Фанфарон и Ада (сборник)

– А в чем срывы?

– Да он может, например, ради эксперимента переодеться в гражданское (он на вид совсем мальчишка) и пойти вместе с подшефными по улицам.

– В самом деле? – искренне удивился Петров.

– Конечно. Подходят к кому попало, задираются. А рядом, представляете, Бобров!

– Гм, любопытно, – все больше заинтересовывался Петров.

– Теперь вопрос – для чего он это делает? Сколько раз вызывали его, внушения делали, выговоры давали. А он за свое. И знаете, что он говорит, на чем настаивает?

– На чем?

– На том, что в хулиганстве не хулиганы виноваты, а добропорядочные граждане. Добропорядочные с виду, но с отсутствием всякого гражданского и человеческого мужества. Редко кто из людей отваживается противостоять хулиганам, бороться за свое достоинство. Большинство – сразу пасуют. Хулиганы – стихийно организованный народ, организованность их неосознанная, она – в наглости, в хамстве, во взаимной поддержке. Я, говорит Бобров, изучил психологию хулигана. Он – наглец, но потворствуют ему те, к кому он пристает. Нужно не хулиганов перевоспитывать, а воспитывать в людях человеческое достоинство, мужество, смелость, гражданскую зрелость.

– Мысли любопытные, – произнес Петров.

– Мысли – да, любопытные. А методы? Методы, которыми Бобров достигает свои выводы? Простите меня, но это уже крайности – инспектору выходить на улицу с хулиганами!

– За это и снять, наверное, могут?

– И это было. И снимали его. И разжаловали один раз. А потом жизнь берет свое. В районе хулиганов – пруд пруди. Как только Боброва убираем, в районе Бог знает что творится. Поставим на место – тишина… Только опять какие-нибудь фокусы начинаются…

– Да, интересный человек. Он когда, Елена Васильевна, из отпуска возвращается?

– Только неделя, как ушел. Так что не скоро…

– Ну что ж, – сказал Петров. – Поедем для начала к лучшему инспектору области. К Лихачевой, так, кажется?

– У вас прекрасная память, – улыбнулась как будто с облегчением Елена Васильевна.

– Профессионализм, – небрежно обронил Петров. Хотя ему всегда нравилось, когда другие люди восхищались его памятью.

Вышли из здания, сели в машину.

– К Лихачевой, – скомандовала Елена Васильевна.

Шофер кивнул. Вероятно, эта Лихачева была отработанным номером. Небось всех журналистов к ней возят. Петров заранее обреченно махнул рукой, но поехать согласился – надо же с чего-то начинать, за что-то зацепиться.

Задание у него было – написать очерк о хулигане, который исправился. О матером хулигане. Сделать что-нибудь вроде «Исповеди бывшего хулигана». Чтоб пронять читателя до печенок. «По всей стране ширится кампания борьбы с хулиганством, – сказал на очередной летучке главный редактор журнала. – Ответственные товарищи проанализировали ситуацию. Оказалось, дела по исправлению хулиганов очень хорошо идут у наших соседей, в Ярославской области. Предлагаю отделу нравственного воспитания срочно направить корреспондента в Ярославль. Очерк нужен заразительный, яркий. Мы ведь начинаем первые!»

Так Петров оказался в Ярославле.

…Лихачева, конечно, сидела на месте, в своем кабинете, в парадной лейтенантской форме, которая, кстати, очень шла ей, при всех знаках отличия, с орденом «Знак Почета» на груди, приветливая, женственная, краснеющая при пристальном взгляде на нее. Впрочем, и не такие, как Лихачева, краснели, когда на них обращал внимание Петров. Избалованный ими, Петров относился к слабому полу несколько снисходительно, иногда – даже с легким презрением, чем еще больше нравился женщинам. Ну, эти парадоксы, как говорится, давно известны.

Петров слушал Лихачеву внимательно, делая вид, что подробно вникает в ее рассказ, на самом деле для себя он сразу сделал вывод: не то… Для яркого, самобытного очерка ему нужен был материал необычный, главным героем должна быть не эта вот милая, краснеющая женщина, хотя и лейтенант, хотя и с заслугами, а какой-нибудь взбалмошный Бобров, идущий вместе с хулиганами по улицам Ярославля… Вот, черт, не повезло в самом деле, что Бобров этот в отпуске!..

– А скажите, Валентина, как вы относитесь к опыту вашего коллеги старшего лейтенанта Боброва? – спросил словно совсем невпопад Петров.

Лихачева невольно переглянулась с Еленой Васильевной.

– Дело в том, что я начинала работу помощником Василия Лукича. Как же я могу относиться к нему? Конечно, с уважением.

– Нет, не к нему лично, а к его опыту работы? – настаивал Петров.

– Мне трудно, конечно, ответить на этот вопрос. Верней, скажу так. – Валентина Лихачева сделала глубокий вдох, как бы готовя себя к затяжному нырку в воду. – У Василия Лукича натура горячая, и он верит, что должен и может сам, лично повлиять на подшефных. Он сугубый индивидуалист. А я стою на других позициях. Я за коллективный метод работы с подшефными.

– А именно?

– Ну, я вам рассказывала. Вот план моего района. Смотрите, – Лихачева подошла к стене, на которой висела карта, взяла указку. – Красными кружочками, – она нацелилась указкой, – у меня отмечены дома, где живут подшефные. Как видите, их немало. Что я сделала? К каждому подшефному у меня прикреплен шеф – в большинстве своем это студенты педагогического института.

– Студенты или студентки?

– Студентки. Они охотней дружат с нами. Ребята под всякими предлогами стараются улизнуть от нас…

– Почему? Вы не считаете, что здесь тоже скрыта какая-то проблема?

– Нет, не считаю. – Лихачева непокорно взглянула на Петрова, и лицо ее залилось густой краской. – Девочки, верней – девушки оказывают на подшефных более благотворное влияние. Они мягче, сердечней.

– Вы думаете, хулигану, чтобы он исправился, нужна обязательно сердобольная тетушка?

– Не хулигану, а подшефному подростку, и не сердобольная тетушка, а сердечный, неравнодушный человек. Самое главное – неравнодушный, честный. Вот что я думаю! – Ого, какой у Валентины Лихачевой был сейчас горячий, непримиримый взгляд! Петров искренне залюбовался ею.

– Вы не сердитесь на меня, – улыбнулся Петров, как бы извиняясь перед ней, – я, может, специально говорю все это, чтоб вызвать вас на откровенность. Я и сам считаю, что не только с вашими подшефными, как вы говорите, но и вообще друг с другом люди должны быть сердечными, мягкими, неравнодушными.

– Ох! – рассмеялась неожиданно Лихачева. – А я уж подумала, вы какой-то прямо поперёшный!

– Какой, какой? – продолжал улыбаться Петров.

– Поперёшный! – не объясняя, повторила Лихачева. – Я родом из деревни, – признавшись в этом, она вновь густо покраснела, – ну нас там говорят о тех, кому все не так, все не этак: поперёшный!

– А что, емко говорят, – согласился Петров. – Но вы извините, я перебил вас. Продолжайте.

– Ну так вот, к каждому подшефному у меня прикреплен шеф. Вот видите, голубые кружочки – рядом с красными? Это дома, где живут шефы. Главное, чтоб они жили неподалеку. Чтоб могли не формально интересоваться жизнью ребят, а были бы всегда в курсе их дел. Это раз. (Между прочим, пока Лихачева рассказывала, а Петров слушал, Елена Васильевна что-то все время записывала в блокнот. Надо бы поинтересоваться, подумал без насмешки Петров, о чем это она пишет?) Второе, – продолжала Валентина. Губы ее, нежные, сочные, и пушистые волосы, и чистые глаза, – все говорило почти о детскости Лихачевой, – как это Петров принял ее поначалу за взрослую женщину? Ведь ребенок еще, совсем ребенок, хотя и лейтенант. – Второе, – повторила Лихачева, – наладить контакт с рабочими, с которыми ребята вместе трудятся на заводах. Или с мастерами, или с воспитателями, если они учатся в училищах. Третье – контакт с родителями…

– Родители – на третьем месте? – снова не выдержал Петров.

– А вы знаете одну закономерность: для таких ребят родители не авторитет?! Вот вы, наверное, думаете, что мы призываем родителей воспитывать своих детей? Ошибаетесь! Мы занимаемся воспитанием самих родителей.

– Ага! Здесь вы смыкаетесь с Бобровым, – вставил Петров.

– Здесь – да, смыкаемся. Только работаем в разных плоскостях. Мы хотим начать с родителей, а Бобров стоит на утопической точке зрения: он хочет перевоспитать сразу всех граждан, весь народ.

– Да, тут ваш Бобров явный прожектер, – согласился Петров. Но не без усмешки ли согласился?

– Вы иронизируете или говорите всерьез?

– Да я и иронизирую, и говорю всерьез.