Вечерний лабиринт

Вечерний лабиринт
Георгий Николаев

Георгий Николаев (1950-2020) – кинодраматург, выпускник Высших курсов сценаристов и кинорежиссеров (мастерская народного артиста СССР Витаутаса Жалакявичуса), член Союза кинематографистов, автор сценариев к 22 фильмам и сериалам. Его диплом – кинокомедия «Вечерний лабиринт» (1980, к/с «Мосфильм») – стал счастливым билетом в большое кино и дал название этой книге.

В сборник произведений, написанных Георгием Николаевым в разные годы, вошли:

• киносценарии, ставшие фильмами, – «Вечерний лабиринт», «Звездный час по местному времени» («Облако-рай»), «Привидение средних широт» («Коля – перекати поле»), «Ушел и не вернулся» и мини-сериал «Дзисай»;

• киносценарии, оставшиеся на бумаге, – «Свадебное путешествие», «Гипнопотам», «Ноев ковчег», которые, возможно, благодаря книге найдут своего режиссера;

• ранние рассказы, написанные в пору «до кино», публиковавшиеся в журналах и газетах, звучавшие на радио и телевидении;

• записные книжки – афористичные, парадоксальные, грустно-смешные. Жанр записных книжек давно забыт, но есть надежда, что современники, которых социальные сети приучили к краткости, его оценят.

Георгий Николаев

Вечерний лабиринт

© Николаев Г. В., 2024

© Оформление. Издательство «У Никитских ворот», 2024

* * *

Даниилу и Виктории

Мир замечен в быстром течении времени

Крестословица

Го?ра… Так называли его в семье, называли друзья, близкие… И сам себя он тоже называл – Гора. Имя Георгий как-то не звучало в близком кругу. Я слышал это имя – в применении к Николаеву – всего несколько раз в жизни. Например, в Доме кино, на премьерах фильмов, снятых по его сценариям. Ведущий именовал всех участников съемочной группы, стоявших на сцене, и тогда звучало: «Георгий Николаев». А Гора стоял со спокойным видом – по своему обыкновению, немного в стороне, – и казалось, что это вовсе и не его имеют в виду.

«Кроссворд» – это заголовок одного из ранних рассказов Горы Николаева.

…Впервые я услышал рассказ «Кроссворд» – именно услышал, а не прочитал – в далеком 1975 году. Или в 1976-м, но никак не позже. Мы тогда встречались в студии «Зеленая лампа “Юности”», на лекциях, которые читали разные писатели, но главным образом – на собраниях семинара сатиры и юмора, которым руководил Виктор Славкин. Встречались, читали свои рассказы (надеясь, что в «Юности» их и опубликуют), слушали рассказы товарищей, ругали их, хвалили, помалкивали, в общем, веселились как умели. Мы не только встречались там с Горой, но и подружились. Оказалось – надолго. На всю последующую жизнь.

Услышав рассказ «Кроссворд», я пришел в восторг. Не потому, что это лучший рассказ в мировой литературе (возможно, встречаются и получше). И не потому, что это очень хороший рассказ (так оно и есть). А главным образом по той причине, что он очень искусно, талантливо сделан. Секрет этой сделанности очень прост: в рассказе все слова на своих местах. Ни сдвинуть, ни передвинуть. Ни убавить, ни прибавить. Ничего лишнего. Кажется, это просто, а на самом деле – чертовски трудно. Все лучшие произведения литературы написаны – сделаны – именно так. Потому что хорошие писатели не только ценят каждое слово, но тщательно выбирают место, где этому слову стоять.

Между прочим, Набоков очень любил кроссворды и знал в них толк, даже сам составлял их. Русскую замену слова «кроссворд» – крестословица – как раз Набоков и придумал, о чем гордо написал в «Других берегах».

Но здесь речь не о Набокове, а о другом писателе, для меня куда более важном.

В сущности, каждое хорошее произведение литературы – это и есть кроссворд. Слова встречаются, пересекаются, расходятся, снова переплетаются, а в итоге получается, что каждое – именно там, в том единственном месте, где ему положено быть. Замени это слово другим, даже похожим по расположению букв, – кроссворд не получится. Просто-напросто рухнет.

Именно так – точно и метко – написаны и все остальные рассказы Горы. И киноповести. И киносценарии. И все заметки в записных книжках, которые Гора иронично назвал «Тильки так!». Он любил иронию. По отношению к самому себе тоже. И прекрасно владел юмором – тонким, мягким, порой даже незаметным, но всегда острым. Это было поразительное качество его творений – тонкий острый юмор. То, что и называется: остроумие.

Я сейчас говорю о Горе как о писателе. Конечно, он был замечательным киносценаристом, кинодраматургом, но ведь все его сценарии и киноповести – это и есть проза. Очень хорошая проза. Настоящая литература.

Удивительно, но как писатель Георгий Николаев до сих пор почти неизвестен. Изданий его произведений очень немного. В разные годы увидели свет всего шесть его рассказов (по одному рассказу – в журналах «Юность», «Вокруг света» и «Химия и жизнь» и три рассказа, включая «Кроссворд», – в сборнике «Перпендикулярный мир»). Плюс сценарии «Звездный час по местному времени (Облако-рай)» и «Ноев ковчег» (оба в журнале «Киносценарии»). Это – все публикации.

В чем причина? Можно только гадать. Почему-то кажется, что Гора не очень любил публиковаться: ему были невыносимы прикосновения чужих рук – в редакциях, издательствах – к его произведениям. И он просто терпеть не мог редакторов. С хорошими писателями это обыкновенно так. Они, хорошие писатели, прекрасно сами знают, как писать и как расставлять слова, вмешательство в то, что написано, – недопустимо. Впрочем, хороших редакторов хорошие писатели уважают. Но где их взять, хороших редакторов? Они так же редки, как и хорошие писатели.

А может быть, Гора просто терял интерес к тому, что уже им написано, и к дальнейшей судьбе своих сочинений был изрядно равнодушен. С хорошими, по-настоящему хорошими писателями такое тоже весьма часто случается: они не любят оглядываться и смотрят вперед, высматривают новые произведения в тумане будущего.

Как бы то ни было, в этой книге собраны основные прозаические произведения Горы Николаева – киносценарии, киноповести, рассказы, записные книжки. Спасибо за это его жене (ужасно не хочется писать – вдове), Любе Аловой, сохранившей наследие чудесного писателя.

Да, Гора Николаев не любил редакторов (и в этой книге нет никакого редакторского вмешательства). Но пуще всего он не любил серость и глупость. Всё, что он написал, и рассказы, и сценарии, – это и есть противостояние серости и глупости человеческой.

А еще он не выносил…

…«Невыносимая легкость бытия». В названии романа Милана Кундеры есть некая обманчивость. Симпатичный оксюморон, легкий парадокс. Кроссворд из трех слов, в котором одно слово стоит не на своем месте. Правильнее было бы не легкость, а тщетность. Легкость не так уж и невыносима. Но что действительно невыносимо, так это тщетность бытия. Вся философия (если в трех словах), вся лучшая литература, в том числе и роман Кундеры, – именно об этом, о невыносимой тщетности бытия.

И как раз о ней писал, именно ее не выносил Гора Николаев. Его герои отчаянно сопротивляются проклятой невыносимой тщетности, этой «плоской жизни на круглой Земле»: и Коля – перекати поле, и Дзисай, и Паша с Аней из «Гипнопотама», и Трофи («Ушел и не вернулся»), и прочие, и прочие.

Все произведения Горы Николаева – это и есть поединок с невыносимой тщетностью. Хороший писатель может реагировать на невыносимость бытия только так – сочиняя истории об обыкновенных людях, попавших в необыкновенную западню тщетности. Тильки так.

Жизнь человека, жизнь писателя – это тоже кроссворд. Хорошо, когда все слова стоят на своих местах.

Вот как в этой книге.

Виталий Бабенко

Гора

Человеческий ландшафт подобен географическому – изобилует равнинами и оврагами, горами и ущельями. Люди, как правило, сродни равнинам, чуть выше, чуть ниже общего уровня. И вдруг среди человеков – гора, вершина!.. Встанешь рядом с таким и понимаешь: тебе хочется туда, к нему, на высоту этого человека…

По семейной традиции Георгия с рождения звали Гора (с ударением, естественно, на «о»). Ни Юра, ни Егор, ни Жора… а как-то почтительно-трогательно: Гора.

Он был больше, чем другом для меня.

Однажды, когда я заканчивал режиссерскую разработку сценария «Бегущей по волнам», написанного Горой, была у меня встреча с предполагаемыми прокатчиками. Они прочли сценарий и кратко нас приговорили: кассы не будет! Обдумав за бессонную ночь жесткий вердикт и, как мне с утра показалось, с решением проблемы, я немедля приехал к Горе на дачу.

Расположившись на террасе его уютного деревянного дома, мы, по обыкновению, устроили перекур. За этим приятным занятием мы, как бы между прочим, частенько обсуждали принципиальные вещи, а иногда и кое-что придумывали. На этот раз, нарочито безразличным голосом, я предложил Горе усилить развитие сюжета конфликтом между старым капитаном Дюком и главным героем Грэмом, причем конфликт этот должен быть заявлен в начале и продолжаться сквозняком через две серии вплоть до финала, в котором старый капитан, предчувствуя свой конец, передавал бы эстафету молодому капитану – Грэму.

– Так мы выиграем в интриге, – заключил я, загасив сигарету.

Гора не думал ни секунды:

– Ты считаешь, что коммунальная кухня на корабле Дюка – лучшее решение для романтика Грина? Склоки – это не интрига. Мы же о поисках счастья!.. – Гора загасил сигарету.

Я ничего не сказал тогда о прокатчиках и своих сомнениях. За миг я стал старше и стал, как оказалось потом, самим собой…

Через пару лет всё там же, на террасе, мы обсуждали реплики для озвучивания уже почти готовой «Бегущей.». И вдруг неожиданно для самого себя я спросил у Горы: не хотел бы он написать сценарий, где сюжетом была бы не бытовая история, а рожденные в подсознании героя или героев необыкновенные события, которые «то ли не были, то ли были»? Гора отшутился:

– То ли были, то ли не были, то ли выпили, то ли не допили!

Прошло время, разговор, казалось, забылся. В планах у меня был другой Горин сценарий – «Дзисай», поэтому я не торопил. Как-то утром раздался звонок Горы, что для него было непривычно, он вставал не слишком рано.

– Мне приснился сценарий, я ночью даже записал, чтобы не забыть, – Гора был серьезен и краток. – Герой – старик, который не помнит, что он старик. Он ушел из дома и не вернулся.