Пан Володыевский

Кетлинг и Володыевский долго обнимали друг друга и то отталкивались, то снова соединялись в дружеских объятиях.

– О, Боже! – восклицал маленький рыцарь. – Кажется, я столько не обрадовался бы булаве, сколько приезду твоему. Ну, как живешь и что поделываешь в этой стране?

– Гетман назначил меня начальником каменецкой артиллерии, – отвечал Кетлинг, – и я приехал с женою в Каменец. Там, узнав о том, что с вами случилось, мы тотчас приехали в Хрептиов. Слава Богу, что все кончилось благополучно, а то мы ехали сюда в большом сомнении и не знали, что застанем здесь: радость или печаль.

– Радость, радость! – вскрикнул Заглоба.

– Как же все это случилось? – спросил Кетлинг.

Володыевский и Заглоба, перебивая друг друга, начали рассказывать, что и как случилось; Кетлинг слушал их и удивлялся мужеству Баси.

Наговорившись досыта о разных делах, Володыевский спросил Кетлинга, что с ним было с тех пор, как они расстались. Кетлинг удовлетворил его любознательность и сказал, что после свадьбы он жил на границе Курляндии и что им обоим было так хорошо, как ангелам в небесах Кетлинг, беря в жены Христину, знал, что берет «неземное существо», и с тех пор не изменил своего мнения.

Володыевский и Заглоба вспомнили, что Кетлинг всегда выражался высоким слогом, а потом опять начали обнимать его. После этого Заглоба обратился к Кетлингу и спросил:

– Ну, а не случился ли с тобой какой-нибудь казус, который брыкается ногами и пальцами ищет во рту зубов.

– Да, Господь наградил меня сыном, – смеясь, отвечал Кетлинг, – да и теперь.

– Я уже заметил, – прервал Заглоба. – А у нас все по-старому.

При этом он посмотрел на Володыевского, который быстро зашевелил своими усиками.

В эту минуту из комнатки больной вышла Христина и, остановившись у дверей, сказала:

– Баська зовет вас.

Все отправились в боковушку, в которой начались новые приветствия. Кетлинг целовал руки больной, а Володыевский – Христины, причем все смотрели друг на друга, как люди, долго не видавшиеся.

Кетлинг почти не изменился; его волосы были острижены, и поэтому он казался моложе своих лет; зато Христина сильно изменилась, по крайней мере, в настоящее время; теперь она не была такой гибкой и стройной, да и в лице побледнела, от чего пушок на ее губах казался чернее. Остались только прежние глаза и выражение, но черты лица потеряли свою прежнюю прелесть. Разумеется, это было временно, однако Володыевский, посматривая на нее, сравнивал ее со своей женой и задавал себе вопрос: «Как я мог полюбить ее?.. Где тогда были мои глаза?»

И наоборот, Володыевская казалась Кетлингу прекрасной, лицо ее хоть и побледнело во время болезни, но было нежным, как лепестки белой розы. Впрочем, в настоящую минуту она зарумянилась от радости, и ее ноздри по-прежнему быстро раздувались. Она казалась почти подростком и, на взгляд, ей можно было дать на десять лет менее, чем жене Кетлинга.

Но ее красота сильнее подействовала на Кетлинга только в том смысле, что он начал еще больше думать о жене и считать себя виновным по отношению к ней.

Обе женщины уже успели высказать все, что можно было высказать в такой короткий промежуток времени, поэтому теперь вся компания, сев у постели больной, начала вспоминать о прошлом. Но разговор их не клеился, так как в прошлом много было разных неприятных моментов, как, например, обручение Володыевского с Христиной и его равнодушие к Варваре, теперь любимой им жене, разные обещания, хлопоты, отчаяние. Пребывание в доме Кетлинга оставило у всех приятное впечатление, но о нем неловко было говорить, вследствие чего Кетлинг переменил тему.

– Ах, я и забыл вам сказать: ведь мы, по дороге, заезжали к Скшетуским, которые продержали нас две недели, и то не хотели отпустить. У них нам было так хорошо, что едва ли будет лучше в небесах.

– Ах, Боже мой! – воскликнул Заглоба. – Так вы были у них. Ну, как они поживают?.. Застали его дома?

– Да, застали, потому что он на время приехал от гетмана с тремя своими сыновьями, которые там служат в войсках.

– Я не видал Скшетуских после нашей свадьбы, – отозвался Володыевский. – Хоть он был в Диких Полях и его сыновья были с ним, но мне не удалось видеть его.

– По вам там ужасно скучают, – обратился Кетлинг к Заглобе.

– Ба!.. Да и я скучаю по ним, – отозвался старик – Но всегда ведь так: сидя здесь, я скучаю по ним, поеду туда – буду скучать по этой ласточке. Такая уж жизнь человеческая, что не в одно, то в другое ухо сквозит ветер, хуже всего быть сиротою. если б у меня было что-нибудь свое, то не любил бы чужое.

– Ведь и родные дети больше бы не любили вас, чем мы любим, – отозвалась Володыевская.

Заглоба обрадовался этому комплименту и, отбросив мрачные мысли, вошел в свою колею веселого настроения.

– Гм!.. Глуп я был тогда у Кетлинга, – сказал он, посопев, – что, сватая вам Христю и Басю, не подумал про себя!.. А можно было бы. Ведь признайтесь, – прибавил он, обращаясь к женщинам, – вы обе были неравнодушны ко мне и скорее вышли бы за меня, чем за Мишу или Кетлинга.

– Разумеется! – воскликнула Володыевская.

– Галька Скшетуская, в свое время, тоже предпочла бы меня, но теперь уже поздно!.. По крайней мере, невеста, не такая, которая бьет татар по зубам. Ну, а здорова ли она?

– Слава Богу, здорова, но опечалена, что ее два сына бежали из буковской школы в войска, – отвечал Кетлинг, – сам Скшетуский рад, что его дети такие герои, но мать есть мать!

– Много у них детей? – спросила Володыевская.

– Двенадцать мальчиков, а теперь пошли девочки.

– Да, это особенное расположение к ним Бога, – сказал Заглоба. – Всех их я, как пеликан, вынянчил собственными руками. Однако, придется средним надрать вихры, потому что, если уж они хотели бежать, то пусть бы бежали к Мише. Но погодите, это, верно, бежали Миша и Ваня. Их там такое множество, что даже сам отец путал их имена. Все они хорошие стрелки, и на полмили не увидишь ни одной вороны, потому что они всех их перестреляли из винтовок. Да, другой такой женщины ни днем, ни с огнем не отыщешь!.. Бывало, скажешь ей: «Слушай, Галька, шалуны подросли, пора новых заводить!» И она, хоть фыркнет, но к сроку всегда готова, точно ей ветер приносил. Вы только подумайте: до того дошло, что если какая-нибудь женщина из окрестностей не могла дождаться приплода, то одалживала у нее платье – и это очень помогало. Ей-Богу!..

Все, конечно, удивлялись, вследствие чего настала невольная тишина, которую нарушил Володыевский и, обращаясь к жене, произнес:

– Слышишь, Баська?

– Да замолчи ты, Миша! – отвечала жена.

Но Миша не хотел молчать, так как ему приходили разные мысли, которые он хотел высказать и сделать дело, беспокоившее его. Поэтому он начал говорить как бы между прочим, хотя в его словах и была задняя мысль.

– Не мешало бы навестить Скшетуских Положим, что его не будет дома, таё как он наверное пойдет к гетману, но ведь она женщина умная и останется дома.

При этом он посмотрел на Кетлинга и продолжал:

– Уже весна, и погода будет прекрасная. Теперь для Баськи еще рановато, но потом, быть может, я не стал бы противиться, потому что это приятельская обязанность. Пан Заглоба отвез бы вас, а к осени, когда все успокоится, и я приехал бы к вам.

– Да, это прекрасная мысль! – воскликнул Заглоба. – Но ведь я и так должен ехать, потому что уже достаточно был неблагодарным по отношению к ним, забыв, что они живут на свете. Теперь мне даже совестно за себя.

– Что вы скажете на это? – спросил Володыевский, смотря в глаза пани Кетлинг.

Но та совершенно неожиданно спокойно отвечала:

– В другое время я с радостью была бы готова сопровождать Басю, но теперь этого не может быть, потому что я должна остаться при муже в Каменце и ни за что не брошу его одного.

– Что вы говорите! – воскликнул Володыевский. – Вы хотите остаться в крепости, которую наверняка станет осаждать неприятель, не знающий никаких послаблений. Если б еще мы воевали с какими-нибудь благородными людьми, а то ведь с варварами. А вы знаете, что значит попасть в турецкий или татарский плен?.. При одной мысли я весь дрожу!..

– Все-таки иначе не может быть, – возразила жена Кетлинга.

– Послушай, Кетлинг! – сказал в отчаянии Володыевский. – Неужели ты позволил командовать собою?.. Да побойся ты Бога!

– Мы долго спорили по этому вопросу, – отвечал Кетлинг, – но она поставила на своем.

– К тому же и сын наш в Каменце у одной знакомой. Но неужели вы думаете, что неприятель возьмет Каменец? – Она набожно вознесла свои ясные глаза к небу и прибавила: – Впрочем, Господь сильнее турка и не обманет нас в нашей надежде!.. А так как я поклялась мужу не оставлять его до смерти, то мое место при нем.