Потоп

– А другие говорят, что именно гетман виноват.

– Это говорят изменники. Утверждает это и воевода витебский, который уже давно снюхался с подскарбием.

– Воевода витебский – честный человек.

– Неужели и ты стоишь на стороне Сапеги против Радзивилла?

– Я стою на стороне отчизны, где и все должны стоять. То-то и плохо, что даже и солдаты делятся на партии, вместо того чтобы драться; а что Сапега честный человек, то это я скажу и самому князю, хотя и служу под его начальством.

– Пробовали добрые люди их помирить, – продолжал Харламп, – напрасно. Теперь послы от короля то и дело приезжают к нашему князю… Говорят, что там что-то новое затевается. Мы ожидали всеобщего ополчения во главе с королем, но оно не состоялось; говорят, что оно может понадобиться в другом месте.

– Разве только на Украине.

– Почем я знаю? Поручик Брохович рассказывал то, что слышал своими ушами. Тизенгауз приехал от короля, долго шептался с гетманом, запершись, а потом, когда они выходили, гетман сказал: «Из этого может возникнуть новая война». Все мы после этого терялись в догадках, что могли означать эти слова.

– Должно быть, ослышался. С кем бы теперь могла быть новая война. Император к нам расположен больше, чем к неприятелю, и, конечно, заступится за нас. Со шведом еще не кончился срок перемирия, татары нам помогают на Украине, чего бы, конечно, не сделали помимо желания Турции…

– Мы тоже не могли догадаться.

– Потому что ничего подобного и не было. Но слава богу, что у меня наконец есть дело. Я уже стосковался без войны.

– Так ты сам хочешь передать письмо Кмицицу?

– Да ведь я тебе говорил, что так приказывает гетман. По рыцарскому обычаю, мне следовало давно его навестить, теперь, кстати, есть предлог. Отдам ли я ему письмо, другое дело; об этом я еще подумаю, ибо это предоставлено на мое усмотрение.

– Это мне и на руку, я тороплюсь с третьим письмом к Станкевичу – к нему тоже есть письмо; потом поеду в Кейданы, там нужно забрать пушки; а затем заверну в Биржи, чтобы посмотреть, все ли готово к обороне.

– И в Биржи?

– Да.

– Это меня удивляет. Никаких побед неприятель не одержал, – значит, ему до Бирж, до курляндской границы, далеко. Но раз нам приказано сформировать полки, то думаю, что будет кому защищать и те местности, которые подпали под власть неприятеля. Ведь курляндцы не думают о войне с нами. Это прекрасные солдаты, но их так мало, что и Радзивилл мог бы их придушить одной рукой.

– И меня это удивляет, – ответил Харламп, – тем больше, что и мне приказали спешить и сказали, что если я найду беспорядки, то должен тотчас же донести князю Богуславу, который немедленно же пришлет инженера Петерсона.

– Что бы это могло значить? Как бы только из этого не вышло междоусобной войны. Боже, сохрани нас и помилуй от такого несчастья! Уж где только князь Богуслав вмешается, там черту будет чему радоваться!

– Не осуждай его. Это храбрый пан.

– Я не спорю, но он больше похож на француза или на немца, чем на поляка. До Речи Посполитой ему нет дела, он больше всего заботится о доме Радзивиллов – возвысить его, а всех остальных унизить. Он-то, главным образом, и возбуждает князя – воеводу виленского против Сапег и Госевского.

– Ты, вижу, большой политик; советую тебе, Михал, жениться скорее, чтобы такой ум не пропал даром.

Володыевский пристально взглянул на товарища.

– Жениться?

– Конечно! А может быть, ты уж и сам об этом подумал. Ты нарядился точно на свадьбу.

– Оставь меня в покое.

– Ну, сознайся!

– Нечего тебе в чужие дела нос совать, к тому же не время думать о женитьбе, когда война на носу.

– А справишься ли ты к июлю?

– К концу июля я буду готов, хотя бы мне пришлось добывать лошадей из-под земли. Слава богу, что работа есть, а то бы меня меланхолия заела…

Письма гетмана и предстоящее дело доставили большое облегчение Володыевскому, и не успел он еще приехать в Пацунели, как уже совсем перестал думать о полученном отказе. Известие о наборе быстро облетело всю шляхту. Шляхта сейчас же явилась к Володыевскому, и он подтвердил известие. Все изъявили свое согласие, хотя не без колебаний: была самая страда. Пан Володыевский разослал гонцов и в другие местности – в Упиту и по большим усадьбам. Вечером к нему приехали Бутрымы, Стакьяны и Домашевичи.

Шляхта шумела, подбодряла друг друга, грозила неприятелю и кричала о будущих победах. Одни только Бутрымы молчали, но никто не ставил им этого в вину – все знали, что они станут, как один человек.

На следующее утро в «застенке» зашумело, словно в улье. Все забыли уже о Кмицице и о панне Александре; всюду только и слышались толки о предстоящем походе. Пан Володыевский от души простил Оленьке ее отказ, утешаясь мыслью, что не одна она на свете и что это не первый отказ. И в то же время думал, что делать с письмом Кмицицу.

IX

Для пана Володыевского настало время тяжелого труда. На следующей же неделе он переехал в Упиту и принялся за дело. Шляхта съезжалась к нему со всех сторон, как к знаменитому полковнику, но среди нее было больше всего ляуданцев, поэтому нужно было позаботиться о лошадях. Володыевский суетился, и благодаря его энергии дело подвигалось очень быстро. В то же время он навестил и пана Кмицица, который значительно поправился, хотя еще не вставал с постели.

По-видимому, поскольку у Володыевского была тяжелая сабля, постольку легка была рука. Кмициц тотчас же узнал Володыевского и при его появлении сильно побледнел; но, видя его улыбающимся, успокоился и протянул ему свою исхудалую руку.

– Благодарю за посещение. Ваш поступок достоин такого кавалера, как вы!

– Я приехал спросить, не сердитесь ли вы на меня? – спросил пан Михал.

– Нет, не сержусь, потому что меня победил мастер, каких мало! Чуть богу душу не отдал…

– Ну а как ваше здоровье?

– Вы, вероятно, удивляетесь, что я вышел из ваших рук живым? Я и сам считаю это чудом. – Кмициц улыбнулся. – Но не отчаивайтесь, еще успеете покончить со мной.

– Я вовсе не затем приехал.

– Вам, верно, дьявол помогает! – прервал Кмициц. – Я далек от хвастовства, но до сих пор я считал себя если не первым, то, по крайней мере, одним из лучших рубак во всей Речи Посполитой; между тем – неслыханная вещь! – вы могли бы покончить со мной с первого же удара, если бы захотели. Скажите, где вы так выучились?

– Отчасти природные способности, – ответил маленький рыцарь, – затем отец, твердивший мне с детства: «Бог не одарил тебя ростом, и если люди не будут тебя бояться, то будешь посмешищем». Наконец, служа у русского воеводы, я завершил свои знания. У него было несколько человек, которые с успехом могли состязаться со мной.

– Разве могли быть такие?

– Не только могли, но и были. Был пан Подбипента, литовец, которого убили под Збаражем, – упокой, Господи, его душу! Это был человек такой необычайной силы, что его удары невозможно было отражать; был еще Скшетуский, мой друг и приятель, о котором вы, без сомнения, слышали.

– Как же! Ведь это он из Збаража пробрался к королю сквозь неприятельские войска. Кто о нем не слышал! Так вы из их числа? Челом, челом! Постойте, я слышал о вас от воеводы виленского. Вас зовут Михалом?

– Собственно, я Юрий-Михал; но так как святой Михаил предводительствует всеми небесными силами и одержал столько побед над нечистыми духами, то я его и выбрал своим патроном.

– Конечно, Юрию не сравняться с Михаилом. Так вы тот Володыевский, который зарубил Богуна.

– Я!