Кровопийца. Уральский криминальный роман

– Возможно. А что скажете насчет угрозы «рассказать жене»? Признайтесь, вы испугались?

– Честно?

– Конечно.

– Эту угрозу я воспринял всерьез. Семья – для меня все. И потерять жену и дочку – никак невозможно.

– А спать с более молодой женщиной, соседкой, изменяя жене, можно?

– Трудно иногда устоять. Мужик есть мужик – слаб перед красивой женщиной.

– Не надо обобщений. Не все такие.

– Наверное. Но я вот…

– Вы сами подтверждаете, что мотив навсегда заткнуть рот Кривощекову, у вас был.

– Чепуха, а не мотив!

– Я так не считаю. А, кроме того, у вас и алиби нет. Во время убийства соседа вы были дома один, и подтвердить ваше неучастие в убийстве Кривощекова никто не сможет. Согласитесь с этим. Во-вторых, убит несчастный был профессиональным ударом ножа, с одного раза, хладнокровно и расчетливо. Согласитесь, что это вы могли сделать как нельзя лучше. Владеть ножом вас обучили.

Хозяин, слушая следователя, все больше покрывался мертвенной бледностью. Он лишь в эти секунды понял, какая опасность нависла над ним. Он пытался что-то сказать, но вырывались лишь нечленораздельные хрипы: сел голос. Он сходил на кухню, налил молока, выпил. Снова сел в кресло. Глаза его бегали. Он судорожно думал, что же делать. В голову ничего путного не приходило.

Синицын, наблюдая за его поведением, думал: «Или мужик разыгрывает меня, или на самом деле сбит с толку, ошеломлен, обстоятельствами раздавлен? Кажется, искренне переживает. Но может же столь искусно и притворяться. Разве такого не было?»

Синицын встал. Вышел в прихожую, стал обуваться.

– Вы… вы уходите? И… ничего.

– Ухожу, Осип Захарович, пока ухожу. Даю возможность вам еще подумать над обстоятельствами. А завтра – вновь встречаемся. Но – теперь уже в моем кабинете. Приглашаю.

– Что будет?

– Обычный допрос… с соблюдением всех формальностей. Помните, что признание вины, чистосердечное раскаяние смягчает меру ответственности.

– Но моей вины нет. Я не убивал! – воскликнул Омельяненко. – Не мог убить.

– А я и не утверждаю этого, Осип Захарович, пока не утверждаю, поэтому и станете давать показания в качестве свидетеля по делу. Я лишь высказал мысль, что у вас был мотив, чего и вы сами не можете отрицать; что у вас нет алиби, значит, теоретически вы имели возможность сделать это. А есть ваша вина или нет – окончательно решит суд…

– Суд? Какой суд?!

– Самый обычный.

– Неужели вы не видите, что кто-то меня подставляет?

– Да вы не волнуйтесь. Разберемся. И еще: не советую скрываться. Не усугубляйте свое положение. Все равно найдем.

– И в мыслях не было. Я невиновен, поэтому и прятаться не вижу смысла. Завтра буду у вас.

– Мудрое решение. Надеюсь, вы его не измените.

24 января. Суббота. 14.35

Дворкин и Фомин возвращались из ресторана, где крепко подкрепились. Обед получился на славу, и оба пребывали в преотличном настроении. Несмотря на продолжающийся снегопад и метель, они шли медленно, не торопясь. Каждый думал о своем. Уже подходя к зданию прокуратуры, Дворкин спросил:

– Что там, в журнале дежурств откопал?

– Ты оказался прав, – глядя в улыбающееся лицо следователя, ответил Фомин. – Ничего существенного. Запись телефонного звонка скупа, сделана впопыхах, никаких деталей. Обидно.

– Ты считаешь, что дежурный следователь не все записал?

– А ты считаешь, что такого не могло быть? – вопросом на вопрос ответил Фомин.

– Какие проблемы? Сходи и переговори с Яблоковым. Я разговаривал. Он говорит, что записал сообщение полностью. И никаких других существенных деталей не упустил.

Фомин с явными признаками сожаления в голосе сказал:

– Я бы поговорил. Да трагедия моя в том, что Яблоков из-за чего-то косится. Не жалует меня.

– Почему?

– Не знаю.

– Да ты к тому же и мнительный, а? Кончай с этим, господин подполковник. Ничего он не имеет против тебя. Тебе показалось.

– Да, нет. – Фомин покачал головой. – Мне не показалось. Чувствую!

Дворкин предложил:

– Пойдем, а? Поговоришь. Снимешь сомнения. Он, должно быть, на месте. Он, правда, в любимчиках у прокурора ходит, а потому слегка заносчив, но, в сущности, парень хороший. Поверь мне. Вы еще сойдетесь и подружитесь. Поверь мне.

– Ох, не знаю. Но пойдем все-таки, заглянем к нему.

Они вошли в здание, поднялись по узким ступеням на второй этаж, повернули направо, и Дворкин распахнул первую же дверь кабинета.

Яблоков сидел в кабинете, за столом и печатал что-то на машинке. Увидев входящих, сказал:

– А, это вы. Входите, мужики. Откуда вы?

– Сходили и подкрепились, – ответил Дворкин, усаживаясь у окна, – а ты, вижу, и на обед не ходишь. На износ трудишься?

– Шутишь?

– Без всяких шуток: не годится работать на износ.

Яблоков тяжело вздохнул.

– А у меня и в самом деле запарка. Полгода дело об убийстве водителя-частника веду. Знаю, что эти трое подонков убили его, нет у меня никаких сомнений. Закончить же и предъявить обвинение не могу. Все трое то и дело меняют показания. Крутят, короче. Знают, что свидетелей в деле – кот наплакал, вот и пытаются отвертеться. Подонки! Убили мужика – ни за что, ни про что. Вот печатаю (уж в который раз) постановление о производстве дополнительной психиатрической экспертизы одного из подследственных. Симулирует, ясно, но…