченными и менее обеспеченными людьми.

Та же концепция применялась ко всему генеральному плану колонизации «Ост», который тщательно продумывался в 1939–1942 годах и должен был предложить немцам больше места, сырья и возможностей для личного развития. В своем окончательном варианте 1942 года план предусматривал изгнание 50 млн славян в Сибирь. На протяжении многих лет Германское научно-исследовательское общество продвигало технократически хорошо продуманное крупное преступление, целью которого было убийство многих миллионов людей, а средства на исследования по этому вопросу были включены даже в госбюджет 1945/46 года. С точки зрения внутренней политики план колонизации востока следует понимать как топливо для растущего классового движения в Германии. Гиммлер говорил о «социализме хорошей крови». Гитлер с энтузиазмом заявлял: «Мы можем вывезти [на восток], например, наши бедные рабочие семьи из Тюрингии и Рудных гор, чтобы предоставить им больше места». Таким образом, Германский трудовой фронт хотел видеть «ликвидацию по крайней мере 700 тыс. сельскохозяйственных мелких и проблемных хозяйств»[57 - Aly/Heim, Vordenker.]. Все научные исследования так называемых «поселенческих резервов» германского народа указывали на «резервную армию» Маркса. Другими словами, речь шла о тех слоях населения, которые 30 или 60 лет назад, движимые нищетой, иммигрировали бы в Америку.

В 1942 году немецкие дети играли в «Колонизатора Черноземья», солдатские невесты мечтали о сотнях тысяч поместий на Украине, и даже бравый солдат Генрих Бёлль (который, безусловно, не был послушным исполнителем) писал родителям 31 декабря 1943 года из военного госпиталя: «Я очень тоскую по Рейну, по Германии и все же часто задумываюсь о возможности колониального существования здесь, на востоке, после победы в войне»[58 - B?ll, Briefe.]. Авторы детских книг Теа Хаупт и Ильзе Мау придумали букварь «для самых маленьких». С его помощью предполагалось «приобщить малыша к идее колонизации, а кроме того, попытаться переделать детские игры в индейцев на игры в колонизаторов востока». Это привело к проектам вроде этого: «Давайте одолжим у Мальчика-с-пальчика семимильные сапоги, иначе нам так быстро не управиться, и вместе пролетим над дальними странами. <…> А сейчас мы очутились в плодородном Черноземье. <…> Рядом с пшеницей и рожью шелестит на ветру кукуруза»[59 - Haupt an Institut F?r Deutsche Ostarbeit, Krakau (Coblitz), 27.06.1944, Mau, Exposee «Vom neuen Land im Osten», 13.01.1944, National Anthropological Archives, Smithsonian Institution, Washington, DC, Institut f?r Dt. Ostarbeit, Box 1.].

Все это планировалось не только в интересах аграриев или монополистов, а в виде конкретной утопии для всех и каждого.

Травма 1918 года

Первая мировая война нанесла политическому эмоциональному багажу немцев три тяжелые травмы: голод в результате британской морской блокады, обесценивание денег и гражданскую войну.

Во время войны от голода умерло более 400 тыс. человек. Кроме того, были те, кто из-за дефицита еды и медикаментов заболевал неизлечимой формой туберкулеза или другими инфекционными заболеваниями и умирал раньше времени[60 - R?sle, Sterblichkeitsverh?ltnisse.]. Одной из наводящих ужас картин того времени был стремительный рост цен. По сути, цены на продовольствие во время войны выросли на 100 %, а в некоторых местах страны – намного больше[61 - Benning, Expansion und Kontraktion der Geldmenge (Manuskript, 25.03.1943), Bundesarchiv (Berlin) R 8136/3810; Bayrhoffer, Reichsbank; Hirschfeld u. a. (Hg.), Enzyklop?die.]. Взвинчивание цен, почти не контролировавшееся государством, переложило экономическую разруху на плечи простых людей, не имевших в то время в своем распоряжении никаких материальных резервов. Гиперинфляция 1923 года привела к фактическому исчезновению среднего класса, настроенного в патриотическом духе.

Анализируя последние два года Первой мировой войны, становится ясно, что ощущение упадка нации ассоциировалось у многих немцев с ненавистными образами трусливых выгодоприобретателей от их страданий. Согласно распространенному мнению, они ввергли верноподданнический народ в саморазрушительное недовольство. Только поэтому Германия после двух выгодных мирных договоров на востоке (Брест-Литовского от 3 марта 1918 года и Бухарестского от 7 мая 1918 года) упустила реальную победу на Западном фронте. Только после нарушения внутренней сплоченности отечество рухнуло в военном отношении и угодило прямиком в засаду кровожадного большевизма. Поэтому в пункте 12 партийной программы НСДАП говорилось: «Ввиду огромных имущественных и кровавых потерь, которых требует от народа любая война, личное обогащение посредством нее должно рассматриваться как преступление против народа. Исходя из этого, мы требуем полной конфискации всех военных прибылей».

Взаимодополняющие страхи перед военными спекулянтами и революционерами легко проецируются в пропагандистский фантом. Это «еврей-плутократ», который из жадности к наживе сыграл на руку столь же алчному «еврею-большевику». В то время как один якобы уничтожал средний класс и толкал крестьянские и пролетарские низы в кабалу больших денег, другому приписывалась коммуна – разрушение всего достигнутого, конец религии, обычаев, закона и праведно нажитого имущества и как итог «распад всякого порядка»[62 - Kr?ger, L?sung.].

На основе такой пропаганды присоединившиеся позднее участники антисемитской государственной политики всегда оправдывали свои меры против «евреев» защитой. Заключительная глава «Майн кампф» называется «Самооборона как право». Тот же посыл можно найти в названии закона «о восстановлении профессионального чиновничества», которым в апреле 1933 года рейхстаг снес краеугольный камень эмансипации евреев. Проект закона о частичной экспроприации собственности евреев, разработанный чиновниками рейхсминистерства финансов летом 1937 года, назывался «Законом о возмещении ущерба, причиненного евреями Германскому рейху»[63 - Reichsfinanzministerium (Hedding) an Reinhardt, 16.06.1937, Bundesarchiv (Berlin) R 2/31097 (04.12.1939 проект закона был списан в архив с пометкой «опережен разовым сбором на еврейское имущество»).]. Чем дольше шла война, тем последовательнее она изображалась в германской пропаганде как «арийское сопротивление» наступающему «мировому еврейству», стремившемуся к мировому господству в «трех обличьях»: «во-первых, в виде просто еврея, во-вторых, в виде плутократа, связанного с евреями родством, и, в-третьих, в виде еврея-большевика»[64 - Kampf dem Weltjudentum, Deutscher Wochendienst, 21.05.1943.].

В эту модель легко вписывалась теория о высшей расе. Кроме общей претензии на превосходство, в нее входил и лелеемый учеными страх перед угрозой избранным, которым в случае необходимости приходилось прибегать к насилию для защиты себя от натиска низкосортных людишек. Социалистическое мировоззрение тоже содержало в себе такой элемент – учение об исторически победоносном пролетариате и никчемном, умирающем классе буржуазии. В каждом случае это облегчало переход от одного политически спасительного учения к другому, тем более что национал-социализм зарекомендовал себя как более открытая, прагматичная идеология и привлекал самые разные группы германского общества. После того как гражданская война и классовая борьба окончательно разрушили республику, национал-социалистическое движение соблазняло мечтой о третьем пути: его политики обещали справедливость для всех и борьбу против всякого рода «разложения», какой бы характер оно ни носило: либерального капитализма или доктринерского большевизма.

В 1914 году Германия иначе, чем в 1939 году, рассматривала итоги трех победоносных войн Бисмарка и более 40 лет мира, «эпохи грюндерства», подъема и процветания среднего класса. Амбары и подвалы частных хозяйств были заполнены доверху, в начале Первой мировой войны они оценивались примерно в 40 млрд марок. В 1940 году рейх мог рассчитывать лишь на запасы в 5 млрд рейхсмарок. При этом марка 1940 года демонстрировала значительно более низкую покупательную способность, чем в 1914 году. Накануне Первой мировой войны Рейхсбанк располагал размещенным в банках нейтральных стран золотым запасом в размере 1,4 млрд марок, еще 2,5 млрд марок составляла стоимость находящихся в обращении золотых монет. Для сравнения: документально подтвержденный и хранившийся тогда в секрете золотой запас Германии на 1 сентября 1939 года составлял около 0,5 млрд рейхсмарок[65 - Banken, Goldreserven.].

В итоге Первая мировая война обошлась Германскому рейху в 160 млрд марок. Несмотря на гораздо лучшее исходное положение, она финансировалась гораздо хуже, чем во время Второй мировой войны. Если с сентября 1939 года по сентябрь 1944-го около 50 % расходов можно было покрыть за счет текущих доходов (и говорилось именно о золотом обеспечении), то в 1914–1918 годах доля покрытия составляла лишь 13,1 %; 24,8 % должны были покрываться «краткосрочными государственными обязательствами» (а именно путем печатания денег), остальные 62,1 % следовало привлечь посредством облигаций долгосрочных займов, на которые должна была подписаться германская буржуазия. Девять военных займов в период между 1914 и 1918 годами принесли 98,2 млрд марок. Для сравнения: Великобритания профинансировала по крайней мере около 28 % стоимости Первой мировой войны только за счет текущих налоговых доходов[66 - Reichskredit Gesellschaft AG, Die deutsche Inflation (Manuskript, 28.07.1937), Bundesarchiv (Berlin) R 8136/3803; Bayrhoffer, Reichsbank; Hoffmann, Probleme; Bark, Kriegsfinanzierung.].

Низкое соотношение между налоговыми поступлениями и численностью населения Германии в 1914–1918 годах было не просто следствием провала политиков и финансистов, но связано прежде всего с тем, что отдельные федеральные земли все еще обладали налоговым суверенитетом. В рейхе отсутствовало общее финансовое управление. При национальном доходе в 40 млрд марок в 1913 году постоянные доходы составляли лишь 2,3 млрд, 75 % которых съедали военные расходы. По сравнению с сегодняшним днем государственную квоту можно назвать смехотворно низкой. Соответственно, нельзя говорить о централизованно организованном «колоссе кайзеровской власти»[67 - L?tge, Kriegsfinanzierung; Terhalle, Geschichte.].

Политическое перемирие, заключенное партиями в рейхстаге в 1914 году, устранило на последующие четыре года любые серьезные дебаты об улучшении налоговой базы. Только социал-демократы безуспешно требовали изъятия военных прибылей. Поэтому оставался лишь один способ долгосрочного долга – в виде военных займов. Именно республика создала известную нам сегодня централизованную государственную налоговую систему путем финансовой реформы Маттиаса Эрцбергера, и именно она с 1919 года увеличивала (непрерывно и с постепенным привыканием) долю государства в валовом национальном продукте. Той основой, благодаря которой гитлеровская Германия смогла взимать налоги во время Второй мировой войны в масштабах, которые в 1914 году «считались бы совершенно невозможными», она обязана именно республике[68 - Epmeier, Kriegspotential; Jecht, Kriegsfinanzen.].

Помимо предусмотренных в бюджете расходов, обе войны в значительной степени истощили и экономическую базу: были израсходованы прежние запасы, изношено оборудование, здания, промышленные установки, транспортные средства и вся инфраструктура в целом, а леса и поля использованы до почти истощенного состояния.

В 1914–1918 годах уровень жизни немцев упал в среднем почти на 65 %, и большинство населения оказалось за гранью прожиточного минимума. Финансовые стратеги Третьего рейха рассматривали это обстоятельство как «вызывающее крайнюю озабоченность». Так, в 1941 году один молодой ученый-экономист писал: «Как видно из фактов, тем самым предел терпимых ограничений в то время, кажется, и впрямь был превышен. Крах внутреннего фронта стал расплатой за немедленное укрепление внешнего фронта». В Третьем рейхе, напротив, считалось, что такого рода «ухудшения уровня жизни опасаться не следует»[69 - Bark, Kriegsfinanzierung.].

Как читать эту книгу