Сто страшных историй

– Никто, – повторил отец, словно печать поставил. – Ни единого слова. В остальном… Рэйден-сан, я прошу вас обсуждать ваши служебные дела с вашим новым слугой наедине, без участия семьи. А сейчас пора ужинать. Что, еще ничего не готово?

Потом, взглядом показал я Широно. Все разговоры – в другой раз.

Глава четвертая

Три лилии

1

Живьем съест и косточки обглодает!

За ночь бог скуки, если есть такой, успел покрыть небо ровным слоем уныния. Серое, безрадостное, оно простиралось с востока на запад и с севера на юг, сколько хватало глаз. Прикидывалось тучами, только врешь, не обманешь! Какие это тучи? Ни тебе грозовой черноты, ни сизых туш дождевых облаков. Под тяжестью уныния небеса явственно просели, давили на голову.

Помню, Мигеру как-то говорил, что в тех краях, где он родился и вырос, уныние считается смертным грехом. Я не понял, что значит смертный грех, но промолчал, только кивнул. Сейчас, глядя в небо, начинаю понимать. Смертный, какой еще?

Разве это жизнь?

Не успел я выйти за ворота, как зарядил дождь, мелкий и нудный. Мы надолго, шептали капли, барабаня по земле; хорошо, если до конца дня. Пришлось вернуться за зонтом. Зонт у меня новенький, красивый, из черной промасленной бумаги с алым кругом по центру. Не вполне по центру, если честно, но чтобы заметить эту оплошность изготовителя, надо приглядеться.

Я в свое время не заметил, а потом было поздно.

Широно нахлобучил поверх маски соломенную шляпу жутких размеров – вряд ли меньше моего зонта! – и мы поспешили в управу. Сказать по правде, спешил один я, слуга же шагал размеренно, вразвалочку. При этом он не отставал от меня ни на шаг, все время маяча за плечом как приклеенный. Сандалию он действительно починил – и я старался не оборачиваться лишний раз, чтобы не видеть картину, способную свести с ума: Широно идет по мокрому булыжнику в своих головоломных гэта на единственной подпорке.

Какая вопиющая непочтительность! Господин, понимаешь, торопится, едва не бежит, а этот журавль вышагивает себе как по любимому болоту!

Журавль?

Я вспомнил лицо, скрытое за служебной маской карпа; лицо, которому лучше было притвориться безликим воплощением позора, нежели открыться людям. Настоящие каонай идут на службу к дознавателям, чтобы вернуть утраченное лицо ценой жизни. Зачем на службу пошел ты, Широно? Чего ты хочешь? Что не успел подарить тебе дознаватель Абэ, если тебя унаследовал я? Господин Сэки не предупреждал меня насчет твоих стремлений и их цены; впрочем, он и насчет Мигеру меня не предупреждал. Просто сказал, что это знание способно сильно отяготить жизнь дознавателя…

За свою семью я не беспокоился – отцовский приказ не раскрывать рты попусту для них много значил. Беспокойство вызывал разве что бойкий язычок Каори, но с другой стороны – кто ей поверит? У такой дома и Небесная Черепаха проживает, и вся дюжина богов счастья…

Я взял себе на заметку выкроить свободное время – и самым тщательным образом расспросить Широно с глазу на глаз, без посторонних. Судя по тому, как легко складывалось дознание о фуккацу разносчика Мэмору, со свободным временем проблем не ожидалось.

– К вам посетитель, Рэйден-сан, – уведомил секретарь, едва я переступил порог. – Ждет в общей приемной.

– Благодарю, Окада-сан.

Посетителя я узнал с первого взгляда. Углы невпопад и вислые усы: горшечник Сэберо с Малого спуска. Внешность запоминающаяся.

– Доброе утро, господин дознаватель! Я должен вам сообщить…

– Идем в мой кабинет. Там и сообщишь.

Зонт я оставил в коридоре, как и Широно – свою шляпу. И все равно, втроем мы в кабинете едва уместились. Краем глаза я наблюдал, как длинномерный Широно аккуратно складывается в углу, словно богомол или палочник. Когда слуга стал занимать совсем немного места, он достал письменные принадлежности. Интересно, у покойного господина Абэ кабинет был больше моего? Не знаю. Похоже, за годы службы Широно наловчился вести протокол в любом закутке. Полезное умение, да. Или врожденная способность тэнгу? Такая же, как и талант делаться незаметным, когда Широно стоит и не шевелится? Особенно если стоит у дерева или дощатого забора…

– Назови себя, – обратился я к горшечнику.

Кажется, он хотел спросить: «Зачем?» – но вовремя проглотил вопрос. Это он молодец. Избавил меня от лишних разъяснений.

Когда он назвался, кисть в руке Широно пришла в движение.

– Рассказывай, что ты хотел сообщить. Я слушаю.

– Умоляю простить меня, господин! Вчера, на дознании…

И он взвыл на весь кабинет:

– Я должен был сказать! Виноват! Не решился я…

– Что ты должен был сказать и почему не решился?

Зря это я. Вопросы следует задавать по одному.

– Вы ж, прошу прощения, уйдете, господин дознаватель! Уйдете ведь, правда? А нам с ней жить еще! Рядом, то есть, жить. По соседству, бок о бок. Нам здесь жить, а мне и подавно! Она ж теперь еще лет тридцать протянет, а то и больше! Ее и раньше злить было, что тигру голову в пасть совать, а уж теперь-то… Съест ведь! Живьем съест и косточки обглодает!

Вспомнилось: «Что ни дайте, все съем! Вот бы и сейчас перекусить, а?» Да, эта сожрет без соли, еще и добавки попросит!

– Сочувствую, – сухо обронил я. – Это все?

– Так это… Фуккацу, господин!

– Я знаю про фуккацу. Или я чего-то не знаю?

– Разве так бывает, чтоб через месяц? Вам, конечно, лучше знать, но я подумал…

– Что значит – через месяц?!

– Ну, утонула-то она месяц назад. Котонэ, в смысле. Матушка его; Мэмору матушка, значит. А так все правильно: речка, ивы…

– Котонэ утонула месяц назад?

– Ну да! Мэмору ее на руках принес. Спасти, говорит, хотел, вытащить. Вытащил, да поздно. Мертвую уже. Плакал, убивался. Ну, похоронил, как полагается – и дальше зажил. Тофу носил, продавал. Только есть стал больше. Как ни увижу его, все время что-то жует. Еще заговариваться начал. А потом вы прихо?дите и в свидетели меня зовете. Это что же, через месяц – фуккацу? Нет, вам, конечно, виднее, может, так и бывает. Может, зря я это…

– Ты правильно сделал, что пришел и доложился. Я не скажу Котонэ, кто сообщил мне подробности ее смерти.

– Тысяча благодарностей, господин!

Уходить, однако, горшечник не спешил. Сопел, вздыхал, смотрел в пол. Ну конечно! Рассчитывает на награду. Перебьется, наглец. Секретарь Окада стеной встанет: «Пускать на ветер казенные средства?! Вам ворона в ухо каркнет, Рэйден-сан, вы и ей награду выпишете?!»

– Ты исполнил свой долг, Сэберо, пусть и с опозданием. Ждешь благодарности?

Он преданно заморгал, вытянул шею.

– Выношу тебе благодарность от имени службы Карпа-и-Дракона! Все, убирайся.

– Премного признателен, господин… Я это…

И уже из коридора: