Огнем и мечом

– Ты стяжал бессмертную славу!

– Как же вы пробрались через станы казаков и татар?..

– Я скрывался в болотах, в тростниках, шел через леса, блуждал… не ел…

– Дайте ему есть! – крикнул король.

– Есть! – повторили другие.

– Одеть его!

– Завтра тебе дадут коня и одежду, – снова сказал король. – У тебя ни в чем не будет недостатка!

Все по примеру короля рассыпались в похвалах перед рыцарем. Его опять стали забрасывать вопросами, на которые он отвечал с величайшим трудом, так как им все больше овладевала слабость. Скшетуский был уже почти без сознания. Через несколько минут ему принесли пищу. Вскоре вошел ксендз Цецишовский, королевский проповедник.

Сановники с почтением расступались перед ним, ибо это был очень ученый ксендз, пользовавшийся всеобщим уважением, и его слово значило для короля больше, чем слово канцлера, а с амвона он иногда говорил такие вещи, которые и на сейме не всякий осмелился бы затронуть.

Его тотчас же окружили и стали рассказывать, что пришел офицер из Збаража, что там князь Вишневецкий, несмотря на голод, холод и лишения, громит еще хана и Хмельницкого, который за весь истекший год не потерял столько людей, сколько в последние месяцы под Збаражем, наконец, что король хочет двинуться на выручку, хотя бы там пришлось погибнуть со всеми войсками.

Ксендз слушал молча, шевеля губами и поглядывая на измученного рыцаря, который ел в это время, так как король приказал ему не обращать внимания на свое присутствие и сам еще наблюдал за ним и чокался с ним маленькой серебряной чаркой.

– А как зовут этого офицера? – спросил наконец ксендз.

– Скшетуский.

– Ян?

– Точно так.

– Поручик князя-воеводы русского?

– Точно так.

Ксендз поднял вверх свое морщинистое лицо и стал молиться, а потом сказал.

– Восславим имя Господне, ибо неисповедимы пути его, коими он ведет человека к счастью и покою. Аминь. Я знаю этого офицера.

Скшетуский расслышал это и невольно повернулся к ксендзу, но его лицо, фигура и голос были ему совершенно незнакомы.

– Значит, вы, один из всего войска, решились пробраться через неприятельский лагерь? – спросил его ксендз.

– До меня отправился один благородный рыцарь, но погиб, – ответил Скшетуский.

– Тем больше ваша заслуга, что вы потом отважились идти. Судя по вашему виду, это должна была быть страшная дорога. Бог воззрел на вашу жертву и привел вас сюда.

Вдруг ксендз обратился к Яну Казимиру.

– Ваше величество, – сказал он, – значит, ваше неизменное решение идти на помощь к князю-воеводе русскому?

– Молитвам вашим, отче, поручаю отчизну, войско и себя, ибо знаю, что это страшное предприятие, но я не могу допустить; чтобы князь-воевода погиб в этих несчастных окопах с такими доблестными рыцарями, как этот, что теперь перед нами… – сказал король.

– Бог даст победу! – воскликнули присутствующие. Ксендз поднял руки вверх, и в зале воцарилась тишина.

– Benedicto vos, in nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti![79 - Благословляю вас во имя Отца, и Сына, и Святого Духа! (лат.).]

– Amen![80 - Аминь (лат.).] – сказал король.

– Amen! – повторили все присутствующее.

Спокойствие разлилось по озабоченному до сих пор лицу Яна Казимира, и только глаза его горели необычным огнем. Между присутствующими начался тихий разговор о предстоящем походе, ибо многие еще сомневались в том, может ли король двинуться немедленно; он же взял со стола шпагу и сделал знак Тизенгаузу прицепить ее.

– Когда ваше величество намерены отправиться? – спросил канцлер.

– Бог дал ясную ночь, – ответил король, – и наши лошади не утомятся. Мосци-стражник обозный, – добавил он, обращаясь к одному из сановников, – велите протрубить «в поход».

Стражник тотчас вышел из залы. Канцлер Оссолинский тихо заметил, что не все готовы и что обоз не может двинуться ночью.

– Кому обоз дороже отчизны и короля, тот пусть останется!

Зал понемногу пустел. Каждый спешил к своему отряду, чтобы «поставить его на ноги» и снарядить в поход. В зале остались только король, канцлер, ксендз и Скшетуский с Тизенгаузом.

– Ваше величество, – сказал ксендз, – все, что вы хотели узнать от этого офицера, вы уже узнали. Теперь надо дать ему отдохнуть, ибо он еле держится на ногах. Позвольте мне, ваше величество, взять его в мою квартиру, где он может переночевать.

– Хорошо, отче, – ответил король. – Это справедливо! Пусть Тизенгауз и еще кто-нибудь проводят его, сам он, верно, не дойдет. Ступай, ступай, рыцарь милый! Никто из нас не заслужил так отдыха, как ты. Но помни, что я – твой должник. Скорее я о себе забуду, чем о тебе!

Тизенгауз взял Скшетуского под руку, и они вышли. В сенях они встретились с одним из придворных, который взял под руку шатающегося рыцаря с другой стороны, впереди шел ксендз, а перед ним мальчик с фонарем. Но мальчик светил напрасно, так как ночь была светлая, тихая и теплая. Над Топоровом сияла луна, из лагеря доносился людской говор, скрип возов и отголоски труб, трубивших сигнал к походу. Вдали перед костелом, озаренным луной, виднелись уже группы солдат, конных и пеших. В деревне ржали лошади. Со скрипом возов смешивались звук цепей и громыхание орудий. Шум все усиливался.

– Они уже трогаются, – сказал ксендз.

– Под Збараж… на помощь… – прошептал Скшетуский.

И неизвестно, от радости, или от перенесенных лишений и трудов, или от всего вместе, но он так ослабел, что провожатые почти несли его на руках. Направляясь к дому ксендза, они вошли в толпу солдат, стоявших перед костелом. Здесь были полки Сапеги и пехота Арцишевского. Солдаты стояли группами, преграждая проход.

– Дорогу, дорогу! – воскликнул ксендз.

– А кто там ищет дороги?

– Офицер из Збаража.

– Привет ему! Привет! – восклицали многочисленные голоса.

Солдаты тотчас расступались; другие, наоборот, подходили ближе, чтобы видеть героя. И с изумлением смотрели на это изнуренное страшными трудами и лишениями лицо, озаренное бледным светом луны, и тихо перешептывались:

– Из Збаража… Из Збаража…

Ксендз с огромным трудом довел Скшетуского до дому. Там он велел вымыть рыцаря и уложить в постель, а сам вышел к войскам, которые уже отправлялись в поход. Скшетуский был почти без сознания, но благодаря горячке не мог тотчас уснуть. Рыцарь уже не сознавал, где он и что случилось. Он слышал только голоса людей, топот, скрип возов, мерные шаги пехоты, крики солдат, отголоски труб – и все это слилось в его ушах в один громадный шум…

– Войско идет, – пробормотал он про себя.