Разноцветье детства. Рассказы, сказки, очерки, новеллы

Они, по его мнению, именно в этих трех вещах нуждаются больше всего.

«Интересно, – думает Иван Христофорович, – как бы отнеслась к его решению Дарьюшка?..»

С Божьей помощью

1

Никита, проснувшись, приоткрыл сначала один глаз, а потом и другой. Приподнявшись на одном локте, оглядел сумрак бедной комнаты. Прислушался. Тихо. Никто не гремит и на кухне. Значит, матери уже нет: умотала куда-то. Как говаривает Клавдия Ивановна, при этом сердито хмыкая (одинокая старушка, соседка по коммуналке), шлындает где-то.

Сквозь двойные рамы глухо доносится благовест – бух-бух-бух. Это средний колокол недавно построенной неподалеку церкви своим звоном православный люд сзывает к праздничной заутрене.

У Никиты – длительные каникулы, а у взрослых – выходные, то есть праздничные, Рождество Христово.

Этот кареглазый, с непокорно торчащим чубчиком на лбу парнишка, как принято говорить, из неблагополучной семьи. «Неблагополучной» в том смысле, что семья – не полная. К тому же мать вечно в глубоком и затяжном похмелье. Никита не раз слышал, как на кухне Клавдия Ивановна корила мать, заявившуюся с работы поздно и с разящим наповал запахом:

– Побойся Бога, греховодница. Сын ведь без пригляда родительского подрастает, без тепла и ласки.

В ответ – нечленораздельное мычание.

Отец ушел из семьи семь лет назад, когда Никите только-только исполнилось три годика. И он не помнит отца. Как-то Никита на дне комода, под тряпьем обнаружил фотографию молодого мужчины. Загляделся, гадая, кто это мог быть? Мать, увидев, ураганом налетела на мальчика, вырвала фотографию и заорала:

– Не лезь, ублюдочное семя, туда, куда не просят!

Так двинула сына, что тот отлетел в дальний угол комнаты и сильно ушибся лбом о край табуретки. Оттуда видел, как мать истерично рвала в клочья фотографию. Детский ум подсказал: отец! Никита потом спрашивал мать, когда та была в настроении, то есть сильно пьяная, почему папа не приходит? Никита увидел, как материны глаза в ту же секунду налились злобой, и она бросила:

– Не нужен ты ему!

Обидно стало Никите. На глаза навернулись слезы. Сдержался. Потому что где-то слышал, что настоящие мужчины нюни не распускают. Откуда было знать ребенку, что это чудовищная материнская ложь?!

2

Александр и Настёна увиделись и сдружились в университете, когда заканчивали третий курс. Он учился на филологическом факультете, она – на историческом. Он пошел по призванию, она – по необходимости. История Настёну не привлекала, но там был наименьший проходной бал, следовательно, у нее шансов быть зачисленной побольше. Он усердствовал в учебе, – она – нет, чтобы только не отчислили. Он вышел из университета с красным дипломом, она выехала на сплошных троечках.

Они такие разные. Если что и роднило их, то это – внешние данные. Александр – высок и строен, с кудряшками на висках, всегда опрятен, словом, первый парень на факультете. Настёна – фигуристая блондинка среднего роста с длинными по пояс и густыми льняными волосами, таинственно-манящим взглядом голубых глаз. Так что одного взгляда достаточно было парням, чтобы «запасть». И бесповоротно. Сия участь не миновала и Александра. Отталкивая других обожателей, Настёна благосклонно отнеслась к ухаживаниям Александра. Через неделю после защиты дипломов поженились. Родители Александра невестку восприняли холодновато.

– Уж больно вертлявая, – осуждающе делилась мать с соседями.

Несмотря на прохладу в отношениях, родители Александра сделали все, чтобы не мешать молодым: даже однокомнатную квартиру купили в районе новостроек.

Полтора года молодые жили хорошо, душа в душу. Глядя на воркующих голубков, родители Александра готовились сменить гнев на милость, проявить побольше благожелательства к невестке.

А там и Никитка явился на свет Божий. Александр готов был сутками глаз не отводить от крохи, не мог надышаться первенцем, часами разглядывая его, находя все новые и новые родственные черты. И правда: Никитка пошел в отца Александра, а того больше – в деда. Можно сказать, вылитая копия. В полгода Никитку окрестили. Отец Александра на крестины взял семейную реликвию – из ажурного и старинного золота крестик, попросил священника освятить и собственноручно надел на розовенькую шейку внука: он исполнил предсмертную волю родителя.

Никите было два года, когда Александр заметил неладное: его обожаемая Настёна все чаще и чаще стала заявляться с работы домой навеселе, все меньше уделяла внимания сыну, соответственно, холодела и к нему. Александр, нет, тоже не был таким уж ангелом и по пятницам с приятелями заглядывал в бар, на пару часов, чтобы распить чуть-чуть водочки и пивка. Сидит, бывало, а на часы поглядывает: домой, мол, пора. Александр знал меру, а Настёна, увы, вскоре перестала ее чувствовать и чем дальше, тем чаще стала ударяться в загулы. Александр понимал, насколько бывает доступной всякому пьяная женщина, поэтому заревновал. И вот скандалы на этой почве. Александр, мучаясь, терпел, надеялся, что Настёна одумается. Но маята не может быть бесконечной: Александр ушел из семьи. Ушел в том, в чем был, оставив все нажитое жене и сыну. Предупреждал и не раз, что это может однажды случиться. Настёна же, похохатывая, говорила:

– Никитку не отдам, а без него никуда не денешься.

Настёна спекулировала. Настёна не только не отдала сына, но и запретила встречаться. Однажды, когда Настёна долго не забирала Никитку из детсадика, Александр, карауливший неподалеку, решил сам забрать ребенка и увести его домой. Увлекшись общением, не заметил, как появилась Настёна. Увидев у себя непрошенного гостя, озверело схватила со стола нож и истерично заорала:

– Убью! На глаза не кажись, если хочешь жить!

Настёна все больше опускалась. Ее прежнюю красу как корова языком слизнула. Опухшее от вечной пьяни лицо могло теперь вызвать лишь отвращение. И на работе перестала задерживаться: выгоняли. Ну, кому нужны опойки, пусть и с высшим историческим образованием?

Через год после ухода Александра, испытывая вечную нужду в деньгах, поменяла однокомнатную квартиру, подарок свекра и свекрови, на комнату в коммуналке. С доплатой. Куда деньги пошли? Ясно: на пропой.

Одно хорошо: теперь было кому кое-как приглядеть за ребенком. Клавдия Ивановна, соседка, строга с Настёной. И когда Настёна попробовала было привести домой очередного подзаборного хахаля, вышарила за порог обоих. А в след крикнула:

– Не хватало, чтобы еще ребенок видел твой разврат!

Лаяться с соседкой Настёна не отваживалась: видимо, опасалась ее крутизны.

В семь Никита пошел в школу. На обеды у него денег никогда не было. Александра Александровна, учительница начальных классов, видя вечно голодный взгляд мальчишки, старалась подкармливать. Одноклассники, оказавшиеся на редкость чуткими, приносили из дома гостинцы – то пирожок с мясом, то сметанный коржик, то ватрушку с творогом. С парнишками Никита не водился: сторонился. И даже во дворе его редко видели. Разве что с Лёхой из соседнего подъезда повстречается и поболтает несколько минут. Как-то Лёха зазвал Никиту в гости. Сходил – и больше ни ногой. И вовсе не потому, что с ним там плохо обошлись. Наоборот, слишком уж хорошо. Родители Лёхи – люди приветливые, угостили, просили бывать чаще, Никита, мол, их Лёхе друг – в самый раз. Никита застыдился, ему не хотелось показаться назойливым. Стыдился приглашать Лёху и к себе: а что, если мать пьяная завалится?

Как ни удивительно, Никита учился хорошо, можно сказать, на одни пятерки. Изредка нападало необъяснимое упрямство и наотрез оказывался отвечать на уроке. Схлопотав двойку, Никита уже на другой день, сам напросившись, получал пятерку. И тут в отца пошел.

3

Никита спустил худенькие ноги с кушетки на холодный пол, перекрестился, взял в руку нательный крестик (не тот, что достался от предков при крещении, а другой из алюминия, его он нашел на улице; данный же при крещении странным образом однажды исчез с его шеи; Клавдия Ивановна сказала, что находка принесет ему удачу, так как была послана Богом). Никита пошел и умылся. Зашел на кухню. Глянул в один их шкафчик, в другой, не прошел мимо и кастрюль, но везде – пусто. Как всегда. Вынул из стола краюху позавчерашнего хлеба, налил кипятка, подсаливая хлеб, стал завтракать.

На кухне появилась соседка. Никита спросил:

– Клавдия Ивановна, а где мама? Не знаете?

Соседка хмыкнула.

– Известное дело… Еще утром куда-то ушла.

Никита, прожевывая хлеб, сказал (видимо, от взрослых слышал):

– Опять нажрется.

Соседка посмотрела на парнишку, но ничего не сказала. Соседка шумно запередвигала свои кастрюли.

– Никитушка, – обратилась она, не оборачиваясь, у меня щи сегодня получились уж больно хороши… С бараниной… Да и пирог с гусем, вроде бы, получился… Отведай… Оцени, а? – Это ее подход такой к мальчишке. Иначе – откажется. Потому что гордый сильно. – Ну, Никитушка, положить?

– Только немного, Клавдия Ивановна… Я – сыт.

Соседка налила до краев большую тарелку дымящихся аппетитно пахнущих щей, из духовки достала пирог, отрезала большущий кусок и положила на другую тарелку.

Никита сказал, жадно разглядывая тарелки:

– Много, Клавдия Ивановна… Мне, пожалуй, не съесть.

Никита навернул все, не оставив на тарелках и крошки.

– Спасибо, Клавдия Ивановна… Было вкусно – очень-очень! С Рождеством вас!

– И тебя, Никитушка… И тебя… Вечор была на богослужении… Почти ночь простояла… Как там хорошо! Сходил бы, Никитушка, а?