Студент

– Правильно слышали. В следующем семестре я буду получать повышенную стипендию, – с нескрываемой гордостью сказал я.

– А зачётная книжка при тебе? – спросила она тоном контролера трамвая.

– Нет, конечно. Что же я со своей зачётной книжкой буду по всему городу шататься, – уверенно заявил я, хотя и почувствовал себя, как в трамвае без билета.

– Пойми меня правильно, Семён. Ты мне сначала должен показать зачётку, а потом можешь говорить, что хочешь, – с сильной долей ехидства сказала интеллигентная мама Лёвы-очкарика.

Если бы её нос не был бы так сильно напудрен, я прямо сейчас сбегал бы домой за зачёткой и ткнул бы его прямо в неё.

Однако много других встреч, более интересных и захватывающих, ждали меня в тот вечер, и затея с носом в зачётку сама испарилась из повестки дня.

Черешня

Как только закончилась встреча выпускников в моей средней школе, для меня начался второй семестр. Физически я был ещё в Черновцах, но душа и мысли находились уже в Академгородке. А вскоре после этого я и тело переместил в Новосибирск.

Я стал взрослее и уже научился ставить перед собой цели. Поэтому по приезде в университет я сразу занял место в очереди желающих получить Нобелевскую премию по физике. Очередь была довольно длинная, давали по одной в одни руки, не часто и не каждому. Я уже знал, что Нобелевская премия – это такая премия, которую не спускают на женщин и сразу не пропивают. Это серьёзная премия за очень серьёзные достижения или открытия. Её лауреатов не так уж много, все они эту премию заслужили годами и десятилетиями упорного научного или другого нелёгкого интеллектуального труда.

С колёс – сразу же лекции, семинары, лабораторные, библиотека, и конечно же, почта поздними вечерами. Матанализ, алгебра, механика и основы физического эксперимента были основными целями моего внимания.

Дорожку к знаниям я уже протоптал в первом семестре, появились навыки, теперь стало намного легче.

Мне стало легче, а некоторым моим товарищам стало ещё тяжелее: у них остались хвосты с первого семестра. С ними они чувствовали, что для них наступила настоящая хвостатая собачья жизнь.

Произошли изменения в составе нашей комнаты. Гена заболел, попал в больницу и больше не вернулся. Витя пропал в злачном доме на окраинах города Новосибирска. К моим новым соседям по комнате я привык быстро.

На 1-ое мая выпало несколько свободных дней, и мы с Серёгой поехали к его родителям в Кемерово. Там я главным образом ел и спал, и поэтому Серёгу в Кемерове встречал редко.

Серёга потом рассказывал мне, как он был на одной вечеринке, где все девушки были в платьях, но без трусиков. Никто бы ему не поверил – не полагалось верить в такое простое и полное счастье. А я верил, до сих пор верю. Это один из частных случаев обобщенной теоремы существования: где-то всегда есть спелая малина.

А теперь о малине. Весной я познакомился с математичкой Машей – не как с представительницей матфака, а как со студенткой женского пола. Она выдернула предохранительную чеку и швырнула в меня гормональную гранату. Я подорвался на ней. После взрыва были созданы и активизированы новые законы моей природы. Лишь один закон продолжал действовать и спас меня от полного и тотального разрушения – это закон самосохранения.

С Машей я понял, что меня не интересуют женские качества в среднем, женщины привлекают меня именно в частностях, очень индивидуально. Меня интересует, например, угол разлета губ во время произношения буквы «р», асимметричность изгиба бровей во время вопроса, расположение мизинца правой руки по отношению к кофейной чашке во время глотка, линия шеи и позвоночника и, конечно, чёлка, чёлка девушки. Я видел тысячи чёлок, а такой, как у Маши, не видел никогда. Как же можно её описать? Не нахожу слов. Вроде чёлка как чёлка, только она мне всю душу выворачивает. Я любил Машу и обожал всем своим сердцем, она была для меня богиней.

17-го мая 1971 года в 7:17 вечера я обнял её и поцеловал прямо в губы. При этом меня охватило неземное блаженство, которое мне раньше и не снилось ни в одном сне. Бывало, что во сне приходила проведать меня медсестра Маруся по прозвищу Огонёк из телесериала «Четыре танкиста и собака» или сама Пола Ракса. В обоих вариантах она приходила без собаки и без танкистов. Но вот так, как с Машей, не было никогда.

И я не нахожу противоречия в том, что в то же самое время были и другие богини, которых я тоже обожал беспредельно. Да, я мучился, но мучения были сладкими. Я прекрасно помню девушек и женщин, которые оставляли меня. А вот тех, которых я оставлял, не помню даже по имени. Вот такая подлая она, душа человеческая.

27-го мая 1971 года с 7:17 вечера я снова общался с Машей ровно 217 минут. Хороший, слаженный разговор получился.

Но с первой его минуты и до последней я твердо знал, что эта дорога точно не приведёт меня к Нобелевской премии.

Многократно анализируя прошлое, я приходил к одному и тому же выводу о том, что надо знать о себе правду, особенно о главных и роковых событиях в жизни.

Я вспомнил о том, например, как в конце десятого класса, прямо во время экзаменов на, извиняюсь за выражение, аттестат зрелости, я пошёл с друзьями на раннюю черешню на Рошу. Мы сознавали все опасности и угрозы этого похода, но всё равно пошли. Уж больно сладкой была та черешня.

Не успел я съесть и дюжину черешен, как слышу лай собаки. Эта собака была мне хорошо знакома, а точнее, её хозяин – маньяк невиданный. Он надрессировал её хватать прямо за то место, что между ногами. За важное место, как вы понимаете.

Услышав лай собаки, мы все бросились убегать, а до забора было метров пятьдесят. Составил я быстренько два уравнения движения – одно для себя, а другое для собаки – и вижу, что мои дела плохи. На моё счастье, система из этих двух уравнений оказалась неопределённой. Не знаю, как и какие уравнения составляла собака, но выбрала она Мишку Вайнштейна как свою жертву.

Содержимое моих трусов было спасено. Следует отметить, что и Мишке Вайнштейну удалось ускользнуть от собаки в последнее мгновение у забора.

А вот если бы та собака всё-таки догнала бы меня, то не исключено, что я уже давно был бы лауреатом Нобелевской премии по физике. У Мишки Вайнштейна были дополнительные причины, по которым он не получил премии. Несколько секунд в молодости могли изменить всю мою жизнь и, может, даже судьбу всего человечества.

Когда я наблюдаю процесс награждения нобелевских лауреатов мужского пола, я всегда представляю себе ту собаку, которая помогла каждому из них достичь такого успеха. С лауреатами женского пола ситуация непонятная, как и всё прочее, связанное с ними.

Закончил я второй семестр со всеми зачётами и экзаменами на «отлично», кроме «хорошо» по истории КПСС. Даже сам Михаил Андреевич Суслов, «серый кардинал» советского строя и идеолог КПСС, не смог бы получить «отлично» у доцента Петра Васильевича Игнатьева. Не смог этого и я.

Спор

Он правильно решил задачу, а я нет. Он выиграл, а я проиграл бутылку шампанского. Он выпил фужер этого выигранного шампанского, может, стакан, а скорее всего, хлебнул просто из горла – и забыл про наш спор.

А я несу память и боль своего поражения уже сорок восемь лет. Нерационально и бессмысленно? – может быть. А что же делать, когда это уже стало частью моей сущности?

Кто-нибудь скажет: «Спорят только дураки и жулики». Я не был ни тем, ни другим. И не важно, по каким причинам, но с того дня я никогда не спорю. Не спорю – и всё тут. Что же всё-таки меня так сильно хватило и потрясло, чтобы изменить моё поведение на всю жизнь?

Дмитрий Байкалов оказался умней меня. Он правильно вжился в задачу, увидел её насквозь во всей её многогранности и многомерности. Она же, в свою очередь, жила в нём, вибрировала и извивалась внутри него, создавая божественную созидательную музыку, будто в зале филармонии играет целый большой симфонический оркестр. В результате этого возвышенного и гармоничного процесса он пришёл к единственно правильному решению.

А я? Я следовал обманчивым миражам одинокой гнусавой флейты, которая к тому же ещё и сильно фальшивила, а в финале вообще оказалась гобоем. Моё решение задачи оказалось неверным. Я с задачей не справился. Даже если бы это была действительно флейта, а не гобой – так Нобелевскую премию не получают, такая лжефлейта не приведёт меня к ней.

То, что Ландау и Капица могли, имели право быть умней меня, я признавал, и это мне никак не мешало в жизни. Им можно, они академики и, бесспорно, самые что ни на есть настоящие лауреаты Нобелевской премии.

Были в моей жизни и другие расфуфыренные отличники. Но глядя на них или разговаривая с ними, мне было трудно представить себе, что они умнее меня. Расфуфыренность вовсе не означает ум, а отличные оценки совершенно не влияют на способности и талант.

А вот про Димку я никогда так не думал. Чем-то неуловимым он всё-таки отличался от других. И теперь, после объективного и убедительного теста, не о чем даже и говорить: он умный. А главное, он умнее меня. Это бесспорно.

Пройдут годы, и обязательно найдётся задачка, которая окажется ему не под силу, а я её одолею. Я справлюсь с ней, а Димка – нет. Но ничто уже не сможет изменить того, что Димка умней меня. Это окончательно и обжалованию не подлежит.

Миллионы людей нашей планеты мечтали на каком-то этапе жизни получить Нобелевскую премию. Среди этих миллионов, бесспорно, были все студенты нашего факультета, за исключением Вани Добровольского. Ваня всегда смотрел в спину Ломоносову и был его последователем. Он не признавал ничего заграничного, даже уравнение Ван-дер-Ваальса вызывало у него тошноту.

На моей шкале интеллигентности живого мира нашей планеты люди находятся где-то на уровне одного миллиарда, с вариацией всего лишь в несколько сотен. В этом распределении есть много миллионов людей, имеющих максимальное или близкое к максимальному значение интеллигентности, они все очень умные. Более того, многие из них хорошо образованы. Из множества умных и образованных существует значительное подмножество опытных специалистов в чём-то чертовски важном. Если из последнего подмножества выбрать тех, кто умел и готов был тяжело работать и отказаться от отвлекающих элементов мира сего, то остаётся достаточно большая группа людей, имеющих ненулевые шансы получить Нобелевскою премию. Это неоспоримые факты. Не о чем тут спорить.

В восьмом классе меня не взяли в волейбольную команду как бесперспективного. Хотя в то время я очень хорошо играл в волейбол. Но был значительно ниже среднего роста нашей волейбольной команды и каждого отдельного волейболиста в частности. Было мне горько, но предельно понятно. Не о чем тут спорить.

И в настольный теннис я частенько проигрывал Лёсику из нашего черновицкого Пятого двора и не переживал. Хотя у меня была хорошая, хоть и старая, китайская ракетка и удар мне поставил один пацан с Университетской. Но я не планировал быть чемпионом мира по настольному теннису или вырасти и стать членом олимпийской команды по тому же волейболу. Так зачем нервничать, спорить и переживать? Не о чем тут спорить.

В девятом классе совершенно неизвестная читателю и давно забытая мною девочка Муся влюбилась не в меня, а в другого парня, который и обаянием не вышел, и умом не блистал. И вообще был сереньким, как мышонок, который жил у нас во дворе, в норке рядом с сараем. По моему мнению, я, как никто другой, подходил именно для Муси по всем параметрам тех лет. Не красавец, конечно, но достаточно самоуверенный, настырный и пробивной. Обаятельный, в общем. Руки растут из того места, откуда нужно, да и всё остальное тоже в пределах физиологической нормы. Но она сделала свой выбор. Спор тут просто не уместен. О вкусах не спорят, говорят в таких случаях умные и практичные люди. Не о чем тут спорить.

Было в моей жизни много других случаев, когда эта жизнь делала выбор не в мою пользу. Или не так, как хотелось мне. Другой бы спорил, как говорили в Черновцах. Но не я. Не о чем тут спорить.

Есть люди разных способностей в многообразии различных деятельностей, а мне-то что до этого? Кто-то хорошо поёт, а другой здорово танцует – и пусть танцует и поёт себе на здоровье. Мне до этого никакого дела нет. Есть люди талантливые по-разному. А есть просто одарённые. Ну и пусть так будет. Не о чем тут спорить.

Спорят муж с женой, спорят футболисты между собой, спорят политики, обманывая друг друга и свои народы, спорят между собой целые страны. Обычное дело. Но не моё.

Бывали случаи, что кто-то решал задачу быстрее и лучше меня. Всякое бывает, и по многим причинам, нечего нервничать.

А тут мне стало понятно, что Дима просто умней меня. Это ведь так просто и окончательно.

Никто другой не мог заметить этого, у них просто не хватает наблюдательности. Только я заметил.