Посланник МИД. Книга пятая

Дружественная атмосфера, царившая в Белом доме, создавалась людьми, жившими там…

Когда я смотрел на лица некоторых прежних президентов, взиравших на меня со стен, я представлял себе, что бывали времена, когда атмосфера в этих комнатах была мучительно суровой. Без сомнения, бывали и такие времена, когда она бывала чрезмерно буйной.

Но сейчас… в годы пребывания тут Франклина Рузвельта всё здание было наполнено атмосферой преданности и теплой привязанности, какую он внушал всем окружающим.

Если ты мог доказать своё дружелюбие, то тебя тут приветствовали как члена семьи и соответственно с тобою обращались.

Рузвельт начинал свой день с первого завтрака, который он принимал в постели… на нём был надетый по верх пижамы старый синий свитер или голубая пелерина с вышитыми на ней красными буквами Ф. Д. Р. Кстати, так его все сокращённо, но уважительно называли за его спиной…

Он носил пелерину, потому что ему было слишком трудно надевать халат.

По той же причине он, выходя на улицу в холодную погоду, также надевал пелерину вместо пальто.

После этого дежурный камердинер … Крим, Серлс или Клонч – приносил ему утренние сообщения и расписание его светских обязанностей в течение дня, которые были … как по мне… достаточно нудными, для того чтобы нарушить самое лучшее пищеварение и испортить самое лучшее настроение.

Тут всё время пытались найти повод от них отказаться.

Я пророчески пошутил:

– Наверное нужно объявить войну Гитлеру…

Все конечно посмеялись этой шутке, так как и в мыслях ни у кого тут не было этого делать.

За первым завтраком Рузвельт просматривал сообщения и газеты.

Делал это с большой быстротой, но с исключительной тщательностью, не упуская что-либо существенное.

Помимо вашингтонских газет, он прочитывал еще «Чикаго трибюн», «Нью-Йорк тайме» и «Геральд трибюн», а также «Балтимор сан».

Друзья советовали ему не читать «Чикаго трибюн», но он, по-видимому, стремился узнать самое плохое, что писали о нём.

После первого завтрака к нему входили сотрудники его личного штата.

Это были обычно генерал Уотсон, Стивен Эрли, Марвин Макинтайр, Уильям Хассет… и другие. Они обсуждали с ним распорядок рабочего дня: встречи, свидания, пресс-конференции и прочее.

При этом присутствовал также врач президента, адмирал Росс Макинтайр, постоянно и внимательно наблюдавший за состоянием его здоровья.

Во время этих коротких утренних совещаний делалось очень многое, так как все присутствовавшие здесь помощники Рузвельта настолько хорошо знали его, а он в такой степени им доверял, что всякие недомолвки и околичности оказывались излишними.

Я тоже был удостоен чести находится рядом… Но к большому сожалению, ни одна из так горячо обсуждаемых тем ни каким боком не касалась внешней повестки вообще… не говоря ужо о СССР в частности…

Сотрудники его личного штата могли во время такого утреннего совещания оценить настроение Рузвельта и возможные последствия этого настроения в течение дня.

После того как они покидали его спальню, от них можно было услышать следующее: «Да поможет бог всякому, кто обратится к нему сегодня с какой-нибудь просьбой» или: «Сегодня он настолько хорошо себя чувствует, что может сказать Коттону Эду Смиту, что Юг имеет полное право отделиться».

Огромное значение Рузвельт придавал своим публичным выступлениям.

Большая часть его работы над своими выступлениями происходила в вечернее время.

Однако всякая работа заканчивалась в семь вечера…

Все собирались на традиционную церемонию коктейля в овальном кабинете в 7 часов 15 минут вечера, куда я и попал в свой первый день пребывания там…

Президент традиционно сидел за письменным столом, а перед ним стоял поднос.

С видом алхимика он лично мешал ингредиенты коктейля, но при этом ему, безусловно, не хватало точности, поскольку он непрерывно разговаривал.

Его коктейль «бурбон» старого типа был превосходен, но мне совершенно не нравился его «мартини», для приготовления которого он пользовался двумя видами вермута, а иногда даже некоторым количеством абсента.

Время от времени я его убеждал вливать туда шотландское виски… хотя я лично сам любил его пить чистым.

При этом подавались намазанные сливочным сыром или рыбным паштетом маленькие круглые ломтики поджаренного хлеба, а также жареные зерна кукурузы.

Рузвельт сам пил очень мало…

Мисси мне сказала, что он не пьёт вина за обедом, если не считать больших официальных обедов, причем, сказала она, что не помнит случая, когда бы он пил коньяк, виски или другие крепкие напитки.

Но он очень любит сам процесс приготовления коктейлей и непринужденную беседу о всевозможных пустяках, которой сопровождалось это занятие.

Обед обычно подавался в кабинете примерно в 7 часов 45 минут вечера.

Мне как гостю, правда, не подобает говорить об этом, но я про себя констатировал, что кухня Белого дома вряд ли пользуется особо высокой репутацией.

Еда тут была обильна и, если подавались простые блюда, была очень хороша.

Но шеф-повар имел пристрастие к изысканным салатам.

В частности, у него был излюбленный вид салата, представлявшего собой гору из майонеза, кусков консервированного ананаса, нарезанной кружочками редиски и тому подобного…

Этот салат подавался на стол очень часто, и каждый раз, когда его предлагали президенту, он смотрел на него, качал головой и грустно шептал: «Благо дарю вас, не надо».

Однажды, наблюдая за этой сценой, Мисси расхохоталась и сказала: «Господин президент, вы находитесь в этом доме уже восемь лет и, насколько мне кажется, пробудете здесь ещё восемь лет, но им никогда не надоест пытаться убедить вас в необходимости отведать этот салат и понять, что он, собственно говоря, собой представляет».

Рузвельт очень радовался всевозможным деликатесам, особенно дичи, которую ему присылали друзья, чтобы разнообразить его стол.

Я, за своё короткое время пребывания там, никогда не слышал от него жалоб на питание и вообще на обслуживание, но он горько жаловался на контроль органов безопасности за каждым продуктом питания, приобретаемым для его стола.

Однажды он сказал мне: «Я страшно люблю жареные фисташки. Но если бы кто-нибудь прислал мне пакет с фисташками, моя тайная полиция считала бы своей обязанностью просветить их рентгеновскими лучами, а министерство сельского хозяйства – очистить все орехи и произвести их следование, нет ли в них яду или взрывчатых веществ. А чтобы не возиться с этим делом, они попросту выбросили бы этот пакет и никогда не сообщили бы мне об этом». Это произвело на нас большое впечатление…

Мисси и я отправились на угол Пенсильванской авеню и 15-й улицы, купили там большой пакет с фисташками и незаметно передали его президенту.

Он тотчас же спрятал его под своей пелериной, а затем с удовольствием съел все содержимое.

После обеда президент ложился на кушетку, стоявшую слева от камина, клал ноги на специально сконструированную подставку и принимался за чтение последнего варианта своего очередного выступления.

Около него сидела Грейс Талли и писала под диктовку, причем время от времени её подменяла Доротти Брэди или Туанетт Бечельдер.

Иногда Рузвельт читал проект речи вслух, чтобы проверить, как она звучит, поскольку о каждом слове нужно было судить не по тому, как оно будет выглядеть в печати, а по его воздействию на радиослушателей.